Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Тимоти Брук. Шляпа Вермеера: XVII век и рассвет глобального мира. М.: Слово/Slovo, 2024. Перевод с английского Ирины Литвиновой. Содержание
Деккер не ошибся, предположив, что табак вскоре распространится «среди всех народов», особенно в Азии. Правда, он предсказал это слишком рано, не догадываясь о том, что Китай станет самой курящей нацией, а китайцы переплюнут англичан в своем стремлении быть «наследниками» табака. Потребовалось совсем немного времени, прежде чем табакокурение, казавшееся англичанам умеренной добродетелью, превратилось в неумеренный порок, когда дошло до Китая. Англичанка, посетившая Китай в XIX веке, критиковала страсть китайцев к курению, утверждая, что они «дымят, как турки». Это не было комплиментом. Дама не осуждала курение как таковое, разве что считала недопустимым злоупотребление табаком, свойственное туркам или китайцам.
Табак доставляли в Китай тремя маршрутами: португальским — на восток из Бразилии в Макао, испанским — на запад из Мексики в Манилу и третьим, состоявшим из серии перевалочных пунктов по всей Восточной Азии, до самого Пекина. Первый и второй маршруты появились примерно в одно и то же время; табак поступал в Макао и Манилу, а из этих торговых портов направлялся в Китай: из Макао в провинцию Гуандун, а из Манилы — в провинцию Фуцзянь дальше по побережью. Несомненно, привычка к табакокурению прочно укоренилась к первой четверти XVII века; когда Адриано де лас Кортес, летописец крушения «Путеводной» в 1625 году, сошел на берег недалеко от границы этих провинций, он обнаружил, что китайцы курят. Де лас Кортес сделал это открытие к концу своего первого дня в качестве заложника. У него пересохло во рту, и он жестами показал, что хочет пить. Охранники угадали правильно и дали ему миску с горячей водой, которую китайцы считают полезнее холодной. Де лас Кортес не привык пить горячую воду и продолжал пантомиму, надеясь, что ему дадут холодной воды. «Они подумали, что на самом деле я прошу о чем-то другом, — сообщает он, — поэтому принесли мне немного табака, чтобы я покурил». Де лас Кортес хотел воды, а не табака, и в любом случае иезуиту не разрешалось курить. Он снова попытался объясниться, и в конце концов развеселившая китайцев шарада была разгадана. Ему подали чашку не с холодной или горячей водой, а с тем, что он описывает как «горячую воду с травой под названием ча». Так произошло первое знакомство де лас Кортеса с чаем. Чаю еще предстояло проникнуть в европейское общество, но табак к 1625 году крепко прижился на китайском побережье.
Именно провинция Фуцзянь считается родиной табака в Китае. Табак прибывал на китайских кораблях, следовавших из Манилы через несколько портов, самым важным из которых был Мун Харбор, обслуживающий город Чжанчжоу в префектуре на южной оконечности побережья Фуцзянь. Фан Ичжи, блестящий ученый XVII века, увлеченный познанием внешнего мира, побывал в Фуцзяни в 1610-х годах — примерно за три десятилетия до того, как он пробрался сюда под видом бродячего лекаря, чтобы скрыться от маньчжурских армий, наводнивших Южный Китай в 1645 году. Фан упоминает семью Ма из Чжанчжоу как крупнейших переработчиков табака. Они явно преуспели в торговле новым товаром, который распространялся по стране со скоростью лесного пожара. «Он постепенно охватил все наши земли, так что теперь каждый носит с собой длинную трубку и глотает дым, предварительно разжигая ее с помощью огня. Некоторые предаются пьянству».
Для обозначения табака Фан использует слово danrouguo, «плод растения danbagu». Данбагу — так китайцы на Филиппинах называли табак. Это грубая транслитерация испанского tabaco, а испанцы, в свою очередь, переделали его из карибского слова, обозначающего полую тростниковую трубку, которую жители Карибов начиняли измельченными табачными листьями и раскуривали. Данбагу звучало по-иностранному и неуклюже, поэтому китайцы адаптировали свое слово yan (дым) и придумали выражение chi yan (поедание дыма). Китайский автор конца XVII века, оглядываясь назад, предположил, что именно японцы ввели слово yan (по-японски en) для обозначения курения. Это вполне правдоподобно, поскольку Япония была одной из отправных точек на третьем маршруте поставок табака в Китай. Однако японское en первоначально заимствовано из китайского языка, так что почти невозможно разобраться, как это слово циркулировало между двумя культурами, причем обе продолжали его использовать.
Китайские интеллектуалы ломали голову над вопросом, откуда изначально взялся табак. Одни предполагали, что он произрастает на Филиппинах, поскольку именно оттуда его доставляли в Фуцзянь. Другие подозревали, что жители Филиппин «получали семена с земель по ту сторону Великого Западного океана» — этим расплывчатым термином обозначали дальние края, откуда пришли европейцы. Тысячи жителей Фуцзяни, которые торговали с испанцами в Маниле, знали, что те пересекали Тихий океан из места под названием Ямейлия (Америка), и, возможно, догадывались, что именно оттуда взялись и семена. Но эти люди не вели дневников и не публиковали записок. Когда дело доходило до знаний о табаке, пропасть между интеллигенцией и простыми людьми в Китае XVII века была так же велика, как и в Европе.
Из Фуцзяни привычка к курению распространилась вглубь страны и вверх по морскому побережью. По словам проницательного мемуариста Е Мэнчжу, в 1630-е годы она добралась до Шанхая. «Табак приходит из Фуцзяни, — начинает Е Мэнчжу, не утруждая себя догадками, откуда он взялся первоначально. — В юности я слышал, как мои дедушки говорили, что в Фуцзяни есть табак и если его курить, то можно опьянеть, поэтому его называли „сухим вином“. В наших краях его не было. — Затем он объясняет, что в конце 1630-х годов некий Пэн посадил немного табака в Шанхае. — Я не знаю, откуда у него семена, но он вырастил их здесь, собрал листья, высушил их в тени и попросил рабочих нарезать их на нити. Затем он отдал их бродячим торговцам для продажи где-нибудь. Местные жители не осмеливались пробовать это на вкус». Запрет на выращивание табака в Пекине, выпущенный в 1639 году, был введен и в Шанхае. По сообщению Е, в запрете было сказано, что «только бандиты употребляют табак, чтобы защититься от холода и сырости, поэтому жителям не разрешается выращивать его, а торговцам — продавать. Любой нарушитель будет наказан так же сурово, как и по закону о запрете на ведение дел с иностранцами». Запрет возымел действие в Шанхае. Пэн был первым, кого осудили, что отбило у всех остальных охоту выращивать табак, хотя и ненадолго. Как свидетельствует Е, уже через несколько лет солдаты поголовно курили табак, и вскоре уличные разносчики снова продавали его по всей стране. Табак стал прибыльным для производителей, но все же не вытеснил хлопок в качестве основной товарной культуры Шанхая. «Табака здесь выращивается очень мало», — замечает Е в конце своего обзора.
Основными маршрутами поставок были Макао — Гуандун и Манила — Фуцзянь, но табак поступал в Китай более сложным путем. Начинаясь в Макао, он включал в себя четыре этапа. Первый — из Макао в самый южный японский порт Нагасаки. Португальские купцы, отплывавшие из Макао, везли с собой табак, к великой радости японцев. Ричард Кокс, глава здешней английской фактории, был поражен новой модой на табак. «Странно видеть, — отмечает Кокс в дневнике, — как эти японцы, мужчины, женщины и дети, одурманены травой; и ведь не прошло и десяти лет с тех пор, как ее впервые начали употреблять». В записи от 7 августа 1615 года он сообщает, что местный правитель запретил курение и приказал выкорчевать все посадки табака, но безрезультатно. Табак без особых усилий проник в японскую культуру. Никакой официальный запрет не смог это остановить.
Замечание Кокса о том, что не прошло и десяти лет с тех пор, как японцы начали употреблять табак, позволяет нам датировать появление растения в этой стране примерно 1605 годом. Однажды оказавшись в Японии, табак шагнул дальше — в Корею. Переход был стремительным, если судить по комментарию голландца, потерпевшего кораблекрушение у тех берегов в 1653 году. Когда он удивился, увидев курящих местных жителей, ему объяснили, что они курят nampankoy, или «растение namban» (namban, «южный варвар», как японцы называли португальцев), уже на протяжении полувека. На третьем этапе табак проник из Кореи в Маньчжурию. Маньчжуры так быстро стали заядлыми курильщиками, что французский миссионер в XIX веке счел курение одним из «обычаев», которые маньчжуры привили китайцам. Хунтайджи, правивший маньчжурами за десятилетия до завоевания ими Китая, был недоволен тем, что этот обычай укоренился среди его людей. Когда в 1635 году хан узнал, что его солдаты продавали свое оружие, чтобы купить табак, он тотчас ввел запрет на курение.
Хунтайджи не единственный правитель, обеспокоенный экономическими последствиями курения, и не самый неэффективный в борьбе с пагубной привычкой. Двумя годами ранее султан Мурад IV объявил вне закона производство, продажу и потребление табака (а также кофе) по всей Османской империи, ужесточив прежние запреты и карая за их нарушение как за тяжкое преступление, но это никак не подействовало на его солдат. Годом раньше датский король Кристиан IV запретил ввоз табака в Норвегию как вредного для здоровья его подданных продукта; 11 лет спустя он отменил запрет как не имеющий законной силы. Хунтайджи сделал то же самое двумя годами ранее. Султан Мурад свой указ так и не отменил, хотя его смерть в 1640 году означала, что запрет перестал действовать раньше, чем в Норвегии и Маньчжурии.
Последним этапом на третьем маршруте был транзит из Маньчжурии на северо-восток Китая, прежде всего в Пекин. Там табак был известен как «южная трава», хотя его прибытие через северо-восточную границу заставило некоторых китайцев думать, что это растение родом из Кореи. К 1637 году в Пекине по самым выгодным ценам продавали два вида табака — фуцзяньский и маньчжурский. Именно здесь Янь Шикунь подхватывает нить рассказа, и появление пустынных рябков вызывает его подозрение, что курение связано с маньчжурской угрозой на границе. Таким образом, третий маршрут представляет собой цепочку звеньев: всемирная империя португальцев, простирающаяся от Бразилии через Гоа в Индии вплоть до Японии; региональная торговая сеть из Японии в Корею; система обмена внутри Корейского полуострова с доставкой товаров до самой Маньчжурии; трансграничная торговля между Маньчжурией и Китаем, которая позволила маньчжурам благодаря прибыльной торговле табаком и другими товарами, такими как золото и женьшень, профинансировать окончательное завоевание Китая в 1644 году.
Европейцы XVI века размышляли, что это за новое и непонятное явление — табак. Китайские писатели XVII века бились над той же проблемой.
Взять хотя бы Яо Лю, малоизвестного писателя, чья «Книга росы» — ныне большая редкость. В первой половине книги Яо излагает свои взгляды на древние материи; в конце он размышляет о современных вещах, и именно там мы находим рассуждения о danbagu. Яо полагает, что его читатель не осведомлен о курении, поэтому объясняет: «С помощью огня вы поджигаете полную чашу табака, затем подносите трубку ко рту. Дым проходит через черенок трубки и попадает вам в горло». Эффект от вдыхания дыма он сравнивает с опьянением, ссылаясь на другое название danbagu — «опьяняющий напиток с золотой крошкой». Он считает местом происхождения табака филиппинский остров Лусон, а Мун Харбор с портом Чжанчжоу — пунктом его ввоза. Яо отмечает, что фермеры Чжанчжоу научились выращивать табак так хорошо, что «теперь здесь его больше, чем на Лусоне, поэтому они отправляют его туда для продажи». Однако заядлые курильщики чувствовали, что местный табак не идет ни в какое сравнение с лусонским, — точно так же, как филиппинцы ставили свой табак ниже американского, а англичане считали свой слабее виргинского. В Китае фуцзяньский табак считался лучшим. «Люди в долине Янцзы и внутренних районах провинции Хунань выращивают эту культуру, — сообщает другой китайский писатель, — но их растениям не хватает желтого оттенка и тонкости листьев табака Фуцзяни». Тем не менее даже этот второсортный табак находил свой рынок сбыта.
Не всем китайским интеллектуалам пришлась по душе идея о том, что столь замечательное растение может иметь чужеземные корни. Некоторые хотели думать, что оно всегда произрастало в Китае, поэтому тщательно изучали обширные записи прошлого — культурное хранилище здравого смысла, — надеясь обнаружить, что табак все-таки был китайским продуктом. Поэт-художник Ву Вейе не был согласен с распространенным мнением о том, что «в древние времена о курительном растении ничего не слышали». Он нашел в официальной истории династии Тан фразу о «священном огне» и привел ее в доказательство того, что китайцы курили уже в IX веке. Мода на курение в XVII веке стала просто возрождением обычая. Конечно, это было заблуждением, но так Ву пытался примириться с иностранным происхождением табака — пытался, по сути, отрицать реальность транскультурации, полагая, что практика курения — исконно китайская.