Такое впечатление, что мистер и миссис Дас не родители, а старшие брат и сестра, думал господин Капаси, когда проезжали мимо ряда финиковых пальм. Как будто им оставили детей всего на пару часов; трудно представить, что эти двое изо дня в день отвечают за чью-то жизнь. Мистер Дас постукивал по крышке объектива и по обложке путеводителя и изредка проводил ногтем большого пальца по обрезу брошюры, издавая скрипучий звук. Миссис Дас продолжала заниматься маникюром. Очки она не снимала. Время от времени Тина снова просила покрасить ей ногти, и в конце концов мать мазнула лаком по ногтю девочки, после чего убрала бутылочку в соломенную сумку.
— А что, разве кондиционера в машине нет? — спросила она, дуя на свежий лак. Ручка стеклоподъемника со стороны Тины была сломана, и окно не опускалось.
— Хватит жаловаться, — сказал мистер Дас. — Не так уж и жарко.
— Говорила тебе: возьми машину с кондиционером, — продолжала миссис Дас. — Неужели нельзя было доплатить несколько поганых рупий, Радж? Пожалел лишние пятьдесят центов?
Такой выговор господин Капаси слышал в американских телепрограммах, но в «Далласе» говорили иначе.
— Господин Капаси, а вам не надоедает каждый день показывать туристам одни и те же места? — полюбопытствовал мистер Дас, полностью опуская стекло со своей стороны. — Ой, можете остановить? Хочу заснять вон того парня.
Господин Капаси затормозил на обочине, а мистер Дас сделал фотографию босого мужчины с грязным тюрбаном на голове, сидевшего на груженной дерюжными мешками телеге, которую тащили волы. И человек, и животные выглядели истощенными. Расположившаяся на заднем сиденье миссис Дас выглянула в другое окно на небо, где проносились друг за другом почти прозрачные облака.
— Наоборот, я с нетерпением жду каждой экскурсии, — сказал господин Капаси, когда они продолжили путь. — Храм солнца — одно из моих любимых мест. Мне это в радость. Туристов я вожу только по пятницам и субботам. А на неделе у меня другая работа.
— Правда? Какая? — осведомился мистер Дас.
— В лечебнице.
— Вы врач?
— Нет, я работаю переводчиком у врача.
— А зачем врачу переводчик?
— У него есть пациенты, которые говорят на гуджарати. Мой отец был гуджаратцем; а многие люди здесь не знают этого языка. Врач тоже. Поэтому он попросил меня переводить жалобы больных.
— Как интересно. Никогда ничего подобного не слышал, — пробормотал мистер Дас.
Господин Капаси пожал плечами.
— Обычная работа.
— Это так романтично, — мечтательно произнесла миссис Дас, нарушая длительное молчание. Она сняла свои розовато-коричневые очки и надела их на голову, как тиару. Господин Капаси впервые встретил в зеркале заднего вида пристальный взгляд ее маленьких глаз.
Мистер Дас повернул к жене голову.
— Что же тут романтичного?
— Не знаю. Что-то в этом есть, — она пожала плечами, на мгновение сдвинув брови. И приветливо предложила: — Хотите жвачку, господин Капаси? — она покопалась в соломенной сумке и протянула гиду подушечку в бело-зеленой полосатой обертке. Господин Капаси положил угощение в рот и ощутил резкий сладкий вкус.
— Расскажите о вашей работе подробнее, — попросила миссис Дас.
— Что именно вас интересует, мадам?
— Не знаю, — она снова пожала плечами, пережевывая воздушный рис и слизывая горчичное масло с уголков рта. — Например, как обычно проходит прием, — она откинулась на сиденье, подставив голову лучам солнечного света, и закрыла глаза. — Я хочу представить, как это выглядит.
— Хорошо. На днях пришел человек с болью в горле.
— Он много курит?
— Нет. Это был любопытный случай. Пациент жаловался, что ему кажется, будто в горле застряли длинные соломины. Я сказал об этом врачу, и тот прописал нужные лекарства.
— Круто.
— Да, — после некоторого колебания согласился господин Капаси.
— Так эти больные полностью зависят от вас, — проговорила миссис Дас медленно, словно размышляла вслух. — В каком-то смысле даже больше, чем от врача.
— Ну что вы! Как это возможно?
— Ну, допустим, вы можете сообщить врачу, что он чувствует в горле не соломины, а жжение. Пациент не узнает, что именно вы сказали доктору, а врач не узнает, что вы не так перевели. Это огромная ответственность.
— Да, господин Капаси, на вас лежит огромная ответственность, — подтвердил мистер Дас.
Господин Капаси никогда не думал о своей работе в такой лестной манере. Для него это было неблагодарное занятие. Он не находил ничего возвышенного в том, чтобы объяснять симптомы людских хворей, прилежно переводить бесконечные жалобы на распухшие конечности, спазмы и колики в животах, пятна на ладонях, меняющие цвет, форму, размер. Врач, почти вдвое моложе его, предпочитал брюкиклеш и любил отпускать невеселые шутки про Партию конгресса. Вместе они работали в душном тесном помещении, где изящно пошитая одежда господина Капаси прилипала к телу от жары, несмотря на закопченный вентилятор, вращающийся над их головами.
Эта работа символизировала его неудачи. В юности господин Капаси самозабвенно изучал иностранные языки, имел впечатляющее собрание словарей. Мечтал переводить для дипломатов и государственных деятелей, разрешать конфликты между людьми и странами, улаживать разногласия, в которых только он мог понять обе стороны. Он был самоучкой. По вечерам выписывал в тетради этимологические цепочки слов и в какой-то период жизни не сомневался, что сможет переводить, если представится возможность, — на английский, французский, русский, португальский, итальянский, не говоря уже о хинди, бенгальском, ория и гуджарати. Пока родители не устроили его брак. Теперь в памяти у него остались лишь горстка европейских фраз и отдельные слова, обозначающие различные вещи вроде блюдца или стула. Из всех неиндийских языков он говорил свободно только на английском. Господин Капаси знал, что это не редкая способность. Иногда он подозревал, что его дети знают английский лучше отца, только благодаря телевизору. И все же для работы гида владение языком пригодилось.
Он устроился переводчиком после того, как его семилетний первенец заболел брюшным тифом — именно тогда он и познакомился с тем самым врачом. В то время господин Капаси преподавал английский в средней школе, и он начал работать переводчиком в медицинском кабинете, чтобы покрывать все растущие расходы на лечение. В конце концов однажды вечером мальчик умер в лихорадке на руках у матери, но потом нужно было платить за похороны, а вскоре родились еще дети, понадобился дом побольше, и хорошая школа, и репетиторы, и крепкая обувь, и телевизор, и бесчисленное количество других вещей, которыми он пытался утешить жену, чтобы та не плакала по ночам, и потому, когда врач предложил ему жалованье, вдвое превышавшее учительский заработок, он согласился. Господин Капаси знал, что жена не одобряла его новое занятие: оно напоминало ей о потерянном сыне, и она не могла смириться с тем, что в меру своих скромных возможностей супруг помогал спасти другие жизни. Если она и упоминала о его новой работе, то называла его медбратом, словно процесс перевода равноценен измерению температуры или выносу судна. Она никогда не расспрашивала мужа о пациентах и никогда не предполагала, что на нем лежит огромная ответственность.
Вот почему господину Капаси польстил интерес миссис Дас к его работе. В отличие от жены, она напомнила ему, что перевод требует умственных усилий. А еще миссис Дас назвала это романтичным. В ее отношении к мужу не виделось никакой романтики, и все же она применила это слово по отношению к нему. Может быть, мистер и миссис Дас не подходили друг другу, так же как он и его жена? Может, этих людей тоже не связывало ничего, кроме троих детей и десяти лет брака? Он видел в этой чете признаки неблагополучия, характерные и для его собственной семьи, — препирательства, равнодушие, длительное молчание. Внезапный интерес американки, интерес, которого она не испытывала ни к мужу, ни к детям, кружил ему голову. А когда господин Капаси вспомнил, с каким выражением она произнесла «романтично», его и вовсе захлестнуло пьянящее чувство.