В издательстве Corpus выходит книга британского историка Кэтрин Мерридейл «Каменная ночь. Смерть и память в России XX века». Мы публикуем небольшой фрагмент этой работы.

В любую другую эпоху директива относительно святого XIII века могла оскорбить, испугать или даже вызывать ироническую улыбку, но в описываемое нами время уже не оставалось ничего, что способно было шокировать население, и еще меньше того, что вызывало смех. Комиссариат юстиции Союза коммун Северной области заявил о том, что мумифицированные останки таят в себе угрозу советской власти. Но это не единственная угроза новому режиму, и по большей части опасность исходит от живых, а не от мертвых. Директива комиссариата изобилует внутренними противоречиями и подвохами. Наркомат юстиции призвал проявить тактичность («гарантировать соблюдение известного такта по отношению к религиозным чувствам сторонников православной религии») и не расстраивать верующих. Однако сам он в последние месяцы едва ли руководствовался в своих действиях в первую очередь соображениями такта. Его увещеваниям было бы проще следовать, если бы каждую ночь во дворе так называемого Большого дома и возле Смольного не расстреливали тысячи людей и если бы прекратили арестовывать священников и монахов и выгонять монахинь на улицу. Да и сама по себе задача нарушала все представления о такте. Невозможно тактично ворваться в монастырь и захватить в нем святая святых. Вскрывая гроб, невозможно не потревожить мертвых. Даже медицинская часть этой истории — научное исследование трупа — святотатство. Не говоря уже о реальных страхах: а что, если тела святых и впрямь обладают сверхъестественными свойствами? А что, если на тех, кто осмелится вскрыть раку, падет проклятие? Городской совет подошьет директиву к делу, но в течение почти двух лет не предпримет никаких дальнейших шагов в этом отношении.

На дворе 1919 год. Петроград закован в лед. К западу от города лежит замерзший Финский залив. К востоку на десять тысяч километров простираются леса и степи, все еще покрытые толщами снега. Сам Петроград превратился в ледяной город. Его дворцы украшены фестонами льда, тысячами ледяных сталактитов. Лед скрывает от глаз изысканные архитектурные элементы фасадов: лепнина, карнизы и капители колонн скованы льдом. Под снежными заносами погребены великолепные мраморные ступени, каменные львы и балюстрады. На створчатых окнах и дверях, ведущих на кованые балконы, выросли ледяные узоры в виде пальм и лилий, делающих зимний свет более тусклым, а очертания нового мира, простирающегося за любым окном, в котором еще сохранились стекла, смутными и неясными. Лишь в редких окнах к тому времени оставались стекла. А во многих не было даже рам, потому что дерево хорошо горит, и замерзающим людям проще выломать небольшую оконную раму, чем вырубать паркет. Жители города хорошо усвоили эти премудрости: они научились ставить на пальто заплатки из старых занавесок, обменивать серебряные часы на соль, держать рот на замке. Тысячи петроградцев покинули город. На Невском проспекте больше нет толп и привычного оживления.

Возможно, жителями города даже на руку, что Петроград перестал быть столицей. Так проще оставить некоторые распоряжения центра без внимания и выстроить собственные приоритеты. Прошел уже год с тех пор, как большевики перевезли центральный аппарат новой власти в Москву. Главой Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов был оставлен Григорий Зиновьев, один из самых высокомерных политиков, когда-либо входивших в Белый зал Смольного института, где теперь уже не проводят балов. Многих рядовых сотрудников органов новой власти перевели в Москву. Кабинеты, в которых прежде обитало пять тысяч служащих, секретарей, заведующих, копировальщиц, инспекторов и посыльных, опустели. Горделивые здания наполовину заброшены, в слепых окнах самых больших залов и галерей чернеет пустота. Однако в помещениях поменьше и коридорах еще теплится жизнь: здесь, как пчелы в улье, теснятся сотрудники низовых инстанций — работники муниципалитета, мужчины и женщины, отвечающие за уличное освещение и водостоки и уже приступившие к налаживанию бытовой жизни в городе. Чиновники старого режима работают бок о бок с представителями режима нового, ревностные конторские служащие и обносившиеся бухгалтеры трудятся рядом с бывшими сварщиками, этими получившими повышение бенефициантами пролетарской советской демократии. Они с трудом находят общий язык. Однако поиски общего языка и перекладывание пустых бумажек, написанных на советском новоязе, — задача менее трудная, чем обдумывание той работы, которая им всем предстоит.

Кампанию в отношении почитаемых останков святых инициировали безбожные фанатики идеологического фронта. Даже в самые мрачные годы Гражданской войны эти люди осознают, что религия представляет собой опаснейшую угрозу идеям большевизма, мощнейший оплот старого мира. В их терминологии религия — это троянский конь реакции, монархизма и общественной инертности. В отчаянии люди обращаются к молитвам, больше им не на что уповать. В некоторых регионах коммунисты сами устремились в церковь — кризис сделал людей более суеверными. Повсеместно ходят слухи о чудесах, люди верят в чудотворные иконы, предзнаменования, божественные знаки. Даже ученые вроде Готье [Юрий Владимирович Готье, историк] готовы поддаться всеобщей убежденности. «Сегодня случилось чудо, — пишет он в мае 1918-го. — Никольские ворота были задрапированы красным, причем завешена была и икона, уже разрушенная в октябрьские дни. Вдруг сегодня красная завеса начала распадаться и открыла икону; ткань разлезалась сама собою по волокнам, точно ее облили какой-нибудь кислотой; собралась толпа, гудевшая о чуде, молебен, стрельба в воздух, в результате, чтоб разогнать толпу».

Иконы можно сжечь, и в итоге многие иконы постигла именно эта участь, однако со святыми расправиться не так просто. Опасность ситуации заключается в том, что святые способны вдохновить народное восстание. Прямая атака на этот культ была исключена: уже зафиксированы случаи — на бюрократическом языке «эксцессы», — когда разъяренные толпы, вооружившись вилами и факелами, вставали на защиту останков святых. Говоря современным языком, для „имиджа” новой власти это — катастрофа. Холодные, рассудительные головы в Москве решают, что на данном этапе лучший способ разрешить проблему — привлечь к делу науки. Всем известно, что тела святых не поддаются гниению и разложению. Они сладко пахнут, они плачут настоящими слезами, они охраняют и оберегают истинно верующих. Их власть и могущество священны, и дотронуться до них означает обрести благословение, излечение и защиту. Чиновники наркомата решают пролить свет рациональности на раки с мощами святых: вскрыть их, развернуть останки, содрать с них покровы магического.

Позднее большевики будут утверждать, что кампания, направленная против мумифицированных покойников, зародилась в гуще народной. Каждый раз, когда проводимая ими политика будет выходить боком, большевики используют народ в качестве козла отпущения. По официальной версии, властей интересуют только факты, благопристойность и сохранение порядка. Однако необходимы последовательность и системность. В Москве только что было произведено вскрытие мощей преподобного Сергия Радонежского, основателя Свято-Троицкого монастыря под Москвой (ныне Троице-Сергиева лавра), останки разобрали и публично исследовали. (В это время армии Колчака в Омске готовились к наступлению на Пермь, а Царицын на юге страны все еще подвергался ожесточенным атакам.) Вторая столица должна последовать примеру Москвы. Самая известная реликвия Петрограда — останки князя Александра Невского. В конце концов, и его гроб должен быть вскрыт, как и все остальные. Наркомат юстиции напоминает о необходимости исполнять циркуляры: «Опираясь на революционное сознание трудящихся масс, планомерно и последовательно провести полную ликвидацию мощей на местах, избегая вредной нерешительности и половинчатости мероприятий. Ликвидацию названного культа мертвых тел и кукол осуществить или путем помещения так называемых мощей в музеи и отделы церковной старины, или путем их захоронения». Эта политика борьбы со «святыми чучелами» — так озаглавлен большевиками протокол вскрытия раки Сергия Преподобного (Радонежского) 11 апреля 1919 года — принесет неоднозначные результаты. Церемония вскрытия раки и выставление останков для всеобщего обозрения — в Москве, в Твери и позднее в Петрограде — всегда привлекает огромные толпы народа, для которого это зрелище хоть какое-то развлечение посреди мрачной повседневности. Большинство пришедших заворожены происходящим и сгорают от любопытства, многие готовы поверить, что вот-вот произойдет что-нибудь странное: последует божья кара или снизойдет откровение. На улицах выстраиваются длинные очереди изможденных людей, закутанных в пальто и шарфы, не слишком уверенных в том, какие чувства им полагается испытывать относительно происходящего. Однако кости и труха, которые они увидят, не убьют их веры. В апреле 1919 года Готье запишет в своем дневнике:

«Были в Троицком соборе у обедни и прикладывались к обнаженному скелету преподобного Сергия; его оставляют в том виде, как он получился по вскрытии; как я сегодня узнал, это делается нарочно и, по-моему, правильно; говорят, что и врачи вскрывавшие признали скелет лежавшим 500 лет, а найденные желтые волосы — седыми, но пожелтевшими от времени; таким образом наши попы, взявшись за ум и оставляя мощи незакрытыми, правильно хотят показать: глядите, мы не скрываем того, что было и что есть, и этим они, конечно, не только не ослабят, но усилят религиозное чувство»

Читайте также

«Бабель должен был узнать всю вашу подноготную»
Балерина Ирина Рачек-Дега о Бабеле, Маяковском и похоронах Есенина
12 марта
Контекст
«Брюсов пытался возглавить пролетарское искусство, как когда-то символизм»
Михаил Шапошников о жизни и творчестве вождя русского символизма
29 августа
Контекст
«Да замедлятся ваши шаги при подходе к необитаемым прериям»
Леви-Cтросс о магии индейцев, настольной книге этнолога и колибри в горящем виски
30 июня
Контекст