Ганс фон Цвидинек. Мария Терезия. Политический портрет. СПб.: Евразия, 2020. Перевод с немецкого Николая Власова. Cодержание
В 1751 году королева подвела итог первых десяти лет своего правления, взявшись за написание документа «для особенной пользы потомков с материнской заботой». Текст записан секретарем, но Мария Терезия лично редактировала его; о существовании документа стало известно только в 1865 году, когда император Франц Иосиф передал бумагу в государственный архив. В отличие от политических завещаний Фридриха II, текст не претендует на литературную ценность, зато Мария Терезия писала более открыто и честно, в том числе по отношению к самой себе — ведь документ не предназначался для посторонних глаз.
Императрица начала с описания обстоятельств своего вступления на престол, охарактеризовала своих советников и ключевых государственных деятелей, после чего перешла к событиям первых лет правления. Здесь упоминаются и «несправедливое прусское насилие», и допущенные в ходе военных действий ошибки, и последствия дурного управления в предшествующий период. В третьем разделе Мария Терезия описывала свои собственные действия и заявляла, что «с радостью стала бы просто великой герцогиней Тосканской, если бы была уверена, что этого хочет Господь». Далее императрица продолжала: «Поскольку Он избрал меня для этого тяжкого груза правления, я взяла себе за принцип, до тех пор пока есть хоть какие-то возможности и ресурсы, применять их для исполнения моего долга. Это решение придало мне спокойствия, и я смотрела на свои действия словно со стороны, не испытывая даже ненависти к врагам. Я сочувствовала несчастливой судьбе и смерти баварского императора, французам, осажденным в Праге, и пруссакам, страдавшим от холода и лишений. Не испытывала я сострадания лишь к их королю, да он в нем и не нуждается. Во мне не было ненависти к нему, лишь отвращение к его лживому характеру».
«До Дрезденского мира я прилагала все мои силы, — продолжала императрица, — дабы вместе с первым моим убеждением претворить в жизнь и второе: что с моими наследственными землями не может случиться ничего худшего, чем попасть в руки пруссаков. Если бы не беременности, никто не смог удержать меня от того, чтобы лично вступить в борьбу с этим заклятым врагом. Господь, однако, решил иначе... Увидев, что я должна заключить Дрезденский мир, я была вынуждена изменить свои мысли и обратиться к внутренним делам этих земель. Я должна была принять необходимые меры для того, чтобы удержать немецкие наследственные земли перед лицом двух столь могущественных врагов, как пруссаки и турки, при нехватке крепостей и наличных денег и с ослабленными армиями. Система этой династии полностью меняется; раньше она держала европейский баланс против Франции, теперь об этом не приходится и думать, а лишь о внутреннем ее сохранении. Нидерланды и Италия не были объектами, ради которых стоило продолжать войну, и нужно было стремиться выйти из нее любой ценой. Такова причина, почему пришлось столь стремительно заключать Аахенский мир. И с момента Дрезденского мира единственным моим желанием было узнать ситуацию в моих землях, услышать их жалобы. Все находилось в запутанном, плохом состоянии, и те, кто должен был сообщить мне об этом, оказались неспособны или не захотели этого сделать».
Мария Терезия энергично взялась за решение проблем. За десять лет с 1746-го по 1756 год она провела административную реформу, которая во многом являлась плодом личных усилий императрицы. Последняя не стала демонстрировать ложную скромность и приписывать плоды этого труда своим помощникам; она знала цену своей инициативы и не скрывала это. Тем не менее в вышеупомянутом документе императрица благодарила государственных деятелей, которые помогли ей осуществить задуманное. Помимо Бартенштейна и кабинетного секретаря Игнация фон Коха, от которого она получала необходимую информацию, особой похвалы удостоился граф Фридрих Вильгельм фон Гаугвиц: «Чтобы добиться успеха, нужно иметь в распоряжении такого человека, который честно, без задней мысли, без амбиций и оговорок, творит добро, поскольку считает это правильным».
Гаугвиц был старшим сыном саксонского генерала и служил высокопоставленным чиновником в Бреслау, пока прусское завоевание Силезии не лишило его должности. Он прибыл в Вену с планом реорганизации армии и финансовой системы, который должен был решить ключевую потребность государства — покрытие расходов на постоянную 108‑тысячную армию в немецких и венгерских землях, не считая гарнизонов в Австрийских Нидерландах и Италии. По расчетам Гаугвица, на это требовалось 14 миллионов гульденов, которые он рассчитывал получить от ландтагов. Сословия должны были одобрить выплаты сразу на несколько лет вперед, при этом отменялись все натуральные повинности в пользу гарнизонов и проходящих через территорию земель военных частей. Вопрос касался не только финансов, но и прав сословий, которые весьма существенно ограничивались. Общегосударственные интересы вступали здесь в противоречие с местами; значение реформы для дальнейшего развития всей державы прекрасно осознавалось не только правительством, но и некоторыми дворянскими лидерами в сословных представительствах. Граф Фридрих Харрах, верховный канцлер Богемии и помощник маршала Нижней Австрии, возглавил сословную оппозицию. Он противопоставил проекту Гаугвица свой план, в соответствии с которым все финансовые вопросы передавались на места, что должно было привести к ослаблению центральной власти.
В ходе этой борьбы Мария Терезия весьма энергично выступила за централизацию административного аппарата. Она отчетливо видела, что за лозунгом защиты прав местных сословий скрываются интересы нескольких аристократических семей, которые эксплуатируют государство и земли. Многие министры, также относившиеся к высшей аристократии, защищали «местные свободы» только потому, что это укрепляло их собственные позиции по отношению к монархии. Они считали необходимым сдерживать централизацию, дабы «влияние министров не выходило за все границы». Мария Терезия в своем вышеупомянутом сочинении резко критиковала остатки феодальной системы в государственном управлении, демонстрируя при этом столь точный анализ, что немногие современники могли с ней сравниться в данном отношении. Эта позиция находилась в отчетливом противоречии со ставкой Фридриха II на дворянство — политика, которая затем привела к гибели целого ряда созданных им учреждений и к упадку прусской армии в последующие десятилетия.
Рассуждая об отношении отдельных земель к державе в целом и сословий к монарху, Мария Терезия применяла единственную возможную мерку — общественное благо и потребности государства. Правовые аргументы не производили на нее никакого впечатления. «Я всегда следовала этому правилу сама и завещаю его своим преемникам, — писала императрица, — не лишать сословия разумных и благодатных привилегий. Я всем сердцем желаю процветания моих земель и не устаю повторять, что, если их привилегии полезны, а с задачами управления они справляются лучше, чем это смогла бы сделать я или любой другой князь, я ни минуты не буду колебаться и подчинюсь их решениям. И даже своим потомкам я в этом случае прикажу не ограничивать и не уменьшать такие привилегии, ибо я ставлю благо своих земель выше моего личного блага, моей семьи и детей. Но если речь идет о плохих порядках и укоренившихся злоупотреблениях, ни я, ни мои потомки не должны считать такого рода права и привилегии неприкосновенными. И при подтверждении таких привилегий, основанных на злоупотреблениях и дурном обычае, следует проявлять величайшую осторожность и рассудительность».
Мария Терезия прекрасно видела национальные противоречия в своей державе. Одним из ее аргументов в пользу усиления центральной власти являлось как раз то, что только монархия могла позаботиться о процветании всех без исключения групп населения. Императрица упрекала немецкое дворянство в том, что оно способствовало формированию в Богемии «укоренившейся, постоянной ненависти обеих наций друг к другу». По ее словам, «национальные министры и чиновники вплоть до мельчайших канцелярских служащих прилагали все усилия, чтобы одна нация не подавляла другую; однако австрийские дворяне оттеснили всех остальных и превзошли их влиянием. В особенности от этого пострадали венгры, которых пытались держать во всестороннем подчинении, отстранив от всякой службы. Поводом называли их беспорядки и мятежи во времена Карла VI. Но разум и чистая политика говорят о том, что следует изгонять из стада лишь паршивых овец, а тех, кто заслуживает награды, не ставить на один уровень с недостойными».
Марии Терезии удалось в конечном счете добиться падения Харраха. Последний сам пригрозил выйти из состава министерства в том случае, если его доводы против централизации не будут приняты во внимание. Императрица, однако, не переносила угроз в принципе, воспринимая их как личные оскорбления. Редко когда отставка высокопоставленного государственного деятеля производилась столь решительно и без колебаний. В мае 1748 года императрица направила по этому поводу письмо преемнику Зинцендорфа — графу Корзиц-Ульфельду, который ранее являлся интернунцием в Константинополе. «Меня удивило не столько само требование, — писала императрица, — сколько то, что Харрах готов сам погубить свое дело. Я оставила ему десять дней подумать над тем, будет ли он повиноваться, как подобает верному подданному своей госпожи, или станет настаивать на своем. Во втором случае я не знаю иного выхода, кроме как удалить его, используя в качестве предлога его поездку в Спа». По словам исследователей, у письма был очень резкий постскриптум, который Мария Терезия, однако, потом все-таки вычеркнула. «Меня очень злит тот факт, что план, на котором стоит моя подпись, оказывается отклонен. Будь что будет, я остаюсь при своем решении: кто не может повиноваться мне, пусть делает что угодно, но здесь, передо мной, он больше появляться не должен».
За отставкой последовала смерть — граф Харрах скончался от оспы 4 июня 1749 года. Ни один крупный аристократ больше не рискнул бросить прямой вызов Марии Терезии. Вельможи в ландтагах остались без вожаков и организации. Будучи не в состоянии опереться на местное население, они не отважились выступить в роли оппозиции.