Книжный магазин «Желтый двор» объявил сбор средств на выпуск антологии переводов стихов и прозы из японского журнала «Акай тори» («Красная птица»). В период между двумя мировыми войнами «Красная птица» находилась в авангарде детской литературы Японии, задавая новые стандарты жанра, а на страницах журнала охотно печатались и «взрослые» авторы, включая, например, Акутагаву Рюноскэ. Сегодня «Горький» предлагает своим читателям ознакомиться с одним текстом из предстоящего издания — рассказом Нагаты Хидэо «Машина цвета стали».

1

На широкой дороге, что поворачивала к французскому посольству от холма Кудан, Сэнта всегда встречался с таинственной машиной.

Вот и сегодня он спустился с холма и уже хотел повернуть налево, когда до его ушей донесся пронзительный гудок клаксона.

От этого звука у Сэнты на душе стало неспокойно, и с губ непроизвольно сорвалось: «Принесла нелегкая...»

Уже совсем стемнело. На ясном темно-лазурном небе дьявольским оком сиял остророгий месяц.

Навстречу Сэнте мчалась машина с яркими фарами и выдающимися передними крыльями, делающими ее похожей на самурайский шлем. Пронзительный клаксон этого автомобиля он и слышал. Сэнта зажмурился, не желая смотреть. Машина постепенно приближалась. Дрожь земли начала эхом отдаваться в теле Сэнты.

«А вдруг меня хотят задавить?» — подумал Сэнта в тот миг. Из-за внезапно нахлынувшего ужаса он больше не мог держать глаза закрытыми и распахнул их.

Машина была прямо перед Сэнтой. Большой кузов стального цвета отполирован до блеска. Она приближалась, как ящерица, шустро бегущая по земле.

— Осторожнее! — вырвалось у Сэнты, и он отскочил вправо. Машина промчалась мимо.

Сэнта еще долго провожал ее взглядом. Машина двигалась в сторону Усигомэ вдоль трамвайных путей.

В салоне горел яркий электрический свет. Как и в прошлый раз, внутри сидел хмурый мужчина. Лицо его вдруг всплыло в памяти Сэнты, когда машина уже уносилась прочь, и он вздрогнул.

«Какой-то мрачноватый тип», — подумал Сэнта.

Этот пассажир всегда сидел, плотно запахнувшись в черное пальто и надвинув на глаза шляпу. Он был не только болезненно худощавым, но и мертвецки бледным. Его кожа выглядела безжизненной и холодной, как рыбья чешуя. На вид ему было лет пятьдесят.

«Интересно, кто он такой? Разъезжает на машине, значит, наверняка богач», — сказал про себя Сэнта.

Проносясь мимо, мужчина всегда пристально смотрел на Сэнту ничего не выражающими поблескивающими глазами. Сэнту это пугало.

— Когда-нибудь он точно со мной заговорит, — пробормотал Сэнта себе под нос, вспоминая блеск его глаз.

Папа Сэнты был очень бедным рабочим. Их семья состояла из пяти человек: мама, папа, Сэнта и две младшие девочки — О-Кими и новорожденная О-Хана. Своими заработками отец не мог прокормить такую семью. Вдобавок маму разбил сильный ревматизм, и всю зиму она почти не вставала с постели. Когда мама была здорова, они более или менее справлялись, но во время болезни семья еле-еле сводила концы с концами.

Сэнте исполнилось тринадцать лет. Он был еще ребенком, но уже помогал отцу и работал в крохотной типографии. Сэнта был очень миловидным мальчиком с ясным взглядом, поэтому в типографии его любили.

Каждый день, возвращаясь домой c работы, Сэнта видел жутковатую машину. Но люди привыкают ко всему. Повстречав машину на холме Кудан десять, а потом и двадцать раз кряду, Сэнта перестал бояться старика в салоне. Напротив, с какого-то момента, если их отпускали раньше или он не мог встретиться с машиной по иной причине, Сэнта чувствовал себя так, словно чего-то не хватает.

Болезненно бледный старик всегда пристально заглядывал Сэнте в лицо. Шло время, и Сэнте стало неловко от собственного молчания. И вот как-то вечером, когда машина проезжала мимо, Сэнта невольно растянул губы в улыбке. Старик же, бледный, как рыбья чешуя, нахмурился пуще прежнего и кивнул.

Сэнта сожалел о содеянном: зачем было улыбаться незнакомому, жуткому мужчине?! И все же на следующий день он вновь непроизвольно улыбнулся. Мужчина кивнул все с таким же серьезным лицом.

Вскоре Сэнта начал вежливо кланяться пожилому владельцу автомобиля. Но даже теперь старик, не меняясь в лице, отвечал на поклон Сэнты лишь кивком.

Сэнта ничего не знал о мужчине, и его все сильнее одолевало любопытство. Тем временем близился канун нового года. У каждой двери по дороге уже стояли кадомацу — новогодние украшения из сосновых веток и бамбука. На оживленных улицах начались новогодние распродажи и ярмарки, а Сэнта все продолжал работать в типографии.

Одним прохладным вечером Сэнта поворачивал к французскому посольству у подножья холма в районе Кудан, когда до его ушей вновь донесся пронзительный гудок клаксона.

«Едет», — мысленно пробормотал Сэнта и вгляделся в темноту. Сверкающие фары стремительно увеличивались. Вскоре машина поравнялась с Сэнтой. Огни резко ударили в лицо, и он улыбался, щурясь от яркого света. Машина вдруг остановилась.

Удивленный, Сэнта невольно замер. Правая дверь машины распахнулась, и оттуда вылез как тень бледный старик в черном пальто. Он двинулся к ошарашенному Сэнте и впервые улыбнулся. А потом...

— Тебя ведь Сэнта зовут? — спросил старик тихо. Со стороны они с Сэнтой, замершие посреди яркого круга света от автомобильных фар, наверное, напоминали героев какого-то кинофильма. Услышав собственное имя, Сэнта удивился и коротко ответил:

— Да.

— Тогда садись в машину, — пригласил его старик. — Я отвезу тебя в одно хорошее место.

— Но меня ждут дома, — пробормотал Сэнта в ответ.

— Не беспокойся. Твоему папе я сам все объясню, — с улыбкой успокоил его старик и положил руку на плечо Сэнте. — Мы с твоим папой старые друзья. Ни о чем не волнуйся. Ну же, иди сюда, — сказал старик, и они вдвоем с шофером насильно затолкали упирающегося Сэнту в машину и увезли в неизвестном направлении. В этот час на улицах было безлюдно.

2

В тот вечер Сэнта так и не вернулся домой. Папа, мама и сестры очень за него беспокоились и всю ночь не сомкнули глаз. Сэнта не вернулся и на следующий день. Встревоженный отец весь день его разыскивал, но безрезультатно. Прошло два дня, а потом еще три, Сэнта так и не нашелся, и его папа обратился в полицию, однако и полицейским ничего не удалось узнать. Случилось одно из двух: либо Сэнта погиб, либо его похитили злые люди. Родители очень горевали, они стали считать день, когда Сэнта пропал, днем гибели сына и попросили священника в буддийском храме прочитать заупокойную сутру.

Сэнта пропал без вести.

Слабая здоровьем мама Сэнты никак не могла смириться с потерей единственного сына и очень переживала изо дня в день. Наступил новый год, затем прошла весна, а в конце лета она скончалась от горя.

Отцу пришлось очень тяжело. Каждый день он уходил работать в типографию, возвращался уставшим и в одиночку заботился о двоих маленьких детях. После тяжелых раздумий папа решил отдать О-Кими в услужение в чужую семью, девочке как раз исполнилось одиннадцать лет.

Обеспеченный владелец типографии сжалился над несчастной семьей Сэнты и забрал О-Кими к себе. Она стала няней для его младшего ребенка.

Пристроив О-Кими, папа задумался, что же делать с младшей дочерью, О-Ханой. Если он и дальше будет работать, чтобы себя прокормить, то забота о ребенке ляжет на него тяжким бременем. Девочке исполнился всего лишь год, она была совсем малышкой, и отец никак не успевал уделять ей время.

Так папа Сэнты скрепя сердце попросил своего знакомого найти бездетную семью и передать им О-Хану. Пожилые супруги, владельцы овощной лавки, как раз страдали от одиночества и хотели взять ребенка на воспитание. О-Хану отдали им.

Когда судьба О-Кими и О-Ханы была решена, отец покинул Токио и уехал на заработки в Маньчжурию. С тех пор он так и не прислал О-Кими ни одного письма, девочка не знала, где он и чем занимается. Она прожила три года без единой весточки, затем еще четыре. Время шло, и вот ей уже исполнилось двадцать два года.

Та самая большая машина, на которой увезли Сэнту, оказалась настоящим проклятьем для его семьи.

3

Добрый владелец типографии покровительствовал сестре Сэнты, О-Кими — и выдал ее замуж за добропорядочного торговца сахаром. Что стало с О-Ханой, неизвестно. Из всей многострадальной семьи лишь О-Кими зажила счастливо. Супруг ее был очень трудолюбивым человеком, и дела их шли все лучше и лучше.

Но однажды случилось вот что. Как-то раз О-Кими сидела за кассой в магазине мужа — вносила записи в бухгалтерскую книгу и давала указания посыльному. Внезапно в дверях появился элегантный мужчина в европейском костюме.

— Прошу прощения, здесь ли живет госпожа О-Кими? — спросил он.

— Да, — с удивлением ответила О-Кими, — это я.

Она пристально вгляделась в элегантного мужчину. О-Кими смутно казалось, что где-то она его видела, но никак не могла припомнить, где именно.

— Прошу прощения, а вы кто? — спросила она.

В ответ мужчина долго смотрел ей в лицо с печальной улыбкой и наконец нарушил молчание:

— Вы и есть О-Кими? — переспросил он.

— Да, это я.

Услышав ее ответ, мужчина в элегантном европейском костюме безмолвно расплылся в счастливой улыбке, и по щекам его полились слезы.

— О-Кими... это я... — голос дрожал. — Я твой старший брат Сэнта, — наконец вымолвил он.

О-Кими вздрогнула, и у нее закружилась голова. В глазах вдруг потемнело, и ей показалось, что она все глубже и глубже погружается на дно.

— Эй, в чем дело?! — обеспокоенно воскликнул муж О-Кими, когда увидел их лица.

О-Кими потеряла сознание и упала на стол у кассы.

4

Сэнта поднял ее на руки и отнес в комнату. Постепенно О-Кими пришла в себя, по щекам ее градом катились слезы радости.

— Где же вы были все это время?! — с изумлением спросил Сэнту муж О-Кими.

— История получится длинной. Я и сам порядком настрадался, — ответил тот, утирая слезы.

— Но как же хорошо, что ты жив! — воскликнула плачущая О-Кими.

И Сэнта поведал им, что случилось, когда его увезла машина.

5

Вот что он рассказал.

Меня насильно затолкали в ту страшную машину. Она неслась по ночному городу как ураган.

«Высадите меня», — кричал я, захлебываясь слезами, но старик с бледной, как рыбья чешуя, кожей не издал ни звука, точно мертвец. В конце концов я не выдержал и попытался открыть дверь машины. Тогда старик, до сих пор не проронивший ни слова, вдруг посуровел.

— Что это ты удумал? — крикнул он.

Я не останавливался. Я не слышал ни его голоса, ни других звуков. Дверь не поддавалась, и я продолжал колотить маленькими кулаками по стеклу. Тогда толстая ручища старика резко ухватила меня за плечо. Потом что-то мягкое, похожее на носовой платок, легло мне на лицо. Я почувствовал незнакомый, но приятный запах. Мы как раз проезжали железнодорожную развилку в районе Иидабаси. Картинка перед глазами вдруг поплыла, уличные фонари закружились, и я потерял сознание.

Очнулся я уже глубокой ночью.

Я находился в незнакомой мрачной комнате, обставленной на западный манер. В ней было около двадцати дзё. Вдоль стены четыре окна без занавесок, на каждом по крепкой стальной решетке. Входная дверь располагалась напротив окон. На полу в два ряда лежали другие дети. По виду они были примерно моего возраста. Кто-то спал крепко, кто-то проснулся и пристально разглядывал меня.

У моей подушки сидел тот самый бледный старик. Когда я очнулся и начал шевелиться, он протянул свою огромную ручищу и коснулся моего лица.

— Все хорошо, лежи спокойно, — сказал он и вышел.

Дверь захлопнулась, глухо щелкнул замок.

Почему-то я чувствовал слабость, двигаться было тяжело. Я переживал из-за родных и того, что со мной случилось, однако ничего не мог поделать, поэтому просто лежал до рассвета.

Наконец долгая-долгая ночь закончилась. Дети проснулись и заправили постели. Слабость прошла, я тоже встал и сложил свой матрац. Нас было двадцать три человека, все мальчики.

Когда мы убрали постели, входная дверь открылась. Для умывания нас выпускали по одному. Я переступил порог последним. Передо мной тянулся длинный полутемный коридор. Умывальник висел на стене. Рядом стоял суровый старик лет семидесяти, он следил за детьми. Похожая на него сорокалетняя женщина, вероятно, дочь, с традиционной прической и в кимоно, несла большую корзину с тарелками. Я умылся и вошел в комнату, на полу лежали две длинные доски, а на них находились тарелки и палочки для каждого из нас.

Голодные дети с жадностью принимались за еду, едва дождавшись своей порции. Каждый получил лишь по плошке мисо-супа и риса. От непривычки и страха я так и не смог взяться за палочки.

Обед прошел точно так же. Затем и ужин. Мы ничего не делали, пока не спустились сумерки. В девять вечера мальчики разложили свои матрацы, и все улеглись спать. Следующий день прошел точно так же. Бледный, как рыбья чешуя, старик больше не появлялся.

К моему удивлению, за следующие несколько дней пропало трое детей. Я уже немного освоился и начал общаться с ребятами.

Я спросил о пропавших детях у мальчика, который спал рядом со мной (его звали Фукидзиро), но и он ничего не знал. Родители Фукидзиро держали магазин по продаже бумаги в Усигомэ. Фукидзиро, как и меня, вечером затащили в машину.

— Помнишь, нам на лицо набрасывали какой-то платок? — Фукидзиро округлил глаза. — Там был наркотик! — с ужасом прошептал он.

Фукидзиро пропал через два или три дня. Я пересчитал детей: из двадцати трех осталось всего семнадцать. От страха я места себе не находил. Я хотел сбежать, но мы целыми днями сидели в четырех стенах, и о побеге пришлось забыть.

Как-то раз ночью я проснулся от шума и снова увидел того самого худощавого старика с лицом цвета рыбьей чешуи, он сидел неподалеку. Я наблюдал за ним из-под прикрытых век, притворяясь спящим: на постели рядом со стариком лежал безвольно обмякший, будто мертвый, мальчик. Старик застыл точно каменный. Похоже, мальчик вскоре пришел в себя. Старик тихо коснулся его лба и, сказав «Лежи смирно», вышел из комнаты. Я никак не мог уснуть и все смотрел на мальчика. Я не находил слов, от грусти и одиночества из глаз моих брызнули слезы.

На следующий день появился еще один ребенок. И через день тоже... Так за неделю нас стало на шесть человек больше.

Однажды, когда я умывался, за моей спиной откуда ни возьмись возник старик с лицом цвета рыбьей чешуи. Я перепугался и уже собирался сбежать, но тут старик улыбнулся непривычно доброй улыбкой.

— Не бойся. Все закончилось, я отвезу тебя домой. Следуй за мной, — поманил он.

Дети наивны. Я поверил старику и, пританцовывая от радости, прошел по длинному коридору во вторую комнату. Там стояло много загадочных склянок разной формы, большой медицинский шкаф, кушетка и серебрящийся на свету аппарат.

Старик уселся на стул возле стола в центре, а меня усадил в кресло напротив. К моему изумлению, с обеих сторон появились выгнутые железные пруты и накрепко прижали мои руки к креслу. Испугавшись, я попытался пошевелить ногами, однако и они оказались крепко зафиксированы. Я завопил, но комната была наглухо заперта, и никто снаружи меня не услышал. Старик растянул губы в хитрой улыбке.

— Сиди тихо, нужно немного потерпеть, — с этими словами он подошел ко мне.

Старик снова достал тот самый платок и, несмотря на то что я пытался сопротивляться, прижал его к моему носу. Вскоре я уснул.

Очнулся я на борту большого парусника. Из-за бушующих волн я перекатывался туда-сюда, когда судно поднималось и опускалось. Кроме меня на борту было трое детей. Старика с бледным, как рыбья чешуя, лицом я с тех пор ни разу не видел. Я и по сей день не знаю, где находился тот дом, в котором я жил десять дней.

Парусник был тонн на триста. Вместе с нами на нем находился капитан, угрюмый мужчина с западными чертами лица, и около десятка матросов-китайцев. Судно обошло стороной оживленный порт и причалило к берегу в безымянном местечке, похожем на рыбацкий поселок. Так я после тринадцатидневного морского путешествия по бурным волнам оказался на пустующем побережье неподалеку от Шанхая.

Судно прибыло на место глубокой ночью. Угрюмые китайские матросы, ступая по мелководью, на плечах перенесли всех детей на берег. Возле большого утеса нас ждала группа китайцев с бумажными фонариками в руках. Там уже лежали вещи с нашего судна. Китайцы увезли нас в Шанхай на машине. Потом мальчиков вместе с вещами заперли в комнате на втором этаже здания, построенного в западном стиле.

Через три или четыре дня меня, одного-единственного, выпустили из той комнаты. Неряшливый китаец лет сорока отвел меня к богатому европейскому особняку. То был дом французского торговца, звали его господин Мирбо.

Оказалось, торговцу меня продали. К счастью, вся семья господина Мирбо, включая его самого, очень меня полюбила. Я прислуживал им следующие пятнадцать лет.

Но из-за исхода Первой мировой войны господин Мирбо должен был во что бы то ни стало возвратиться во Францию. Он отпустил меня, и я добрался сюда. На прощание он дал мне огромную сумму денег. Благодаря средствам господина Мирбо я без труда приехал в Японию.

На этом Сэнта оборвал свой рассказ и печально улыбнулся.

— Сейчас я понимаю, что тот загадочный старик с лицом цвета рыбьей чешуи похищал детей и продавал их китайцам. Он посадил меня на судно контрабандистов, на котором я и попал в Китай. В Шанхае собираются бандиты со всего света, так что подобное там в порядке вещей, — пояснил он.

— Сэнта, ты сказал, что еще до отбытия, в доме старика, тебя приковали к железному креслу. Но зачем? — спросила О-Кими.

— Я и сам до сих пор этого не понимаю, — ответил Сэнта. — Думаю, мне сделали какой-то укол, ведь, приехав в Китай, я, еще ребенок, мог работать не хуже взрослого и ни разу не болел, — печально закончил он.

Март 1922 г.

Перевод Анны Назаровой