В «Новом литературном обозрении» выходит роман А. Нуне (Нуне Барсегян) «Кем считать плывущих», в котором переплетены истории беженцев и эмигрантов, оказавшихся в Берлине. Сегодня «Горький» предлагает прочитать отрывок из этой книги.

А. Нуне. Кем считать плывущих. М.: Новое литературное обозрение, 2021

Дверь открыла Елена, мать Насти, ухоженная женщина, которой регулярные визиты к косметологу, сбалансированное питание и постоянные занятия пилатесом позволяли казаться намного моложе своих лет. Мастерски окрашенные темно-русые волосы лежали в идеальной прическе, кирпичного цвета гарнитур из тонкого шерстяного джемпера под горло и кардигана подчеркивал стройную фигуру, крупные белые бусы в два ряда усиливали впечатление женственности. Из-за ее спины выглядывала сестра Екатерина, приехавшая из Москвы. Едва дождавшись, когда мать и дочь обменяются приветствиями, чмокнув друг друга в щеки, кинулась обнимать племянницу, поминутно отстраняясь и глядя на нее с восторженным любованием:

— Дай на тебя посмотреть! Я так соскучилась!

Катя, как ее звали домашние, была младшей. Человек со стороны никогда бы не принял их с Леной за сестер. Мало похожие внешне, они по-разному понимали и вопросы стиля. Катя с юности принципиально не красилась, к шестидесяти годам у нее были безукоризненно седые густые волосы, разделенные на прямой пробор и ровно спадающие с двух сторон в каре до уровня подбородка. Седеть она начала рано, лет в тридцать появились первые белые волосы, но Екатерина никогда не прибегала к краске для волос.

От этой белизны глаза ее казались особо молодыми и живыми.

Одевалась она неброско, так, что никому и не приходило в голову разглядывать ее, и потом, если бы спросили, никто бы не мог вспомнить, в чем она была.

— Дайте и мне обнять дочь! — воскликнул Аркадий, крупный добродушный мужчина с густыми вьющимися рыжеватыми с проседью волосами, почти вырвав ее из объятий свояченицы.

— Это Денни, мой друг, — поспешила разрядить неловкость Настя, — я обещала ему показать, как отмечают старый русский Новый год.

— Жалко, вы по-русски не понимаете, — обратилась к нему Елена. — Мы только что всей семьей и с моими подругами Олей и Ниной смотрели старый фильм «Ирония судьбы». Я впервые его посмотрела еще в юности, но с тех пор его показывают каждый раз на Новый год в России.

— Да, жаль, — отозвался Даниэль.

— Проходите к столу. Закуска у нас традиционная, но мне приходится объяснять немецким друзьям, что это за блюда. Вот это красное называется «Селедка под шубой», придумал это блюдо один повар после революции, когда надо было при минимуме продуктов сделать что-то красочное и хорошо идущее под водку. Но многие уверены, что это старинное русское блюдо. В состав входят слои мелко порубленной селедки, картошки мятой, вареной свеклы и моркови, натертых на терке, порознь, чередуя их слоями чего-то другого, тертого на терке лука (некоторые предпочитают взамен тертое зеленое яблоко), все это полито слоями майонеза. Не очень полезно для здоровья, но раз в год можно. Затем она рассказала гостю о содержимом салата «Оливье».

— О, это блюдо нам, немцам, знакомо! У нас оно зовется картофельным салатом!

— Что он сказал? — спросила Катя.

— Ничего, давайте к столу, — заторопилась Лена.

— Настенька, — обратилась Катя к племяннице, — прошу прощения у твоего друга, что не могу говорить на немецком. Славный мальчик, мне очень нравится, но мы только что говорили с твоими родителями о проблеме беженцев у вас в Германии. Это, конечно, ужасно! А ты на себе ощущаешь? К тебе не пристают на улицах?

— О чем вы, тетя Лена? Я, конечно, не различаю, кто беженцы, а кто родившиеся тут турки, но в целом восточные люди намного вежливей, чем коренное население или наши эмигранты. И дверь всегда придерживают, и ждут, открыв ее, даже если это папа с коляской, и помочь всегда готовы, и ни разу еще никто не приставал, ничего похожего даже не было!

— Настя к ним хорошо относится, — откликнулась Катя, — но она просто не осознает всей той катастрофы, которую несут с собой эти толпы беженцев. Начать с того, что мусульманская вера никогда с христианской или иудейской не уживалась, собирать такое количество мусульман в христианской стране — это создавать взрывоопасную ситуацию.

— Ну, ни одна вера с другой не уживалась. Вот еврейская с христианской тоже друг с другом не уживались, вся история об этом: сначала одни доносили на других и убивали, потом наоборот. Но тем не менее, когда Германия начала принимать евреев из СССР, вас это не возмущало. Вы с папой приехали сюда именно по еврейской религиозной линии.

— Сравнила тоже! — воскликнул Аркадий. — От нас приезжали в основном культурные люди, почти все с высшим образованием!

— Ну вот и неправда! Я сколько сталкивалась с совсем безграмотными, которые тут больше двадцати — тридцати лет живут и язык учить не хотят, получают социальную помощь.

— Но ты посмотри по статистике, какой процент среди детей наших эмигрантов, учащихся в гимназии? Выше, чем в среднем по немцам. Для нас образование всегда было приоритетно. И у всех дети музыкой занимаются. И мы приезжали из-за религиозных гонений, от одних христиан, которым было чуждо понятие демократии, к другим христианам, которых их трагическая история научила демократии. А мусульманские беженцы бегут из своих мусульманских стран к христианам и пытаются ввести здесь свои обычаи и порядки! Скоро потребуют, чтобы все немки в чадре ходили!

— Ну ладно, Аркадий, от каких религиозных гонений ты бежал? Помнится, ты впервые пошел в синагогу, потому что очень звали из общины, а то им не хватало элементарно мужчин на миньян!

— Речь не обо мне! Да, я тут стал религиозным, но там ведь преследовали религиозных евреев, а тут — нет!

— Но ты хочешь, папа, чтобы тут преследовали религиозных мусульман?

— Не преследовали, а не давали им устанавливать тут свои порядки! А то что началось? Учительницу с крестом на шее в школе не хотят видеть, а в парандже — пожалуйста!

— Это вовсе не так, отдельные случаи. Но если мы утверждаем, что у нас в Германии государство отделено от религии, было бы справедливо, чтобы в школах учителя свою веру не демонстрировали. А не так, как в России сейчас, раньше насильно запрещали верить, теперь насильно заставляют. И все с помощью государства.

— Но как немецкие власти не понимают, что, принимая такое количество мусульман, они создают не только криминогенную ситуацию, — сколько поножовщины и изнасилований было в последнее время? — но и создают все условия для будущих конфликтов и войн на религиозной почве внутри одной страны? Сколько в мире стран со смешанным религиозным населением? Там не утихают войны, — сказала взволнованно Екатерина.

— Насчет изнасилований, тетя Катя, в основном пишут российские СМИ и валят все на мусульман. Я знаю, потому что в интернете постоянно вижу людей, попавшихся на эту пропаганду. Мы с друзьями специально смотрели статистику криминальных случаев, попавших в местные газеты. И изнасилования, и поножовщина чаще были со стороны граждан Германии, а не беженцев.

— И как вы считали? Беженцев намного меньше, чем граждан Германии. А если посчитать количество преступлений на душу населения как среди местных, так и среди беженцев, не получится, что среди них больше? Нельзя было их пускать так бесконтрольно в страну, теперь не выедут!

— Тетя Катя, я всегда удивляюсь, как живущие в России люди глубоко озабочены нашими беженцами и судьбой Германии, не замечая, что в России теперь тоже много мусульман из бывшего СССР. Меня пугают, например, ежегодные фотографии на Курбан-байрам из Москвы, когда весь центр перекрыт склоненными в молитве мусульманами так, что яблоку негде упасть. Пугает меня то, что для них не хотят строить мечети и им приходится молиться на улице, причем в центре города, вызывая раздражение и остального населения. Ведь это раздражение с одной стороны и недовольство с другой скорее способны привести к войне, чем ситуация у нас в Германии. Поймите, Германия принимала людей, убегающих от войны. Если бы она закрыла границы и не принимала людей, то получилась бы измена принципам демократии. Когда ты демократичен выборочно, ты уже не демократ. Так что выбирайте: хотите ли вы демократическую Германию, в которой не преследуют никого — ни евреев, ни мусульманских беженцев, или вы не хотите, чтобы принимали беженцев из мусульманских стран, в которых идет война? Пусть при этом Германия и вся Европа перестанут быть демократическими странами?

— А с другой стороны, — вступила в беседу подруга Елены Оля, — создалась парадоксальная ситуация, когда в мире есть страны демократические, или первого сорта, жизнь там кажется жителям остального мира райской, и все стремятся попасть в эти избранные страны из своего «третьего мира», площадь которого намного больше и жителей в котором тоже гораздо больше, чем в «счастливых» странах. Разумеется, они стараются огородиться, как могут, ведь не резиновые у них страны. Попасть в них сложно, разрешают оставаться, и то на время, если ты бежал от войны. Демократические страны усиливают свои границы, ведь если кто попал в них, то его трудно выставить, даже если у него на родине нет войны, по причине той же демократии. Мы ведь знаем, что приезжают разные люди, подают документы на убежище и начинают жить за счет государства, получают полную медицинскую помощь, жилье и деньги на жизнь. И даже если их ходатайство на убежище не удовлетворяют, они нанимают себе за деньги государства адвокатов, те затягивают окончательный отказ, как могут, а потом получается, что человек давно тут живет, дети ходят в школу, родились здесь и другой родины не знают, и их демократической стране уже и не с руки высылать. Какой-то замкнутый круг, и добром это не кончится. Ведь демократия плохо сочетается с закрытыми границами.

— Я встречалась с этими людьми, которые с помощью адвокатов продлевают разрешение на проживание. На самом деле это ужасная жизнь. Им продлевают Duldung — так называемое «терпение», — обратилась она к тете, — каждые три месяца. У них при этом нет права на работу, жилье можно получить с такими бумагами самое ужасное, и три месяца живешь в страхе, продлят ли в следующий раз. И так годами. Мало кто такую «счастливую жизнь» выдерживает. Почти у всех начинается депрессия или нервное расстройство. В результате, если эти люди даже спустя десятилетия получают разрешение на проживание, все оказываются сломлены.

— Да, в социальной системе надо что-то менять, — согласился Аркадий.

— Мои подруги, приехавшие на Рождество из России, все снова с ужасом спрашивали, как мы с этими беженцами живем, — сказала Нина.

— Да, опять им наши беженцы покоя не дают! — возмутилась Настя. — Мне это так надоело, ведь объясняешь, а все равно не понимают.

— Может, перейдем на немецкий, а то Настин гость заскучал, — сказала Елена и обратилась к Даниэлю на немецком: — Простите, мы тут начали любимую эмигрантами тему о новых беженцах и не можем остановиться. Вам наверняка неинтересно слушать этот разговор.

— Почему же, весьма интересно. У моих немецких родственников это тоже любимая застольная тема в последнее время. А что вы думаете о беженцах?

— Большинство собеседников тут, кроме Насти и моей подруги Нины, — улыбнулась Елена, — считает их угрозой для Германии. А вы что думаете?

— Я с этим не согласен, хотя многие мои родственники тоже так считают. Я сталкиваюсь на работе со многими беженцами. Поверьте, в массе своей это очень милые, добрые, воспитанные люди. Мне еще не попадался никто, к кому бы я не мог применить эти оценки.

— А кем вы работаете? Где-то в помощи беженцам? Сейчас много таких служб понаоткрывалось.

— Нет, я работаю воспитателем в детском саду, в младшей группе.

— Какая необычная профессия для мужчины, у нас в России такого не встретишь пока! — воскликнула Катя, которой сестра вполголоса переводила с немецкого. — Зато, наверное, будет незаменимый отец, — она лукаво посмотрела на племянницу, старательно глядящую в сторону, и умиленно улыбнулась.

— Беженцы привнесли в Германию много положительного, тут я не могу с вами не согласиться, — сказала Елена. — Они хотя бы настаивают на консервативных ценностях, от которых Германия и другие демократические страны начали уклоняться. Вот если бы убрать религиозный фанатизм или даже всю религиозность, то они за традиционное общество, за нормальные браки. Все же западные страны заигрались в плюрализм. Это разрешение гомосексуальных браков или операции по смене пола ведь ужасно! И детям уже с детства разрешают «выбирать», — показала она жестом кавычки, разгибая и сгибая средний и указательный пальцы обеих рук на уровне головы, — какого они пола. Это ведь безобразие!

— Давайте сменим тему! — Настя не знала, куда девать глаза.

— Да, я за то, чтобы геев сажали, уж простите, скажу прямо в нашем кругу, без местных толерантностей! Хорошо, что Настя не здесь выросла, но за внуков я опасаюсь! Жаль, что против этого послабления выступают лишь правые. Если бы еще какая другая партия, я бы за них голосовал! — горячо отреагировал Аркадий.