Йоран Терборн. Города власти. Город, нация, народ, глобальность. М.: Издательский дом ВШЭ, 2020. Перевод с английского А. Королева, научный редактор перевода Вячеслав Данилов. Содержание
Дореволюционная Москва, город, где проходила коронация царей, отличалась более выраженным консервативным характером, чем Санкт-Петербург, выступая культурным центром старой России, православной церкви и все более успешных в экономическом отношении староверов. В городском пейзаже Москвы доминировали религиозные шпили и купола вокруг Кремля, который после переезда императорского двора оставался преимущественно церковной крепостью. Но к началу ХХ в. Москва стала также большим промышленным городом, особенно в области текстильного производства, так что 60 % ее населения составляли фабричные рабочие и ремесленники. Кроме того, это был город художественного авангарда, с которым соперничал, но не мог его превзойти Санкт-Петербург. Он также был известен в качестве «европейского города с самым плохим жильем», как указывается в современных социологических исследованиях.
Большевистское правительство переехало в Москву в марте 1918 г., потому что в Петрограде была прямая угроза его существованию, созданная белогвардейцами и западными интервентами. Скрепя сердце оно обустроилось в Кремле, тогда просто не было альтернатив. Церковную атрибутику внутри зданий убрали, но так и не смогли истребить до конца. Соборы Успения, Благовещения и Архангельский собор сохранялись на протяжении всего коммунистического правления. В первую декаду большевистской власти в городе произошло не так много изменений, поскольку этот период начался со значительного упадка городской среды после Гражданской войны. Москва потеряла около 40 % населения. Кое-что начало меняться, когда к власти пришел Сталин и запустил ускоренную программу подъема всего хозяйства за счет стремительной индустриализации и поддерживающей ее коллективизации сельского хозяйства. В Москве смогли наконец избавиться от запаха ладана и звона колоколов, которыми она раньше славилась. Церкви, монастыри и соборы в массовом порядке закрывались или сносились, в том числе и знаменитый вотивный храм Христа Спасителя, построенный к концу XIX в. как царский монумент победе над Наполеоном.
Московский генплан был разработан в начале 1930-х годов и официально одобрен в 1935 г. Он составлялся в качестве урбанистического сопровождения грандиозных планов экономического развития и подъема, а потому Москва как «столица мирового пролетариата» должна была стать мировым мегаполисом, равным Нью-Йорку или Парижу. Однако, как указывал крупнейший историк города Карл Шлёгель, также его следует рассматривать в качестве «продукта чрезвычайных обстоятельств», созданного в попытках совладать с огромными проблемами, вызванными притоком сельского населения в города. К началу первого пятилетнего плана Москва сумела вернуться к дореволюционной численности населения: в период 1930–1932 гг. она выросла почти на 50 %, с 2 до 3 млн.
План, выполнение которого прервала война, полностью так и не был реализован, однако это было признано только после смерти Сталина. Он стал ориентиром для восточноевропейских коммунистических режимов, сформированных после побед Красной армии. Детищем генплана стали три мегапроекта: один исключительно репрезентативный — огромный Дворец Советов, увенчанный 75-метровой стальной статуей Ленина, и два транспортных — канал Москва — Волга (как составляющая экономического развития города и страны в целом) и городское метро, показательная отделка которого отличалась роскошью и дороговизной. Два последних проекта были осуществлены, но не первый, а котлован на месте собора стал в конце 1950-х годов бассейном под открытым небом. После падения коммунистического режима собор отстроили заново.
В числе других отличительных характеристик генплана — значительное расширение центрального общественного пространства, в том числе увеличение в 2 раза уже расширенной Красной площади; этому проекту также не суждено было сбыться. Значительным успехом была реконструкция старой дороги на Тверь и Санкт-Петербург, которая стала центральной магистралью, используемой для демонстраций (до Красной площади), с роскошными многоквартирными домами и ночными развлекательными заведениями, как «низкого уровня», полуофициальными, так и «высокого уровня», финансируемыми властью. Тверская стала улицей Горького и была расширена с 20 м до 60 — для чего пришлось снести ряд домов. Улица Горького должна была стать главным из нескольких широких бульваров, пересекающих город; о большинстве из них забыли, однако было действительно проведено большое озеленение. Планом предусматривались также жилье и потребительские услуги, в том числе строительство 15 млн кв. м жилой площади за десять лет, а также школ, кинотеатров, больниц и новой инфраструктуры водоснабжения, канализации и т. д. Однако эти цели были очевидно вторичными по сравнению с репрезентацией власти и экономическим развитием. В Москве жилая площадь на душу населения превысила рекорд 1920 г. (составлявший 9,5 кв. м) только после 1971 г. В 1940 г. этот показатель составлял в среднем 4,1 кв. м.
Современный исследователь, знакомясь с генпланом и московской моделью, может задаться вопросом, было ли в них что-то собственно социалистическое или связанное с рабочим классом? Социалистический аспект генплана заключался в его тотальном подходе к городскому планированию (по словам Шлёгеля, это план как Gesamtkunstwerk) и в отсутствии необходимости считаться с частной собственностью и частной земельной рентой, что демонстрируется большими открытыми пространствами в центре. Классовый аспект гораздо более опосредован. В негативном смысле он означал отсутствие банковских и других корпоративных зданий «центрального делового района», а также кварталов высшего слоя буржуазии. Большевистские лидеры жили в довольно скромных кремлевских квартирах и подчинялись жестким правилам экономии. Прославившиеся русские рабочие, стахановцы, могли получить роскошные квартиры, тогда как в жилых микрорайонах Москвы тщательно следили за социальным составом населения, чтобы избежать сегрегации жилья. Классовый контроль привел также к появлению коммуналок, т. е. обобществленных квартир крупной городской буржуазии, которые сохранялись в условиях бесконечного дефицита жилья в виде многосемейных квартир с общими кухнями и ванными.
Официальная установка московского генплана 1935 г. состояла в идее не столько социалистического города рабочего класса, сколько современного мегаполиса, равноценного Нью-Йорку, чьи Рокфеллеровский центр и Радио-сити-мьюзик-холл стали ориентирами для Бориса Иофана, работавшего некогда ассистентом на строительстве монструозного римского памятника Витториано и проектировщика еще более чудовищного Дворца Советов. Иконографическая картина 1937 г. Юрия Пименова изображает молодую женщину за рулем кабриолета, который катится среди других машин по городу навстречу новым массивным зданиям. (Только их массивность говорит нам о том, что это, должно быть, СССР.)
Тенденция к созданию мегаполиса еще больше обозначилась после победы во Второй мировой войне строительством городского кольца из семи высоток — двух министерств, двух гостиниц, двух жилых комплексов и одного университета, которые были построены в качестве разных вариантов «свадебного торта» и отличались размахом. Это массивные здания с выраженной вертикалью, симметричные и закрытые (для посторонних), чем подкреплялась грамматика авторитарной власти, с богатыми и эклектичными декорациями, использующими разнообразные мотивы. Предполагалось построить восемь таких высоток — по одной на каждое столетие Москвы, праздновавшей свое 800-летие; они должны были стать современным, но не функционалистским лицом исторической столицы, возрождавшейся после изнурительной и кровопролитной войны.
Повышенное внимание Сталина к репрезентативным сторонам архитектуры стало в декабре 1954 г. предметом лобовой атаки со стороны Никиты Хрущева, тогдашнего генерального секретаря КПСС. Он критиковал его с двух сторон: за чрезмерную расточительность, ставшую следствием применения материалов высшего качества и ремесленного производства, и за пренебрежение насущными нуждами простых людей в жилье. В ноябре 1955 г. советское правительство и ЦК Коммунистической партии выпустили резолюцию «Об устранении излишеств в проектировании и строительстве». В ней был совершен поворот на 180 градусов: «Советской архитектуре должна быть свойственна простота, строгость форм и экономичность решений». Новым приоритетом в строительстве стало массовое жилье. По всей территории СССР выросли низкоэтажные (обычно в три — пять этажей) быстровозводимые жилые здания, которые в народе получили название «хрущевки». КПСС возвращалась к своим классовым корням.
Однако в плане международных коммунистических веяний наиболее важным историческим слоем Москвы остался сталинский городской пейзаж, как он сложился к 1950 г. Какое именно властное послание он передавал? Какими были его наиболее важные политические достопримечательности? Посланий этих, я думаю, было прежде всего (хотя не исключительно) три: эта власть национальна; она основана на народной мобилизации; она нацелена на развитие с гедонистическими составляющими. Все эти послания получили отражение в камне архитектурных памятников.
«Национальным» является в первую очередь Кремль, исторический центр России, очищенный от своего донационального царистского символизма. Как мегаполис большой национальной державы Москва соревновалась с другими мировыми мегаполисами, в частности с Нью-Йорком, но не подражала им, а конкурировала с ними на собственных условиях. Таков был смысл, выраженный семью приуроченными к 800-летию высотками, некоторые из которых, очевидно, ориентировались на американские небоскребы 1920-х и 1930-х годов, с которыми были знакомы ведущие московские архитекторы. Одним из кандидатов, приглашенных принять участие в конкурсе на проект Дворца Советов в 1931 г., был Уильям Лэмб, главный архитектор Эмпайр-стейт-билдинг. Весь архитектурный проект социалистического реализма был посвящен не столько социализму, сколько поискам современного национального стиля.
Коммунисты считали, что их власть, каково бы ни было реальное значение подавления народной мобилизации, основана на последней, хотя и не обязательно непосредственно проистекает из нее. Красная площадь досталась по наследству, задаром, хотя потребовалась определенная работа, чтобы приспособить ее к современным массовым демонстрациям. Экспрессионистский Мавзолей Ленина с трибуной вождей стал великолепной фокусной точкой. Места для проведения парадов должны были обладать собственными маршрутами или, если говорить на современном транспортном жаргоне, питающими линиями. Тверская, как начало дороги от Кремля до Санкт-Петербурга, была выбрана как самоочевидный вариант. В 1932–1933 гг. ее переименовали в честь великого писателя Максима Горького в улицу Горького и сделали образцовой магистралью коммунистического урбанизма, расширив в 2, а в некоторых местах и в 3 раза. Улица Горького задала образец для проектирования уличных фасадов как главного решения уличного пространства. Политическое направление особенно четко указывалось в дни демонстраций — флагами на улицах и фасадах домов, большими плакатами и огромными портретами Ленина и живых вождей.
Третий аспект Москвы и соцреалистической власти не слишком проработан в научной литературе. Однако можно заметить поразительное совпадение между, с одной стороны, дорогостоящими, орнаментальными, роскошными и монументальными сооружениями соцреализма и откровенным сталинским поворотом от жесткой экономии в 1935–1936 гг. — с другой. Еще в 1931 г. Сталин раскритиковал «леваческий» эгалитаризм и выступил за большую дифференциацию заработной платы. В ноябре 1935 г. в речи стахановцам он заявил, что «жить стало веселее!». После травматического рывка индустриализации и голода, вызванного сопротивлением коллективизации в сельском хозяйстве, пришло время — для элиты рабочих и партийных функционеров среднего уровня — наслаждаться жизнью. Этот поворот не был капитализмом в стиле Дэн Сяопина, однако он соответствовал недавнему подъему прогрессистской элиты, работающей исключительно на государственных постах и возникшей из-за массового распространения высшего образования за несколько пятилеток. В силу террористических «чисток» эта прослойка быстро поднималась как в партии, так и в государстве. Сталинская доктрина говорила ее представителям, что они заслужили своих (мимолетных) увеселений, элегантного жилья, икры и шампанского.
Очевидно, что именно эти люди были основными выгодополучателями грандиозных, крайне дорогостоящих, но высококачественных (по тогдашним стандартам) зданий, которые имели репрезентативную функцию, — многоквартирных комплексов с полным обслуживанием, роскошных гостиниц с барами и ресторанами, не менее роскошных магазинов на улице Горького и разнообразных объектов коммунальной инфраструктуры, которыми могли пользоваться как студенты, так и преподавательский состав знаменитого Университета им. М. В. Ломоносова. Образцовые соцреалистические улицы и многоквартирные дома стали признаком формирования новой прогрессистской элиты — ударников-стахановцев, инженеров, управленцев, ученых и лояльных художников, т. е. элиты, созданной сталинской модернизацией сверху.
За фасадом этой новой Москвы скрывалось жилье среднего рабочего, тем самым еще больше подтверждая новую иерархическую структуру власти. По данным Колтона, гарвардского политолога и историка Москвы, «средняя семья в сталинской Москве» проживала в одной комнате в коммуналке. Судя по всему, в 1960 г. 60 % москвичей жили в коммунальных квартирах.