Андрей Аристович в Петербурге
На следующий год после приезда Андрей Аристович Шлиман (так он теперь именовался) открыл в Петербурге собственное дело — оптовую перепродажу индиго, сандала и других москательных товаров. По нескольку кораблей с грузом этих товаров, заказанных им, приходили в месяц. В 1847 г. он принял русское подданство и с тех пор именовал себя русским, страну — «моей возлюбленной Россией», а город — «моим волшебным Петербургом». Между тем его младший брат Людвиг, двинувшийся по примеру старшего брата добывать фортуну, оказался в Калифорнии, где в «золотой лихорадке» и погиб. В 1849 г. Шлиман отправился спасать его имущество ради сестер, но застрял там на полтора года, открыв возле приисков меняльную контору для золотоискателей. По его рассказу, он побывал в столице Штатов, его приняли президент и сенат, он выступал с трибуны перед 800 сенаторами (это 27-летний меняла, для сенаторов — мальчишка!) — но всё это обычные шлимановские враки (что проверено и доказано). А меняльную контору он действительно вел. Это был опасный бизнес, зато за год меняла удвоил свое состояние. Но, предпочтя стабильность Николаевской России дикому Западу, вернулся в Россию. Хорошо еще, что он не стал рассказывать, как его в Петербурге принимал император (хотя, может быть, кому-то на Западе он это и рассказывал).
В 1852 г. он женился на Екатерине Петровне Лыжиной, дочери адвоката, ведшего его дела, двое братьев ее тоже были адвокатами. Андрей Аристович похвастался своим немецким родственникам, что вступил в брак по горячей любви и что невесте 18 лет. Но на деле ей было 26 (по тому времени это старая дева), она была некрасива, да и то вышла за него замуж после долгих колебаний, и только ради денег.
У них было трое детей — сын и две дочери. Но жена его терпеть не могла, уговаривала завести любовницу — это бы ее избавило от тягостной обязанности обнимать его. Несчастный муж даже обращался в полицию: не может ли она заставить его жену исполнять супружеские обязанности. Жили они на 1-й линии Васильевского острова, в каменном доме, на четвертом этаже, в квартире из 14 комнат, большой, но не великолепной — такая могла бы принадлежать преуспевающему врачу, или профессору, или солидному чиновнику. Но не знатной персоне.
Во время Крымской войны Шлиман втянулся в торговлю селитрой для пороха и свинцом для пуль, которые закупал за рубежом и контрабандой провозил в Россию. На этом он сделал огромную прибыль.
Преобразование личности
Но в конце 50-х годов он испытал несколько раз страшный шок, который заставил его поставить под вопрос всю свою жизнь. Пожар пронесся по его складам в Мемеле, повредив значительную часть товаров, а соседей по складам и вовсе разорив. А в 1857 г. мировой экономический кризис основательно потряс его финансовую обеспеченность. Хотя Шлиман выдержал эти финансовые бури, он задумался над тем, что богатство слишком шаткая вещь, слишком ненадежная, непрочная, чтобы делать ее главной жизненной целью и на нее возлагать все надежды. Мечтая о славе и достоинстве, он повернул свои чаяния к научной деятельности и путешествиям.
В то время были широко известны путешественники предшествующего века — века Просвещения. О них писались книги, их награждали орденами и титулами.
Самым ярким французским путешественником этого периода был граф Луи-Антуан де Бугенвиль (Bougainville, 1729–1811), ученик энциклопедиста Даламбера и фаворит мадам де Помпадур, математик и филолог, читавший Руссо и вдохновленный прочитанным. Он предпринял «славное путешествие». В молодости он сражался с англичанами в Квебеке (Канада), а когда французы потерпели поражение, перенес свою активность на море. Он основал базу на Фолклендских островах, уже объявленных английскими, прошел Магеллановым проливом, посетил патагонцев и вступил в контакт с огнеземельцами. В своем кругосветном путешествии 1765 г. он нашел и место, вроде бы отвечавшее теории Руссо. Это острова Таити. Островитяне принесли провизию и предложили приезжим своих жен, которые восхитили матросов своими пропорциями. Их постоянным занятием было «искусство удовольствия». В 1771 г. вышла брошюра Бугенвиля с описанием архипелага Таити. Энциклопедист Дени Дидро (Diderot) по свежим впечатлениям написал в 1772 г. «Добавление к путешествию Бугенвиля».
Прекраснодушное видение Бугенвиля натолкнулось на жесткие возражения его коллег. Его английским соответствием и соперником был капитан Джеймс Кук (Cook, 1728–1779). Происходящий из бедноты, Кук в 14 лет устроился на корабль (как начинал и Шлиман, но с другим продолжением) — через 10 лет он был уже капитаном. В 1767 г. в ответ на успех Бугенвиля англичане послали Кука с экспедицией в южные моря. Прибыв на Таити, он безуспешно пытался прекратить любовные похождения матросов с таитянками, которые расшатывали дисциплину и распространили среди таитян венерические заболевания. В описаниях Кук не столько удивляется пропорциям таитянок, сколько их способностям воровать. В последующих экспедициях он обследовал остров Пасхи, Тасманию и др.
Великие путешественники жили и в XIX в., были современниками Шлимана.
Особенно прославился Александр фон Гумбольдт (1769–1859). В детстве он не отличался ни здоровьем, ни талантами, и сверстники прозвали его «маленьким аптекарем» за страсть к гербариям и коллекционированию насекомых. Учась в Геттингенском университете, где он изучал финансы, Гумбольдт собирал и изучал минералы, и в 1790 г. опубликовал работу о них. В университете он подружился с Георгом Форстером, вернувшимся из экспедиции с Куком. Восприняв от Форстера интерес к странам и народам и страсть к путешествиям, Гумбольдт изменил программу обучения — начал изучать геологию, астрономию, анатомию и языки.
Получив огромное наследство после смерти матери в 1796 г., в 1799 г. Александр Гумбольдт отправился с французским естествоведом Эмом Бонпланом в Южную Америку, где они пять лет обследовали истоки рек Ориноко и Амазонки. Вернувшись с громкой славой, Гумбольдт поселился в Париже, где посвятил себя изданию результатов своих исследований с Бонпланом — к 1834 г. они составили 23 тома. В 1829 г. 60-летний Гумбольдт организовал экспедицию в Россию, проехав по Уралу, Сибири и Средней Азии и предсказав обнаружение алмазов в Зауралье. Повсеместно его встречали, как не встречали никакого богатея. Гумбольдт ввел в науку использование изотерм, распознал плодородие гуано, в метеорологии выяснял происхождение штормов, в геологии изучал вулканы, в ботанике — ареалы растений, зонирование растительности, в физической географии проводил магнитные измерения и т. д. В его честь названы города, графства, реки, озера, горы и самый большой ледник мира. Гумбольдт был очень дружен с королем Франции Луи-Филиппом Орлеанским, но сопровождал на международные конгрессы и короля Пруссии, а затем прусский король затребовал ученого к себе в Берлин и часто с ним советовался.
Знать Европы (и в Германии, и в России) увлекалась античными древностями. Это увлечение перерастало в науку, началась эпоха Великих Археологических открытий. Раскопки Ниневии (1848–1849) прославили англичанина Остина Генри Лэйярда, и в 31 год ему был пожалован титул доктора Оксфордского университета, и он был избран ректором Эбердинского университета. Сэр Генри Ролинсон, открыв и расшифровав Бехистунскую надпись в Персии, получил за это докторскую степень и дворянское звание. Француз Огюст Мариетт, раскопавший Серапей и сфинксов в Египте, получил от египетского хедива титул бея.
Славу можно было добыть и в России. Ученые путешествия по Сибири, Уралу и Волге были первым средством приобретения географических, этнографических и археологических знаний в XVIII и первой половине XIX века. В новое время ученые путешествовали в Крым и Новороссию, и книги об этих путешествиях пользовались чрезвычайной популярностью.
К 1856 г. состояние Шлимана достигло одного миллиона талеров (талер был в то время эквивалентен рублю), и в его письмах и дневниках стали появляться первые знаки того, что он подумывает о смене образа жизни. Он думал о том, что пора оставить коммерцию и сосредоточиться на науке. Вот когда он стал изучать латынь и древнегреческий и завел дружбу с преподавателями из университета и педагогического института. Это было первым вступлением Шлимана в академическое сообщество. Целый ряд новых идеалов всплыл в его дневниковых пометках: хорошо бы делать долгие путешествия к далеким местам, от Греции до Бразилии; изучать языки, философию, археологию и Гомера; купить собственное имение в стране и жить, удалясь от торговли; жить в каком-нибудь университетском городе в Германии. Троя не упоминается.
Вроде бы всё это были маниловские мечтания. Но нет, в 1859 г. Шлиман отправился из России в дальние путешествия. Маршрут никак не подтверждает позднейшего утверждения, что его вела мечта увидеть Трою: путь его лежал в Скандинавию, Германию, Италию, Египет, Палестину, Сирию, Грецию и Киклады. Турции нет.
Тут он засомневался в рациональности решения начать жизнь сначала. Не поздно ли? Судебная тяжба о собственности позвала его в Россию, и он вернулся в коммерческий мир с новым запалом. Импортировал хлопок, чай, сахар, бумагу и прочее. Скоро он удвоил свое состояние — довел его до двух миллионов талеров. В 1861 г. тщеславный мекленбуржец отослал в Германию свой фотопортрет в шубе и надписал, что он, некогда подмастерье у лавочника, теперь купец первой гильдии в Петербурге, почетный гражданин Петербурга и Директор Императорского Банка.
Приврал мекленбуржец. Не был он тогда ни почетным гражданином, ни купцом первой гильдии в Петербурге. Он зарегистрировался сначала как нарвский купец второй гильдии (через Нарву шли его сухопутные грузы), потом как купец первой гильдии в Нарве, и только в самом конце жизни в России — как петербургский купец первой гильдии. Титул почетного гражданина получил позже автоматически — как купец первой гильдии, оставляющий дела. Директором Императорского Государственного Банка никогда не был.
Вообще Шлиман был неудовлетворен своим положением русского купца. Во-первых, он был далеко не самым богатым и почитаемым. Целый ряд его знакомых (например, Прокопий Пономарев) был и гораздо богаче, и более осыпан наградами. Во-вторых, капитализм был еще не очень развит в России: даже у богатых купцов награды были куда менее престижными, чем у родовитой знати, генералов, чиновников (Пономарев имел только низшие степени орденов), а слава — неизмеримо меньше, чем у ученых. Культ интеллигенции, представление о ее особой миссии — это был специфически русский феномен. Именно поэтому Шлиман тянулся к тем, кого в России считали элитой нации — к интеллигенции. В кругах русской интеллигенции тогда особенно ценилось классическое образование. Либеральные литераторы связывали его с демократией, консерваторы видели в нем противостояние материализму.
Шлиман сблизился с петербургскими профессорами, выходцами из Германии, в частности с историком профессором Лоренцом из Главного педагогического института, латынь учил у профессора Людвига фон Муральта, уроки древнегреческого брал у студента Петербургской Духовной Академии из Греции Феоклетоса Вимпоса. Итак, в Петербурге Шлиман не только скопил деньги для своих раскопок, но и вывез из России свою тягу к наукам.
Я хочу подчеркнуть, что неудовлетворенность своим положением чувствовали и другие люди из купеческого сословия, и богатство свое использовали для утехи самолюбия, но как по-разному! Возьмем внука Прокопия Пономарева — Прокофия Ивановича, порученного, кстати, дружескому присмотру Шлимана. Вот как описывает похождения молодого человека «Петербургская старина»:
«Жители Петербурга … совсем не могли … достать (коляски, чтобы отправиться на Екатерингофское гулянье 1 мая), так как Пронька Пономарев, сын богача откупщика, на всех дворах извощичьих нанял коляски на 1 мая, велел им приехать к своему дому, сел в одну, а остальные последовали за ним пустые».
По-своему потешил самолюбие. Так тешились многие в его кругу. На этом фоне шлимановская страстная мечта войти в сонм великих и тяга к самовозвеличиванию за счет науки выделяются сугубой незаурядностью.
Лев Клейн. Шлиман в России и мире. СПб.: Евразия, 2020