Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Ханна Арендт. Что такое политика? СПб.: Владимир Даль, 2025. Перевод с немецкого Дмитрия Кузницына
Когда первые атомные бомбы упали на Хиросиму и положили Второй мировой войне неожиданно скорый конец, весь мир содрогнулся от ужаса. Тогда никто еще не мог знать, насколько оправдан этот ужас. Ибо одна-единственная атомная бомба, сравнявшая с землей целый город, в считаные минуты совершила то, на что потребовались бы недели, а то и месяцы систематического применения массированных авиационных налетов. Что участие в войне может вновь, как бывало в древности, не только сильно проредить затронутые ей народы, но и превратить в пустыню населенный ими мир, с момента бомбардировки Ковентри было уже известно специалистам, а со времен массированных бомбовых атак на немецкие города — и всему миру. Германия уже лежала в руинах, столица страны превратилась в груду развалин, и атомная бомба, как мы знаем по Второй мировой войне, хотя в истории науки представляла собой нечто абсолютно новое, в рамках военных действий и тем самым в области человеческих или, лучше сказать, межчеловеческих дел, коими занимается политика, была не более чем достигнутой одним рывком точкой кульминации, коротким замыканием, к которому события и без того стремились во все более бешеном темпе.
Что мир может быть разрушен, а человеческая жизнь уничтожена орудиями насилия, известно давно и вовсе не вселяет в нас ужас, так что те, кто с незапамятных времен полагал, что огульное осуждение насилия в конце концов ведет к осуждению политического вообще, лишь несколько лет назад, точнее — с момента изобретения водородной бомбы, перестали быть правы. При разрушении мира разрушается не что иное, как творение рук человеческих, и насилие, которое для этого используется, в точности соответствует той насильственности, какая у людей внутренне присуща любому производственному процессу. Необходимые для разрушения средства насилия создаются, так сказать, в точном подобии орудиям производства, и технический инструментарий каждой эпохи в равной мере охватывает и то и другое. То, что производится людьми, может быть и вновь уничтожено ими; то, что они разрушают, может быть и вновь ими воссоздано. Способность разрушать и способность созидать уравновешивают друг друга. Сила, учиняющая насилие над миром и разрушающая его, — это все та же сила наших рук, которая творила насилие над природой и разрушала природные вещи (например, дерево, чтобы добыть древесину и построить что-нибудь из нее), когда создавала мир.
Но слова о том, что способность разрушать и способность созидать уравновешивают друг друга, справедливы не безоговорочно. Так дело обстоит только с тем, что произведено человеком, но не с менее осязаемой, хотя от того и не менее реальной областью человеческих отношений, создаваемых действием в самом широком смысле. К этому мы еще вернемся позднее. Решающим в нашей нынешней ситуации является то, что и в самóм вещном мире равновесие между разрушением и восстановлением может сохраняться лишь до тех пор, пока техника имеет дело только с чисто производственными процессами, а после открытия атомной энергии дело уже обстоит иначе, пусть даже сегодня мы всё еще в значительной степени живем в мире, обусловленном промышленной революцией. Мы и в этом мире имеем дело не только с природными вещами, которые, претерпев ту или иную трансформацию, вновь появляются в мире, созданном людьми, но и с природными процессами, воспроизведенными людьми в подражание природе и перенесенными напрямую в человеческий мир. Для этих процессов характерно, что они, подобно процессу в двигателе внутреннего сгорания, протекают, по сути дела, как серия вспышек, то есть на языке истории, как серия катастроф, причем, однако, каждая из этих вспышек, или катастроф, подгоняет вперед сам процесс. Таким вот процессом, где вспышки и катастрофы не только не ведут к гибели, но и способствуют непрерывному, ими как раз и разгоняемому прогрессу, мы сегодня охвачены почти во всех областях жизни, и спорный характер такого рода движения вперед в нашем контексте нужно, конечно же, оставить без внимания. В политическом аспекте это, пожалуй, легче всего себе представить, приняв во внимание, что катастрофическое поражение Германии существенно способствовало тому, чтобы сегодня она стала самой современной и самой передовой страной Европы, тогда как другие страны остались позади, отчасти потому, что они и без того не развиты технически в такой исключительной мере, как Америка, и темпы процессов производства и потребления у них пока еще не доводят дело до катастроф; отчасти потому, что, в отличие от Франции, они не прошли через столь ощутимую, столь разрушительную катастрофу. Современная техника и процесс, в который она вовлекла человеческий мир, не нарушают равновесие между созиданием и уничтожением. Напротив, кажется, что эти две способности, находящиеся друг с другом в тесном родстве, еще неразрывнее срослись друг с другом в этом процессе, так что созидание и разрушение, даже когда они осуществляются в грандиозных размерах, в конце концов все же оказываются двумя почти неотделимыми друг от друга фазами одного и того же поступательного процесса, в котором снос одного дома (если привести пример из повседневной жизни) представляет собой только первую стадию строительства нового, и само возведение дома, поскольку он рассчитан лишь на какой-то определенный срок службы, уже может быть включено в непрерывный процесс сноса и нового строительства.
Часто возникало до некоторой степени оправданное сомнение в том, что люди, охваченные этим ими самими развязанным, неизменно движущимся от катастрофы к катастрофе процессом, все еще могут оставаться господами и хозяевами построенного ими мира и человеческих дел в нем. Смущает при этом также распространение тоталитарных идеологий, в которых человек уже понимает себя как фактор таких развязанных им самим катастрофических процессов, существенная функция которого состоит в том, чтобы способствовать поступательному прогрессу и все сильнее его разгонять. Такое приравнивание внушает беспокойство, но все же не следовало бы забывать, что это всего лишь идеологии и что силы природы, которые человек поставил себе на службу, все еще измеряются в лошадиных силах, то есть в естественных единицах, взятых непосредственно из окружающего его мира. Когда человеку удается удвоить или в сто раз увеличить свою собственную силу за счет использования природы, в этом можно увидеть насилие над ней, если придерживаться библейской точки зрения, что человек был сотворен, чтобы беречь Землю и служить ей, а не наоборот — чтобы заставлять ее служить себе. Но совершенно независимо от того, кто кому здесь должен служить, будучи даже определен на такую службу божественным приговором, остается бесспорным, что человеческая сила — и как производительная, и как рабочая — представляет собой естественный феномен; что насилие как возможность внутренне присуще этой силе, а потому само все еще остается естественным; и наконец, что человек, пока он имеет дело только с природными силами, пребывает в природной, земной области, которой принадлежит и он сам, и его собственная сила, поскольку он является органическим живым существом. В этом ничего не меняется, если свою собственную силу в сочетании с силой, отнятой у природы, он использует для того, чтобы создать нечто совершенно неестественное, а именно мир — то есть нечто такое, что без него, одним лишь «естественным» путем, никогда бы не возникло. Выражаясь иначе: пока способности к созиданию и к разрушению уравновешивают друг друга, все еще более или менее идет как надо, и если тоталитарные идеологии говорят о порабощении человека развязанными им процессами, то это, в конце концов, всего лишь фантом, которому противостоит тот факт, что люди остаются господами в построенном ими мире и хозяевами над произведенным ими потенциалом разрушения.
Все это начало меняться только с открытием атомной энергии, а также с изобретением техники, приводимой в действие ядерно-энергетическими процессами. Ведь здесь дело идет уже не об использовании природных процессов, а об управлении такими процессами, которые не встречаются в земной природе, — с целью созидания или разрушения мира. Сами эти процессы рождаются в объемлющей Землю Вселенной, и человек, заставляющий их повиноваться себе, действует здесь уже не как природное живое существо, а как существо, которое, хотя и может жить только в земных условиях, в условиях земной природы, способно тем не менее как-то ориентироваться и во Вселенной. Универсальные силы уже нельзя измерять в лошадиных или применять к ним еще какую-либо природную мерку, и, поскольку они имеют неземную природу, они могут разрушать природу Земли так же, как управляемые человеком природные процессы могли разрушать построенный человеком мир. Ужас, охвативший человечество, когда оно услышало о первых атомных бомбах, был ужасом перед этой рождающейся во Вселенной, а потому в самом истинном смысле слова сверхъестественной силой, и кубатура разрушенных зданий, как и число уничтоженных человеческих жизней, имеет тут значение лишь ввиду того, с какой зловещей силой проявился символический характер того факта, что вновь открытый источник энергии уже в самый момент своего рождения вызвал смерть и разрушение в таких огромных масштабах.