В издательстве «Лимбус Пресс» выходит книга Виктора Топорова (1946–2013) «О западной литературе» — сборник небольших и разрозненных, но, как всегда, ярких и остроумных текстов выдающегося литературного критика и переводчика. Мы публикуем ее фрагмент, посвященный Эрнсту Юнгеру и его книге «В стальных грозах», которая была впервые опубликована на русском в 2000 году.

В литературной жизни города и страны произошло событие, заслуживающее внимания и профессиональной оценки. В петербургском издательстве «Владимир Даль» выпущена книга немецкого писателя Эрнста Юнгера (1895–1998) «В стальных грозах». Перед нами первая на русском языке публикация [на самом деле первая на русском публикация Юнгера появилась на восемь лет раньше. — Прим. ред.] всемирно знаменитого писателя, творчество да и само имя которого долгое время замалчивались у нас по идеологическим причинам.

Приведенные в предыдущем абзаце годы жизни кажутся опечаткой, но это, разумеется, не так. Есть анекдот о кавказском долгожителе. «Как вам удалось дожить до столь преклонных лет?» — спрашивает у него любопытный. «Я не пил, не употреблял наркотиков, проявлял умеренность в отношениях с прекрасным полом». В это время с чердака доносится страшный шум. «Не обращайте внимания, — говорит долгожитель. — Это мой папаша. Каждый день одно и то же: обопьется, обкурится и девок гоняет!»

Немцы могли бы рассказывать этот анекдот об Эрнсте Юнгере.

Он учился в гимназии, в интернате и в реальном училище, в ноябре 1913 года сбежал в Африку, в Иностранный легион; насильственно возвращенный отцом, получил аттестат зрелости и сразу же отправился вольноопределяющимся на Первую мировую войну, был несколько раз ранен, удостоился ордена «За отвагу». В 1919 году продолжил службу в армии. Начиная с 1923 года изучал в Лейпциге и в Неаполе зоологию и философию. В 1925 году стал профессиональным писателем. Восторженно принял нацизм, в годы Второй мировой служил в парижском управлении немецкого Генерального штаба. В 1944 году был уволен в запас по подозрению в причастности к покушению на Гитлера. С 1945-го по 1949 год подвергся со стороны союзников запрету на писательскую деятельность как пособник нацизма. Начиная с 1948 года предпринял множество путешествий в Африку и в страны «к востоку от Суэца».

С середины пятидесятых на него валом обрушились почетные звания и литературные премии, кроме разве что Нобелевской. Сохранял творческую активность до глубокой старости, не утрачивая при этом и литературного уровня. Много экспериментировал с наркотиками, а в шестидесятые годы — и с синтетическими наркотиками, описывал и воспевал наркотические впечатления в дневниках и в сборниках эссе.

Писал по преимуществу прозу. Дебютировав как экспрессионист рецензируемой книгой в 1920 году (формально она стилизована под дневниковые записи рядового солдата), выработал в дальнейшем оригинальную теорию «стереоскопического восприятия действительности», которой придерживался и в литературе, и в жизни. Название одной из его автобиографических книг — «Прошло семьдесят» — может ввести в заблуждение, но речь не о собственном возрасте (книга вышла в 1981 году), а о семидесятилетии литературной деятельности. Чем не аксакал?

Почему его у нас не печатали в советское время, понятно. Интереснее, однако, другое — а что произойдет теперь, когда его начали печатать?

Пропущенный классик? Да, бесспорно. Писатель первого ряда — наравне с Томасом Манном и Германом Гессе, — не столь массово, но, пожалуй, еще более интенсивно читаемый в наши дни. Иначе говоря, актуальный. Другого такого пробела, как незнакомство с творчеством Юнгера, у нашего читателя не осталось. И разговоры о том, что надо бы наконец издать Юнгера, ведутся уже много лет и в Питере, и в Москве, но кое-что серьезных издателей до сих пор останавливало.

Причем речь отнюдь не о «грехах» — Гамсун грешен ничуть не меньше — и не об идеологии: творчество любого крупного писателя значимо независимо от идеологической оболочки. Издателей останавливала необходимость найти выдающегося переводчика, изыскать средства на оплату его циклопического труда, дождаться, пока он управится с работой, а потом посмотреть, вышло ли у него что-нибудь мало-мальски путное.

Дело в том, что стилистически Юнгер при всей внешней простоте невероятно труден, творческий ключ к его прозе запрятан столь же глубоко, как ключи к творчеству Фолкнера, Кафки или Гарсиа Маркеса. Проза Юнгера обладает гипнотическим характером: воля писателя подчиняет себе читательскую, в то же время цементируя слова во фразы, фразы — в абзацы и так далее. Конечно, это не стихотворения в прозе, но нечто качественно соприродное поэзии, и переводить Юнгера следует как поэзию, в противном случае ничего не получится. Именно так и обстоит дело в рецензируемой книге.

Можно понять энтузиазм тех, кто ее готовил, — они впервые опубликовали по-русски первый шедевр неведомого писателя, нарушили запрет, сломали лед и тому подобное. Трудно простить наивность, с которой они подошли к решению обрисованной выше проблемы.

Они (имею в виду составителя, автора предисловия и переводчиц) не только не решили встающих перед интерпретатором Юнгера задач, но, похоже, просто не поняли, что такие задачи имеются. Чего стоит хотя бы буквалистски-беспомощное какофоническое название книги — «В стальных грозах»! Это ведь все равно, что назвать знаменитый роман Николая Островского не «Как закалялась сталь», а «В процессе закаливания стали» — почувствуйте разницу.

Крупных ошибок нет, мелких много: «Кочующими птицами» называет автор предисловия студенческое братство «Перелетные птицы», один и тот же пехотный полк переводчицы называют «стрелковым», а автор предисловия «фузильерским» (что вообще-то переводится на русский как «мушкетерский»), но дело не в ошибках. Книга в русском переводе грамотна, но никак не более того, она сестра-близняшка и впрямь современного ей романа Анри Барбюса «Огонь», но кто помнит сейчас Барбюса, кому нужен еще один «Огонь». Книга Юнгера актуальна и интересна, но именно актуальность ее в русском переводе (и филологическом оформлении) и утрачена!

Экспрессионисты учинили в начале XX века бунт против разума (а предыдущий, XIX век провозгласил торжество разума), бунт и мировоззренческий, и стилистический. Юнгер и его творческий собрат Готфрид Бенн приняли нацизм именно потому, что прельстились его иррациональной сутью. Оторвать речь (письменную речь в том числе) от логического мышления, чтобы вскрыть подлинное — мистическое — могущество языка, — так эта задача формулировалась и в литературных манифестах, и (одно время) в серьезных лингвистических трудах. Так понимал — и так решал ее, причем смолоду, — Эрнст Юнгер, тем он и интересен. Нацистский морок развеялся, а всепоглощающий интерес к внутренним ресурсам языка получил дальнейшее развитие.

Читать роман в переводе — все равно что нюхать розу в противогазе. Эта максима не универсальна, но к данному роману в данном переводе применима полностью.

А как, кстати, следовало озаглавить книгу по-русски? «Среди стальных молний»! И дальше надо было переводить соответственно.

А может быть, лучше такой Юнгер, чем никакого? Не знаю. Вопрос дискуссионный. Спорят на сходные темы десятилетиями, но к общему выводу так и не пришли.

А вообще-то книги хороши вовремя.