Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Константин Годунов. «Красная Пасха»: празднование годовщин Октября и политическая культура Гражданской войны. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2023. Содержание
Корни обычая уничтожать чучела врагов Джеймс Фрезер видел в ритуалах гомеопатической (имитативной) магии:
...Предпринимавшиеся многими народами в разные эпохи попытки нанести вред врагу или погубить его путем нанесения увечий его изображению или уничтожению последнего в полной уверенности, что человек, против которого направлены эти магические действия, испытает при этом те же страдания или умрет.
Как древний обычай использовали организаторы торжеств, описывающие себя в качестве носителей модерной идеологии? Какие смыслы они вкладывали в эти церемонии и как менялись эти смыслы под воздействием политических обстоятельств? Какие фигуры должны были символизировать врагов революции? Как проявилась специфика сожжений символических фигур в различных городах? Ответив на эти вопросы, мы приблизимся к пониманию механизмов создания образов врагов художественными средствами.
Одно из мнений о том, кто должен олицетворять врагов революции, было обозначено в записке, датированной 23 октября 1918 года. Автором документа был нарком по военным и морским делам Л. Д. Троцкий, а адресатом — председатель Московского Совета Л. Б. Каменев. Процитирую этот примечательный документ полностью:
Думаю, что необходимо как можно шире развернуть агитацию против виновников вмешательства, придав агитации самый популярный и доступный народным низам характер. Нужно популяризовать в стране фигуру Вильсона. Предлагаю во время празднеств 7 ноября не забыть о Вильсоне, Ллойд Джордже, Микадо, Клемансо и проч. Думаю, что хорошо было бы сжечь на площадях чучело Вильсона и пустить об этом радио по всему миру. На демократическую американскую сволочь такой обряд может произвести впечатление. Разумеется, уничтожение Вильсона должно иметь народный плебейский характер.
Каменев сделал к телеграмме приписку: «Прошу принять во внимание и осуществить, присоединив Милюкова, Скоропадского, Кюльмана и Чернина».
Документ показывает, что видные большевики относились к сожжениям чучел врагов как к важной политической акции. Троцкий предложил организовать зрелище, которое должно было оказать воздействие и на «народные низы», и на международную аудиторию — «демократическую американскую сволочь». При этом Троцкий прибегал к «приему олицетворения» — интервенцию символизировали конкретные политики.
Важно учитывать, что инициаторы этой акции демонстрировали различное понимание того, чей образ должен был символизировать главного врага революции. Называя в качестве основных врагов глав Англии, Японии, Франции, особое внимание Троцкий уделял фигуре американского президента, именно он олицетворял собой империализм, был главной угрозой революции. Каменев предложил расширить репертуар врагов: кроме лидеров Антанты, символическому уничтожению должны были быть подвергнуты лидер кадетов, украинский гетман, дипломат, возглавлявший в марте 1918 года германскую делегацию на переговорах в Брест-Литовске, австро-венгерский дипломат и военный, также ассоциирующийся с Брестским миром. Позиция Каменева, в прошлом лидера «правых большевиков», и объяснялась, по всей вероятности, стремлением пересмотреть условия Брестского мирного договора в ситуации нарастания революционного кризиса в Германии. Примечательно, что в списке Троцкого, дополненном Каменевым, отсутствовали такие важные для большевистской пропаганды образы врагов, как белый генерал и священнослужитель.
Отсутствие единой позиции относительно того, кто должен олицетворять врагов революции, повлияло на организацию акций сожжений. 30 октября 1918 года на собрании Октябрьского комитета состоялись «оживленные прения», после которых было принято предложение председателя секции связи и информации В. Н. Подбельского. Комиссиям, организующим праздник в районах Москвы, предоставлялась определенная инициатива: им было предложено «избрать в своем районе центральный сборный пункт — одну из главных площадей района. Объявить во всеобщее сведение пролетарским районам, что в 9 час. вечера 6 ноября на этой площади будет происходить сожжение Старого империалистического Строя и рождение Нового». Изображения должны были «олицетворять собой Старый Строй во всех его проявлениях. Здесь должны быть все устои Старого Строя: капиталисты, попы, полицейские, пушки, снаряды, ружья и проч. Главное место среди эмблемы Старого строя должна занимать фигура современного столпа международного Империализма».
Вероятно, обсуждение вопроса о том, кого должны символизировать сжигаемые изображения, продолжилось и в дальнейшем. Автор заметки в газете «Коммунар», рассуждая о важности этого элемента празднования, писал: «Что ж, это может выйти очень занятно и эффектно. Притащить на площадь большое чучело попа, толстенького буржуя, коронованного дурака и всенародно при подходящей обстановке эти чучела предать сожжению!..» Как и Л. Д. Троцкий, автор заметки писал о лидерах интервентов как о главных врагах Советской России: «Для настоящего момента я бы считал наиболее постылыми фигурами тех, кто сейчас олицетворяет собою капиталистический мир, кто, оскалив хищные клыки, идет походом на молодую социалистическую республику. Чучела Вильсона, Ллойд-Джорджа, Клемансо и прочих властителей мира вызывают в сердцах коммунаров настолько определенную ненависть, что первое и самое почетное место на праздничных кострах мы могли бы отвести чучелам этих господ». Именно бывшие союзники России олицетворяли врагов революции.
Второго ноября на собрании маршрутно-пиротехнической комиссии, одной из секций Комитета по организации праздничных торжеств, была озвучена иная позиция. Глава комиссии А. В. Мандельштам заявил:
Совет считает, что, если бы правительство санкционировало сожжение фигур таких сторонников мирового империализма, как сожжение фигур Вильсона, Клемансо, Ллойд Джорджа и других, — это имело бы громадное политическое значение и было бы большой ошибкой. Этого нельзя делать сверху, другое дело, если сам народ, низы пожелают сжечь такие фигуры.
От участников торжеств ожидали спонтанных актов насилия, но не вполне понятно, как это должно было реализоваться на практике — каким образом «низы» должны были заявить о своем желании уничтожить ту или иную фигуру врага. При этом, по мнению А. В. Мандельштама, в сложной военно-политической ситуации враждебная акция по отношению к лидерам Антанты могла привести к непредсказуемым последствиям.
Эта осторожная позиция была связана, как представляется, с меняющейся международной ситуацией. Празднование годовщины революции совпало по времени с периодом окончания мировой войны. Данное обстоятельство не могло не найти отражения в некоторых важных политических акциях, в пропагандистских текстах, приуроченных к празднику. Различные акторы указывали на особое положение страны на мировой арене и на опасность, которая угрожает революции со стороны бывших союзников России.
В обобщающем труде по истории революционной эпохи Р. Стайтс отмечал, что в ходе советских праздников «сжигали соломенные чучела белых вождей и руководителей интервенции». Это утверждение нуждается в комментарии: представление об интервентах как главных врагах революции не нашло выражения в каких-либо активных действиях в ходе празднования первой годовщины Октября в Москве. Несмотря на то что в пропагандистских материалах, изданных к празднику, образы интервентов занимали важное место, отношение к лидерам Антанты как к главным врагам революции не реализовалось в торжественных актах сожжений — на Лобном месте было уничтожено чучело кулака. Особый контекст разрушил выстраиваемый Троцким и Каменевым сценарий важной для большевиков пропагандистской акции. Организаторы торжеств проявили способность к импровизации — они в большей степени реагировали на меняющиеся политические обстоятельства, чем действовали в соответствии с заранее разработанным планом. Частный сюжет напоминает о том, что борьба за власть, которую вели большевики в период Гражданской войны, — это в том числе история компромиссов, отступлений, корректировок политического курса, быстрых реакций на динамику ситуации.
Наряду с обозначением основного врага революции, в ходе дискуссий был определен и характер церемонии. Материалы обсуждений показывают, что организаторы различного уровня проявили единство мнений относительно того, каким должен был быть стиль сожжений: Л. Д. Троцкий, А. В. Мандельштам апеллировали к «низам», а корреспондент «Известий» назвал праздничную иллюминацию Москвы «настоящим красным карнавалом». Подобное отношение определило место сожжений в структуре празднования — они должны были стать карнавальным действом, предваряющим более ритуализированные и централизованные праздничные церемонии (парады, демонстрации).
Вечером 6 ноября от Ваганьковского переулка к Красной площади двинулось шествие, возглавляемое телегой с чучелом кулака. В процессии принимали участие члены редакции газеты «Беднота» и представители комбедов, съехавшиеся на праздник из разных частей страны (в первую очередь для участия в совещании делегатов комитетов бедноты).
Выбор пространства, в котором проходило сожжение, имел символическое значение. Корреспондент «Бедноты» писал: «На Лобном месте, где когда-то секли и рубили головы нашим товарищам, которые осмеливались пред каким-нибудь барином или помещиком сказать правду. А сейчас здесь жгли чучело в виде кулака или самогонщика». О роли памятного места рассуждал и другой представитель комитета бедноты:
До сих пор на это лобное место входила беднота только для казни. Много лет тому назад здесь четвертовали смелого вождя и защитника бедноты Степана Разина... В прошлом году за этими самыми Кремлевскими стенами буржуазия расстреливала наших борцов... Но теперь беднота вошла на это лобное место, чтобы окончательно уничтожить своих врагов...
Корреспонденты газет описывали сожжение как своеобразный акт мести, и эту идею подкрепляла репрезентация Лобного места как пространства народных страданий. Была сделана попытка изменить значение этого пространства: место публичных казней защитников народной свободы должно было стать местом символических казней врагов революции.
Символическая казнь кулака на Лобном месте разыгрывалась как ритуал разрыва с дореволюционным порядком, была моментом символического отрицания прежних социальных иерархий. Это ясно описал один из представителей комбедов: «„То он о нас руки грел, а теперь мы о него погреем“, — сказал кто-то, подходя к догорающему кулаку и выставляя к огню руки...»
Акция на Лобном месте стала центральной церемонией сожжений в столице, именно она наиболее подробно описывалась в прессе. Вместе с тем корреспондент «Правды» упоминал о том, что «сожжение эмблем старого строя имело место и в районах. Оно сопровождалось речами и фейерверками и всюду собирало огромные толпы народа». В Бутырском районе было организовано «художественное сожжение чучелы, изображающей Милюкова», а в Хамовническом районе — «эмблем царского величия». На Екатерининской площади были сожжены изображения Николая II и Григория Распутина. Акции сожжений отличались разнообразием: в разных частях городах уничтожались различные образы врагов, единого представления о том, кто должен символизировать врага, среди организаторов торжеств не было.
Переводчица О. М. Шереметева отмечала в дневнике: «Я пишу под выстрелы, идет иллюминация после сожжения эмблем старого строя. Город декорирован, Охотный расписан учениками Строгановского училища, на Театральной деревья окутали кисеей, посыпали синькой и развесили красную паклю. В общем, пролетарское великолепие. (Хотя я ничего не видала, у меня болит нога, и я не выхожу.)» Ю. В. Готье сравнил московские фейерверки с сакральным действом: «Вечером [6 ноября. — К. Г.] была своего рода пасхальная ночь: у Хр[иста] Спасителя жгли фейерверк в течение около получаса; вероятно, жгли и какие-нибудь чучела; нам было противно, и мы не ходили туда, несмотря на близость». Подобные оценки политической акции большевиков, очевидно, были распространены в среде тех московских интеллигентов, которые были критично настроены по отношению к властям. При этом сожжения чучел и фейерверки имели определенный резонанс в городе, — став предметом слухов и разговоров, они привлекли внимание и тех, кто лично не присутствовал на празднике.
Сожжения чучел врагов не стали важной частью празднования годовщины революции в Петрограде, хотя возможность включения этого элемента в церемонию обсуждалась организаторами торжеств. Представители культурно-просветительских отделов 2-го района города говорили о необходимости «устроить аллегорические фигуры, изображающие два противоположных мира. Одна — изображение мирового самодержавия и капиталистического строя, представленная группой лиц. Эта фигура, как отживающая и сгнившая, свергается и сжигается. Другое — изображение всеобщего мира и братства и всеобщего просвещения. Это — обозначение нового созидания и творчества». Сожжение фигуры, символизирующей старый строй, должно было проходить «при пылающих факелах, пении и звуках музыки». Этот план не был воплощен в жизнь, но 8 ноября 1918 года на Неве матросами Балтийского флота было организовано сожжение изображения Бастилии.
Планы по проведению в Петрограде символических сожжений чучел врагов разрабатывались и ранее, до годовщин Октября. Так, к празднованию 1 Мая 1918 года была сделана попытка организовать шествие кортежа из двух колесниц, олицетворяющих старый и новый мир. Старый мир символизировали дракон с надписью «царизм» и колесница «Герб старого строя» в виде двуглавого орла. Из-за недостатка средств план не был реализован, но очевидно, что ноябрьские сожжения в Москве едва ли можно считать «интересной символической новацией празднования 7 Ноября» — петроградские большевики предприняли попытку использовать эту церемонию уже в ходе первого крупного праздника советской эпохи.
Чучела врагов сжигались и в других местах. Свидетель сожжений в селе Котлы Ямбургского уезда описал празднование так: у праздничных арок «был построен костер из правителей и слуг старого строя, внизу, как основание костра, стояло 5 смолевых бочек, кругом щиты с портретами бывших царей, министров и генералов, а наверху два гипсовых бюста, хорошо известного котельским крестьянам крепостника-помещика „Альберта“, который отличался тем, что запарывал крестьян на своей конюшне». Сожжение этих изображений в «костре революции» стало центральным элементом праздника. Корреспондент так рассказывал о происходящем:
Глазам присутствующих представилась долго незабываемая картина, когда убеленные сединами, помнящие из рассказов своих отцов и дедов все ужасы власти крепостников-помещиков, веселились, как малые дети, видя, как огненные языки касаются изображений когда-то сильных мира сего, на которых их приучали смотреть, как на божества, и, когда вихрь огня подточил гипсовые изображения бывшего котельского крепостника «Альберта» и бюст рухнул с пьедестала в море огня, рассыпавшись на сотни мелких частиц, восторженное ура вырвалось из груди всех участников, на время оторванных от своих земледельческих и хозяйственных забот.
Радость, по мнению автора отчета, сплотила участников праздника: «В этот момент все были как бы спаяны электрическим током одного торжества, полного уничтожения всех остатков старого рабского строя, под зарево пожара мировой революции и восходящего светоча нового социалистического строя в многострадальной Европе». Как мы уже видели на материалах, рассказывающих о московском сожжении, время праздника становилось временем повторного — символического — ниспровержения власти помещиков. Осознание освобождения от этой власти должно было спаять в единое сообщество участников торжеств. Уничтожая изображения представителей прежней элиты, празднующие должны были прочувствовать социальные перемены на эмоциональном уровне.