«Сибирские заметки» чиновника и сочинителя Ипполита Канарского в обработке М. Владимирского. Авт. науч. ст. А. Б. Каменский и Л. А. Ерамова, сост. и науч. ред. А. Б. Каменский. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2021
Не бывавши на границе Китая, я весьма желал посмотреть на пограничное их местечко, куда и отпросился. Это было в 1812 году. Китайцы каждый год празднуют белый месяц, и по их летоисчислению он должен был начаться с 14 февраля. Всегда находя удовольствие в рассматривании природы, я обрадовался, выехав в незнакомые мне места. Отъехавши 50 верст мне представилось море, окруженное горами. Из него течет река Ангара, и у самого истока не замерзает, да и у города Иркутска она становится только в декабре месяце, когда бывает около 30 градусов мороза. Снежные горы, цепь которых, сказывают, идет от самого Урала, при солнце удивили меня своею белизною с радужным от них сиянием. Они, кажется, изображали собою море, замершее в сильном волнении, но такую картину весьма трудно изобразить, почти невозможно. Восторг мой равнялся величию природы и где ж? В угрюмой Сибири, в местах, посвященных вечному страданию! Лошади мчали меня весьма скоро по морю; 55 верст ехал я на одних лошадях и не уставал наслаждаться величественными картинами, беспрестанно открывавшимися мне, как бы в панораме.
Приехавши в город Верхе-Удинск я принимал посетивших меня чиновников и, напившись чаю, отправился дальше. По реке Селене видел утесистые берега; некоторые части их представлялись как будто пирамидами или башнями, от времени разрушающимися.
Не доезжая на порядочное расстояние до Кяхты, пограничной крепости, я должен был оставить зимнюю повозку, так как по причине малого снега и песков далее нет зимней дороги.
Город Кяхта так не занимателен по своему местоположению, что о нем и сказать нечего; одни только имеются порядочные жилые здания; довольно живет купечества богатого, торгующего с Китаем. Около крепости — стойбища братских или мунгал. Юрты их, или жилье, наподобие котла с углами; иные обмазаны, другие нет, есть и войлочные. Внутри — нары для спанья, посреди горят дрова, а для дыма на самой середине устроено отверстие в крыше. Этим теплом они и согреваются. В углу — образная или кумирня. Кумиры металлические; пред ними горит масло, а вместо свечей курится древесная кора, издающая приятный аромат. Одежда у них из овчин с разными вышивками, увешанными бляхами и на шее различные кораллы. Мущины и женщины сидят у огня и курят табак; пищею у них служит молоко в разных видах; иногда на спичках запекают мясо, но всегда в большом котле варят рожь. Некоторые начинают строить избы и печь хлебы. Глядя на их юрты, я подумал, как должно быть мучительно рождение при такой стуже? Но видно, натура человеческая, не испорченная и не изнеженная, имеет больше силы переносить непостижимые для многих трудности. Велик Строитель мира!
В ночь, в которую приехал я, узнали все чиновники, и по утру городничий, пограничная канцелярия, ратманы и купечество сделали мне честь своим посещением. И в тот же день был отозван на обед к пограничному советнику, где познакомился с директором таможни, почтенным генералом Вонифатьевым. После обеда директор пригласил меня с прочими приехавшими чиновниками прокатиться за границу в Маймачины, местечко китайцев, отстоящее версты на две от крепости. Празднества белого месяца у них началось в этот же день. Мы вошли в ворота и пошли по узеньким прямым улицам, на которых окошек из домов нигде не было видно. Юрты их, или дома, — во дворе; дворы устланы досками, а у иных и крытые. Кругом их фузы, или лавки, под колоннадою, куда вход посторонним не дозволяется; стены или просто выбелены, или хорошо раскрашены красками. В юрте две комнаты, одно большое окно, наподобие итальянского; вместо стекол — тонкая шелковая бумага, весьма плотная и крепкая; жаровня служит вместо печи; широкий, более двух аршин ширины диван; на нем же они и спят; на диване вместо стола скамеечка; стены внутри у некоторых выкрашены красной краской и покрыты лаком; дверью служит суконная занавесь. Народ весьма серьезный, но умный, гостеприимный, любят угощать различными сухими собственными фруктами. Прислуга их вышколена — заметно, что живут под страхом, внимательна и проворна. Нашего директора таможни очень уважали и потому может быть и принимали нас весьма хорошо. Когда начали у одного китайца готовить нам чай, я просил налить мне по их принятому обычаю, и мне подали большую чашку без блюдечка, вместо которого может служить крышка от нее. В чашку положен был чай и налит кипятком, и надо было, не снимая крышки, пить его, чтобы трава не проходила. Когда же наливают другую, то и чай кладут свежий. Потом начали разносить блюдечки, наподобие чайных, с кушаньями, которых наставили пирамидою штук до 30. Все кушанья приправляются по-жидовски чесноком. Из любопытства я отведывал каждое блюдо. Пирожки готовятся на пару и от того кажется, а может быть, так и следует, они не поспевают. Вслед за тем подано было что-то похожее на самовар, в котором накладена была всякая всячина. Можно смело сказать, что там было много червей и других гадов, которых я не желал рассматривать и попробовал только суп — он очень мне понравился. При этом надо сказать, что в их городе по закону не полагается женщин, а где и есть таковые, то они не показываются. С нами же из Иркутска на ихний праздник приехали жены чиновников, которые вследствие китайского закона, чтобы присутствовать с нами, и должны были переодеться в мужское платье. Сидя с ними за обедом, я взял вилку и начал болтать в самоваре. Вследствие этого мне на вилку зацепилась какая-то визига наподобие червя или мышиных ушей. Я захотел подшутить над своими дамами и предложил им, предварительно объяснив им подобие, отведать такой прелести. Они же, несмотря на то что были голодны, с криком повскакали из-за стола. Потом уже я сожалел, что своею шуткою лишил их возможности попробовать действительно прекрасного супа, да уже поправить поздно было. Выходя из юрты, сожжены были специально для нас 500 ракет. Между тем другие уже также дожидались нас у своих ворот, и мы принуждены были заходить к ним, где подвергались тем же испытаниям в угощениях, как и предыдущие, так что в конце концов угощались сами одни китайцы, потому что мы до 3 часов успели отобедать всего только три раза, не видя ничего другого. Приборы их: вилки — две палочки костяные или деревянные, крашенные с золотом, которыми они кушанье берут, а не прокалывают, на что надо иметь особую сноровку, привычку; ножей не подают, так что кушанье на столе находится уже все искрошенное; ложки деревянные, но почти без ручек, едва только можно держать их; для русского же заведены наши приборы.
На обратном пути нас несколько человек сговорились быть поутру у директора с визитом, но я еще не проснулся, как он сам ко мне приехал, чем и пристыдил меня и заставил извиниться и поблагодарить его за внимание. С ним мы поехали к другим чиновникам и таким образом, собравши всех, покатили опять за границу. Нас опять также принялись угощать, но я уже ничего не мог есть; все было жирно и с чесноком. Вместо обедов мы пошли осматривать город, а потом предположили зайти в театр, который начинается у них с обеда и продолжается до ночи. На всех перекрестках поделаны ворота и часовни, а в них маленькие кумирни; фасад их с высокими башнями в хорошем вкусе их архитектуры. В этих часовнях всегда бьют в котлы, тарелки, разные погремушки; по улицам никто не ездит, только одну видел на двух колесах, как клетку решетчатую; в нее садятся прежде, нежели заложить осла, ибо ход в нее спереди. Тяжести же перевозят на верблюдах, которые стадами гуляют по полю. По улицам везде однообразие, ворота у каждого растворены, вероятно, по случаю праздника. Наконец пришли к театру — он стоит на открытом месте, сцена поставлена высоко; декорация представляла комнату, у которой вместо кулис были обыкновенные двери; музыканты сидят на сцене, у одного из них я заметил скрипку вершков в шесть, а играют так уморительно, что я все время хохотал как сумасшедший, даже до коликов. Представляли что-то трагическое, костюмы героические диких народов; все зрители стоят, курят трубки и иногда громко хохочут. Приметя нас, Дзаргучей, начальник того местечка, пригласил к себе в маленькую галерейку, которая служит ему ложею. Я был рад этому приглашению, особенно потому что у него подавали чай, а я же довольно таки прозяб, да к тому же и закусок там было поставлено множество, чем мы и занялись очень прилежно, а напившись как следует и так как пьеса нас нисколько не занимала, мы и оставили театр, не дожидаясь конца. По наступлении вечера начали освещать улицы; поперек их были протянуты веревки и на них навешаны разноцветные фонари — бумажные, роговые, наподобие стекла и фарфора, шелковые и множество других сортов. Каждые ворота были увешаны ими, все здания на дворах, а на перекрестах часовни или ворота, и так как улицы весьма узки, то и освещение от фонарей было очень яркое и весьма красиво и эффектно. На третий день нашего приезда по приглашению Дзаргучея мы обедали у него. По приезде к нему мы сначала осмотрели главную кумирню: она более высока, нежели велика; главный жертвенник уставлен хлебными фигурами, за ним лежит агнец в натуральную величину; кругом в узеньких ящичках, насыпанных песком, наставлены вместо свеч душистые прутья от ихних растений; они не горят, а курятся. На другом месте уставлены металлические изображения их кумиров, перед которыми тоже курение и горит масло в сосудцах; в другой стороне за аркой величиною сажени в две с половиной посажен пророк их Конфуций в полном одеянии из шелковых материй; по сторонам его — двое ему подобных, но немного меньше по величине. Все они на вид страшны от толщины, красного цвета лица и свирепого выражения физиономий. Есть и другие около них, тоже не так велики, но более подходящие к человеческому росту и стоят как бы в виде их служителей. Потом осматривали место их судилища: оно на дворе под хорошо устроенным навесом; большой стол для Дзаргучея; тут же лежат и инструменты для наказаний, но не смертельных. После всего этого осмотра отправились на обед. Юрта у начальника такая же, как у всех; при нем всегда находятся два комиссара. Мы были приняты им как знаменитым вельможею и приветствие нам было сделано весьма обыкновенное. Потом он сел на диван, на котором стоял маленький столик; перед ним он сидел, поджав ноги, а комиссары по сторонам, стоя на одном колене, другое же положив на диван, мы кругом его, поодаль стола. Ихние чиновники и купцы сидели кругом других столов. Стали подавать на блюдечках кушанья. Комиссары и сами ели и прислуживали Дзаргучею, беспрестанно наливая ему в весьма маленькую чарочку теплый просяной их напиток. Во время стола пришел служитель о чем-то ему докладывать и, не начиная говорить, стал на колена. Это меня удивило, но у них уже такое правление. Как я есть ничего не мог, а продолжительное сидение с ногами на диване очень утомило меня, Дзаргучей же за столом никем не занимался, то я, отодвинувшись далее к стене, где было довольно темно, прилег и порядочно вздремнул. После обеда явились балетчики, которых мы смотрели на дворе. Во время их праздника избирается фальшивый Дзаргучей, а настоящий никакой обязанности в это время не исполняет и судов не делает. Тот же, разрядившись, ходит вечером по домам с большою свитою, как бы представляя собою род игрища. Впереди его идут шесть человек с большими на шестах фонарями, бьют в тарелки, в котелчики и во что ни попало, кривляются, поют и делают всякие дурачества. Насилу я дождался конца, и мы отправились домой. Пять дней, можно сказать, я мучился, и едва-едва меня отпустил директор, хотя для ознакомления с китайскими обычаями, их жизнью и обстановкой для меня довольно было и одного дня, но следовало соблюсти приличие.