Мы привыкли думать, что природа прекрасна и многообразна. Однако за романтическим восхищением окружающим миром мы забываем о том, что он еще и очень странный. Напомнить об этом призвана книга Люси Кук «Неожиданная правда о животных», из которой читатель узнает, что дикие панды — полная противоположность своих милых собратьев из зоопарка, а ленивец — идеальная машина выживания. «Горький» публикует отрывок из главы, посвященной гиппопотамам и их секретам.

Люси Кук. Неожиданная правда о животных: Муравей-тунеядец, влюбленный бегемот, феминистка гиена и другие дикие истории из дикой природы. М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2021. Содержание

Живший в XVII веке священник Эдвард Топселл легко принимал на веру существование единорогов и сатиров, которых в своем бестселлере-бестиарии он описывал в мельчайших подробностях. Однако к гиппопотаму он относился скептически. И кто стал бы его винить? В то время лишь немногие натуралисты вживую видели бегемота, скорее они вообще с ним не сталкивались, и фантастические рассказы об этих животных имели мало общего со знакомыми нам.

Со времен Римской империи Hippopotamus amphibius изображался чудовищной гривастой «речной лошадью», которая может «изрыгать огонь» и источать кровь. Греческий писатель Ахилл Таций описывал его так: «Широко открывает ноздри и фыркает красноватым дымом, как будто горит». Могучий и сеющий хаос Бегемот из Книги Иова, несомненно, похож на древних гиппопотамов, и многие специалисты считают его источником вдохновения: «Он ложится под тенистыми деревьями, под кровом тростника и в болотах. Сила его в чреслах его и крепость его в мускулах чрева его», — восклицает Бог.

Библейское описание этого мифического чудовища, конечно, послужило источником надуманных предположений о размерах гиппопотама и его способностях дышать огнем. Свидетельства о потении кровью являлись более правдоподобной ошибкой и, вероятно, основывались на реальном наблюдении. Римский натуралист Плиний Старший в своей «Естественной истории», великой энциклопедии, законченной в 77 году н. э., составил такое впечатляющее описание:

Живет в Ниле и еще большее по размеру чудовище — гиппопотам: у него раздвоенные, как у быков, копыта, спина и грива как у лошади, да и ржет оно по-лошадиному. Кроме того, у гиппопотама вздернутый нос, хвост как у кабана и по-кабаньи загнутые внутрь, но менее опасные клыки... Раздувшись от непрерывного обжорства, он выходит на берег в поисках недавно срезанного тростника и, найдя стебель с как можно более острым краем, наваливается на него всем своим телом. При этом он ранит определенную вену на нижней части ноги и путем такого вот кровопускания очищает организм, который в противном случае подвергся бы заражению; рану он исцеляет, залепив ее тиной.

Текст, который воспринимается как трагическая история самокалечения гиппопотама, имеющего и серьезные проблемы с лишним весом, на деле является описанием древнего искусства кровопускания — процедуры, используемой для лечения множества болезней почти три тысячи лет. Если бы вы были греком, больным лихорадкой, или средневековым британцем, зараженным бубонной чумой, то ваш врач, скорее всего, лечил бы вас проколом вены и выпусканием части крови. Если бы вам очень повезло, то вместо острой деревянной палки могли бы использоваться пиявки. Кровопускание практиковали и египтяне, но, согласно Плинию, указал им на этот способ знаменитый обитатель Нила, гиппопотам. «Гиппопотам был первым, кто придумал пускать кровь», — так он заявил в своей энциклопедии даже не один, а два раза.

Мы можем посмеиваться над Плинием, считавшим, будто гиппопотам изобрел одну из самых популярных в Древнем мире странных медицинских процедур. Но правда в том, что этот большой водный зверь первым ввел фармацевтическую моду, которая оказалась популярной сегодня, а не во времена Плиния (и, самое главное, она реально работает).

Капли жидкости, которые древние наблюдали на шкуре гиппопотама, действительно очень похожи на кровь; они в первый раз совершенно обескуражили и меня. Но это не кровь — ничего общего. Эта алая смазка выделяется специальными железами, расположенными в толстой коже животного. Многие годы ее считали чем-то вроде липкого красного пота для охлаждения тела. И лишь недавно ученые открыли, что она выполняет более замечательную функцию.

Слизь становится похожей на кровь из-за содержания в ней красных и оранжевых пигментов, нестабильных полимеров, которые сначала прозрачные, но постепенно окрашиваются. Это удобно и означает, что бегемот, по сути, выделяет собственный солнцезащитный крем — инновационная эволюционная адаптация для массивного безволосого млекопитающего, регулярно подвергающегося воздействию палящего солнца к югу от Сахары.

Также считается, что слизь содержит антибактериальные агенты — по этой причине раны гиппопотама почти никогда не инфицируются, несмотря на его пристрастие валяться в воде вперемешку с собственным навозом. И несмотря на любовь к дерьмовым пирушкам, мухи не очень-то пристают к гиппопотаму — предполагают, что эта суперсмазка может являться еще и репеллентом от насекомых.

Такая формула «три в одном» значительно сложнее состава дорогих солнцезащитных кремов от Boots. По сути, это настолько революционное вещество, что Кристофер Вини, специалист по биомимикрии из Калифорнии, даже пытался превратить пот бегемота в новый перспективный солнцезащитный крем: «Эта необычная комбинация свойств делает его очень соблазнительным: защита от солнца, репеллент и антисептик, все в одном».

«Самые успешные природные материалы долгое время совершенствовались для выполнения своих задач. Если природа создает хороший продукт для ухода за кожей, нам будет трудно его улучшить», — говорит Вини. Есть проблемы, над которыми надо поработать. «Трудность заключается в том, чтобы добыть образец, не загрязненный фекалиями» — иначе запах средства может и не ассоциироваться с летом и каникулами, как ароматы, созданные конкурентами-фармацевтами.

Невзирая на это, я решила проверить предположение профессора и намазала собственную кожу свежей слизью гиппопотама. Даритель слизи — ручной бегемотик-сирота по имени Эмма, обитатель центра спасения в Южной Африке. Во время кормления я заметила красные реки, текущие по ее спине и собирающиеся в складках жира на шее. Я решилась на самообслуживание. Жидкость имела липкую консистенцию и была похожа на белок куриного яйца и даже взбивалась в сливочную пену; после нанесения моя кожа быстро впитала ее. К сожалению, мои руки были сильно загорелыми и определить солнцезащитные свойства было трудно, однако кожа стала более шелковистой. Хозяйка приюта тоже оказалась поклонницей увлажняющих свойств этой субстанции. Она сказала мне, что регулярно пользуется гиппослизью как бальзамом для губ и безгранично верит в ее свойства.

Мы не знаем других млекопитающих, которые выделяли бы собственную защиту от солнца. Им это и не нужно; волосы или мех и так хорошо защищают кожу. Но тот факт, что так называемая речная лошадь настолько чувствительна к солнечному свету, что даже выработала у себя кожный секрет для защиты, показывает, что классификация гиппопотама стала очередным промахом Плиния. Его можно понять, поскольку гиппопотам так рьяно скрывал семейную тайну, что она еще до недавнего времени вызывала споры.

Когда в начале 1990-х я была студенткой-зоологом, нас учили, что гиппопотам ближе к свиньям, чем к лошадям. Это казалось правдоподобным, но, к сожалению, неверным. Их ближайшая родня на таксономическом древе — это невероятная группа. Мой университетский руководитель Ричард Докинз так написал об этом в своей книге «Рассказ предка»: «Это настолько неожиданно, что я до сих пор не хочу в это верить, но, похоже, придется».

Ближайшими родственниками гиппопотама оказались киты. Веками ученые пытались классифицировать гиппопотама привычным способом — исследуя его зубы и кости. Но оказалось, что есть другой способ заставить его выдать свою страшную тайну: поговорить с ним.

Доктор Билл Барклоу посвятил двадцать лет жизни выяснению того, что гиппопотамы говорят друг другу, и это сделало его ведущим мировым специалистом — на самом деле единственным специалистом — в пустынном поле бегемотьей коммуникации.

Я повстречала Билла в Уганде, когда он занимался исследованием коммуникации животных для ТВ-сериала. Сейчас ему под семьдесят, он на пенсии, но я смогла выманить его, чтобы он научил меня нескольким фразам на гиппопотамском — это настоящий подвиг, так как я едва могу пять слов связать по-французски, несмотря на годы обучения. Билл — фантастически хорошая компания, он как никто другой умеет мастерски подражать забавным ворчаньям, фырканьям и реву гиппопотамов, совершенствуя свои вокальные способности за многие годы, проведенные наедине с этими водными обитателями.

Его сверкающие голубые глаза вспыхнули, когда он заговорил о своем участии в перевороте в классификации гиппопотамов. «Если ты ученый, ты мечтаешь об этом моменте открытия — когда ты думаешь о том, о чем никто раньше до тебя не думал, — рассказывает Билл, пока мы плывем вверх по течению на моторке, к истокам Нила, жарким африканским днем. — Но мало кому это удается».

Все произошло практически случайно в 1987 году. Билл тогда изучал гагар — род птиц, знаменитых своими запоминающимися криками, похожими на человеческие голоса, — но решил побаловать себя и съездить в отпуск на сафари в Африку. Однажды утром, впервые наблюдая гиппопотамов, он заметил нечто странное. Когда один из самцов начал испускать свой хриплый территориальный клич, за несколько минут другие гиппопотамы стали подниматься на поверхность из глубины и отзываться. «Я подумал, как же это у них получается? Они же нарушают законы физики!»

Разная плотность воды и воздуха приводит к тому, что звуки над или под водой отражаются от границы сред, поэтому звуки над водой нельзя услышать под водой, и наоборот. Но Биллу казалось, что гиппопотамы слышали звук, который издавал самец, потому что они отвечали на его клич. «Когда я вернулся домой, то кинулся в библиотеку искать литературу по звукам и коммуникации гиппопотамов. Я глубоко копал, но ничего не нашел».

Билл помахал на прощание гагарам, переехал в Африку и посвятил остаток своей жизни выяснению того, как гиппопотамы побеждают законы физики. Это заняло у него почти десять лет, но наконец он наткнулся на ответ: гиппопотамы общаются сразу в двух средах.

Когда гиппопотамы валяются на мелководье (так что над водой видны только нос, глаза и уши), они ревут в таком положении через ноздри, но звук передается также и под воду, через большой жировой комок в глотке. По плотности жир примерно такой же, что и вода, поэтому звук распространяется прямо от голосовых связок, через жир и далее по реке с небольшими искажениями. Находящиеся под водой гиппопотамы принимают эти звуковые колебания через челюстную кость, которая соединена с их внутренним ухом.

Билл продемонстрировал мне это, проиграв запись приветствия бегемотов через большой динамик, установленный на нашей лодке. Мы подошли настолько близко, насколько осмелились, к небольшому стаду наполовину погруженных в воду гиппопотамов, прохлаждающихся на речном мелководье. Было сильно за полдень, и воздух был горячим и навевал сон. Запись хриплого ворчанья, ревущая из нашей лодки, нарушила спокойствие. Вероятно, прошло меньше минуты, прежде чем первый бегемот взревел в ответ. Затем как по волшебству одиночные головы гиппопотамов стали появляться над поверхностью воды и присоединяться к хору. Эффект прокатился по реке, и, насколько можно было видеть невооруженным глазом, дюжина гиппопотамов поднялась из грязной воды, чтобы сказать «привет».

Билл установил, что эти околоводные звери, известные раскатистым ревом, подобным грому, большинство своих переговоров ведут под водой. Используя отдельный подводный динамик и микрофон, закрепленный на длинном шесте, чтобы его можно было погружать в воду, Билл показал мне, как он вошел в потайной мир звуков гиппопотамов. С помощью такого подводного устройства он записал удивительную какофонию карканья, щелканья и писка, которую производили гиппопотамы, продавливая воздух через голосовые связки или выдувая его через ноздри. Эти решительно неподходящие гиппопотамам звуки, как и путь, по которому они передаются через жир и принимаются челюстью, поразили Билла своей схожестью с коммуникацией отдаленной группы водных млекопитающих — китообразных, то есть китов и дельфинов. Могли ли они состоять в родстве? По мнению Билла, могли.

Открытие Билла привлекло внимание молекулярного биолога Джона Гейтси, который решил собрать молекулярные доказательства того, что у бегемотов совсем недавно был общий предок с китами. Такое радикальное переосмысление генеалогического древа породило довольно сильные волнения в зоологических кругах. Гейтси охотился за физиологическими доказательствами в поддержку своей теории. Он искал синапоморфии — признаки, общие для гиппопотамов и китов, но отсутствующие у всех прочих видов, которые могли быть унаследованы обоими животными от общего предка. У Билла было как раз то, что искал Гейтси.

«Я открыл, что гиппопотамы производят щелчки или серии щелчков под водой, которые очень похожи на те, что используют в качестве сонара китообразные, — сказал Билл. — Гиппопотамы к тому же безволосые, рожают и кормят под водой, и у них есть спектр подводных звуков. Все это может указывать на синапоморфию и свидетельствовать о признаках, унаследованных как гиппопотамами, так и китами от общего предка». Получившуюся в результате «теорию китопотамов», по которой китообразные и бегемоты находились в общей эволюционной группе, обсмеяли некоторые палеонтологи, оспаривавшие как молекулярные, так и синапоморфные доказательства. Таксономические войны между учеными, изучавшими прошлое, и теми, кто искал разгадку в настоящем, длились десятилетиями.

Одна из основных проблем — неполная ископаемая летопись линии гиппопотамов, которая как будто исчезла примерно 20 миллионов лет назад. Окаменелые останки древних китов датируются намного дальше в прошлое. Но в 2015 году в кенийском каньоне были найдены зубы древних бегемотовых, что указало на ключевой переходный этап в происхождении этого животного: моляры однозначно соединили бегемота с генеалогическим древом китов.