Майкл Ко. Разгадка кода майя. Как ученые расшифровали письменность древней цивилизации. М.: Бомбора, 2021. Перевод с английского. Содержание
Царь Петр Великий сослал Проскуряковых в Сибирь. В июне 1698 года (через год после падения последнего независимого царства майя в Тайясале) стрельцы, эти русские мушкетеры, восстали против молодого деспота; тот стрелецкий бунт увековечен в опере Мусоргского «Хованщина». Но стрельцы потерпели неудачу и были подвергнуты страшным наказаниям; немногие счастливчики были сосланы, в том числе предок женщины, чье блестящее исследование внесет древнюю цивилизацию майя в анналы мировой истории.
Татьяна Проскурякова родилась в 1909 году в Томске, тогда крупнейшем городе Сибири. Томск лежит в верховьях Оби, на ответвлении железной дороги, ведущей на север от Транссибирской магистрали. Несмотря на свою удаленность от Санкт-Петербурга и Москвы, в начале прошлого века это был вовсе не приграничный городок: в нем был университет, музеи, библиотеки и научные общества. Семья Тани принадлежала к тому великому классу интеллигенции — ученых, писателей, учителей и т. д., что обеспечил дореволюционной России расцвет искусства и науки.
Авенир Проскуряков, ее отец, был химиком и инженером, дед по отцовской линии — Павел Степанович Проскуряков — преподавал естественные науки, а мать, Алла Некрасова, дочь генерала, была врачом. В 1915 году Авенир Павлович был включен в состав комиссии по проверке качества боеприпасов и другого оборудования, предназначенного для военных поставок в Россию, и должен был отправиться в Соединенные Штаты. Семья уже отплывала из Архангельска, когда корабль застрял во льдах, обе девочки — старшая Ксения и младшая Татьяна — заболели скарлатиной и дифтерией (а Ксения к тому же подхватила и корь!). Пришлось везти их назад по льду, и мать с дочерьми покинули Россию только к следующему лету.
Их целью была Филадельфия. После революции 1917 года она стала их постоянным домом. Проскуряковы вошли в круг русской белоэмигрантской интеллигенции. То была привычная им среда, в которой они жили в Томске. Таня и ее сестра поступили в начальную школу, и одноклассники прозвали Таню «герцогиней» — не из-за какой-то особой ее гордости, а потому, что поняли, что она превзойдет их всех. И если в первое время у Таниного английского был русский акцент, она вскоре от него избавилась: когда я познакомился с ней, она говорила на американском английском Восточного побережья совершенно свободно, но навсегда сохранила способность говорить на родном языке и писала по-русски в хорошем досоветском стиле.
Татьяна Проскурякова, 1936
Когда в 1930 году Таня окончила университет штата Пенсильвания, получив степень в области архитектуры, в стране только что началась Великая депрессия и рабочих мест по ее новой профессии почти не было. Некоторое время она работала в универмаге Филадельфии, а затем от скуки начала за гроши делать рисунки для одного из кураторов университетского музея.
Рисунки артефактов Тани привлекли внимание Линтона Саттертуэйта-младшего, долговязого археолога с вечной трубкой в зубах, который стал директором масштабной программы раскопок музея в Пьедрас-Неграсе — разрушенном городе майя классического периода на правом берегу реки Усумасинты в Гватемале. Саттертуэйт искал художника, чтобы подготовить рисунки архитектурных реконструкций, обнаруженных на городище, и Таня получила работу. Ей обеспечили проезд и подъемные, но не платили зарплату — это были трудные времена и для музеев. Так началась жизнь Тани как майяниста.
Напомню: строптивый австриец Теоберт Малер исследовал Пьедрас-Неграс в конце XIX века и сделал для музея Пибоди великолепные фотографические изображения роскошных каменных монументов — стел и притолок, но памятник по-прежнему был (да и сейчас остается) в полуразрушенном состоянии. «Пен» копал в «П. Н.» (то есть университет Пенсильвании в Пьедрас-Неграс) с 1931 года, и Таня работала там под руководством Саттертуэйта с 1934 по 1938 год. Условия в археологических экспедициях варьируются от спартанских и даже отвратительных на одном конце шкалы комфорта до роскошных на другом. К какой категории относился Пьедрас-Неграс, сомнений нет: говорят, мальчик-слуга в форме каждый вечер подавал археологам коктейли (Саттертуэйт любил сухой мартини). Не знаю, насколько это правда, но в любом случае Тане повезло работать на очень компетентного археолога с суховатым чувством юмора и довольно хорошо разбирающегося в иероглифах.
Задача Тани состояла в том, чтобы реконструировать древний облик здания P-7 и панораму Акрополя, каким он мог бы выглядеть в позднеклассическое время. На ее акварельном рисунке изображены пирамидальные храмы и дворцовые постройки, облицованные блестящим белым штуком, на фоне реки Усумасинты, вьющейся меж покрытых джунглями холмов. В соответствии с тогдашними представлениями о том, что классические города были полупустыми «церемониальными центрами», помимо безлюдья внимание зрителя привлекают ряды стел, стоящих группами перед двумя пирамидами и обрамляющих широкую лестницу. Наша молодая художница, должно быть, запечатлела эти группы стел в уголках своего сознания, и там они будут храниться до тех пор, пока Таня не приступит к своим выдающимся исследованиям в Кембридже.
Саттертуэйт был одним из тех ученых, которые большую часть своих знаний уносят с собой в могилу. Он опубликовал очень мало, а то, что увидело свет, написано столь коряво и двусмысленно, что и экспертам трудно понять его аргументы. В разговоре со мной Томпсон как-то иронически заметил, что даже он так и не смог дочитать до конца работу Саттертуэйта «Основные понятия и структура календарной арифметики майя». Тем не менее, судя по всему, Саттертуэйт был отличным учителем и великодушным коллегой, который непредвзято относился к иной, чем его, точке зрения и не воспринимал все, что сказал Томпсон, как евангельскую истину. Хотя Саттертуэйт никогда не расшифровал ни одного иероглифа майя, он был уважаемой фигурой в майянистике.
Воссозданная Таней панорама Акрополя привела в невероятный восторг темпераментного Сильвануса Морли из института Карнеги. Он мечтал, чтобы Таня провела целую серию реконструкций наиболее значимых памятников, и в 1939 году с этой целью отправил ее в Копан. Таня стала полноправным сотрудником института Карнеги, впервые в жизни с настоящей зарплатой, и будет работать там всю оставшуюся жизнь.
Реконструкция дворца в городе майя Лабна. Рисунок Татьяны Проскуряковой, 1946. Источник
Копан в конце 1930-х годов, должно быть, был еще тем местечком. Программой раскопок и реставрации института Карнеги руководил колоритный норвежец Густав Стрёмсвик, или Гас.
Мельком я уже говорил, что лет десять назад Гас и еще один из членов экипажа отстали от своего корабля. Несколько дней спустя на берег выбросило два изуродованных трупа, и все решили, что это и были матросы-дезертиры. Говорят, что каждый год Гас ездил на кладбище Прогресо, чтобы поплакать на своей могиле.
В поисках работы Гас добрался до Чичен-Ицы, где, как он слышал, вели раскопки гринго, и Морли поручил ему ремонтировать экспедиционные грузовики, поскольку Гас был не только опытным моряком, но и прекрасным механиком и инженером.
Вскорости Стрёмсвик стал заниматься раскопками и реконструировать здания в Чичен-Ице. Его таланты в этой области побудили Морли и Киддера включить его в Копанский проект, где он оказался одним из лучших полевых археологов в штате института Карнеги. Ян Грэм в своих воспоминаниях описывает такую сцену:
«Проскурякова в одиночку отправилась в Копан и, оказавшись там, обнаружила, что жизнь в лагере явно была дикой. Будучи воспитанной в приличном европейском доме, она была шокирована батареей бутылок, выставленных на столе в столовой, тем более когда узнала, насколько потребление их содержимого оживляло вечерние игры в покер, особенно по субботам. Однажды воскресным утром, раздосадованная тем, что мужчины так долго спят, она открыла дверь комнаты Густава Стрёмсвика и запустила туда его попугая. Вскоре все услышали двойной громкий вопль: попугай стал выщипывать Стрёмсвику усы».
Любительский фильм, снятый Джоном Лонгйиром, когда он был аспирантом в Гарварде и готовил диссертацию по керамике Копана, показывает молодую и прекрасно выглядящую Таню, которая попивает пиво из бутылки, так что, должно быть, она все-таки адаптировалась к непривычному режиму лагеря.
После Копана Таня отправилась в Чичен-Ицу и на памятники региона Пуук в Юкатане, готовя чертежи для своих художественных реконструкций (все они появятся в ее «Альбоме архитектуры майя» в 1946 году). «Док» Киддер все яснее понимал, что эта женщина гораздо больше, чем просто художник, поэтому в 1943 году назначил ее штатным археологом на полную ставку.
Со школьных времен все, кто знал Таню, соглашались, что у нее был экстраординарный, необычный ум. Она была отличной рисовальщицей и прекрасным художником с проницательным и восприимчивым глазом, но ее отличали также склонность к науке и способность к логическому анализу. Воспитание в семье ученых, безусловно, еще больше отточило ее научные таланты. Когда она принималась за какую-то проблему (а она была одиночкой, обычно работавшей в добровольной самоизоляции), ее ум работал как машина.
В отличие от многих русских эмигрантов Таня была убежденным рационалистом и атеистом. Она была яростной спорщицей и, возможно, намеренно заняла крайнюю позицию по отношению к религии. Я помню, как она пыталась убедить меня, что не следует даже слушать мессу си минор Баха, потому что это церковная музыка! Как бы то ни было, такое мышление предрасполагало ее к поиску рационального объяснения во всех областях знания, даже в искусстве и письме майя, и это уводило ее от полумистического мумбо-юмбо, которое так зачаровывало Эрика Томпсона. С другой стороны, она совершенно не интересовалась иконографией искусства майя и зашла так далеко, что вообще отрицала существование каких-либо богов у классических майя. Здесь Эрик был на верном пути, а Таня — нет.
Склонность Тани к строгому формальному анализу нашла воплощение в исследовании почти четырехсот монументов майя классического периода, в результате чего был разработан метод стилистического датирования каждого памятника с точностью в 20–30 лет. Танина монография 1950 года «Исследование классической скульптуры майя» позволила специалистам сравнить ее стилистические датировки с календарными датами майя, но Таня пошла дальше и предложила эволюционную картину изменений в рельефной скульптуре с древнейших времен до эпохи коллапса. Методология, разработанная Таней, выдвинула ее на передний край майянистики, дала ей беспрецедентное понимание всего корпуса монументального искусства майя и с неизбежностью побудила задать вопросы, которые, когда на них наконец ответили, перевернули весь мир майянистики с головы на ноги.