Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Пол Э. Данскомб. Японская интервенция в Сибири, 1918–1922. СПб.: Academic Studies Press / БиблиоРоссика, 2023. Перевод с английского Дарьи Пикалевой. Содержание
Первые успехи зимнего выступления белых против партизан и ДВР дали надежду на состоятельность Временного Приамурского правительства, но контрнаступление красных вернуло все на свои места. Продвижение вперед Народно-революционной армии прекратилось только из-за прямого столкновения между силами японцев и НРА в апреле. К июню 1922 года приближение конца власти Меркуловых во Владивостоке стало очевидным. Ситуация в Приморской области для них явно ухудшилась, поэтому они хватались за любую возможность, чтобы ее спасти. Не говоря уже о продажности братьев, их решение провести зимнее наступление без предварительных консультаций с исполнительным советом и народным собранием вызвало бурю гнева.
Меркуловы официально объявили, что захват Хабаровска в декабре 1921 года осуществили «белые повстанцы» в результате стихийного восстания на освобожденных территориях, которое Временное Приамурское правительство поддержало уже постфактум. Комиссия народного собрания отправилась в Хабаровск для того, чтобы узнать правду, и быстро обнаружила ложь, члены этой комиссии стали свидетелями первых попыток красных вернуть город. На фоне успеха этого контрнаступления Меркуловы и их главные генералы стали высказывать взаимные претензии и перекладывать вину друг на друга. В конце января, не обращая внимания на приказы, народное собрание провело свою экстренную встречу. Лишь сильная поддержка представителя военно-морского командования белых позволила Меркуловым остаться на некоторое время у власти. Решение японской армии вступить в бой с силами НРА, вошедшими в оккупированную японцами зону в апреле, было принято ценой осознания всеми официальными политическими силами Владивостока того факта, что сменить правительство им не позволят.
Взаимную вражду между Меркуловыми и народным собранием было невозможно скрыть, и по иронии судьбы она проявила себя во время празднований первой годовщины переворота 26 мая. В некоторых окраинных районах шла стрельба, гибли люди, но японцы ясно дали понять, что кровопролития во Владивостоке не позволят. Открытой гражданской войны удалось избежать, однако противостояние продолжалось другими способами. Единственным, в чем сошлись все противоборствующие стороны, была необходимость найти новое руководство. Бывшего начальника штаба войск Колчака генерала Михаила Константиновича Дитерихса вряд ли можно было назвать популярным кандидатом, но предложение нескольких военачальников вызвать его из добровольного изгнания в Харбине подарило многим надежду на то, что он сможет найти выход из тупика. Дитерихс прибыл во Владивосток 8 июня и приказал солдатам вернуться в свои казармы. Он также предложил всем членам Временного правительства, за исключением Меркуловых, взять самоотвод, после чего хотел созвать новый Земский собор (устаревший институт власти, который восходил к средневековому русскому сословному обществу), который сделает возможным формирование нового правительства.
В отличие от Приморской области, зафиксировать сопровождавшие последний год Сибирской интервенции политические маневры внутри Японии намного труднее. Как уже было сказано ранее, японские исследования по большей части заканчивают свое описание интервенции событиями мая 1921 года. Даже составленная генштабом официальная история Сибирской интервенции рассказывает о том, что происходило в 1922 году, весьма коротко. В какой-то мере это отражает тот факт, что правительство официально объявило о желании окончить интервенцию. Однако, конечно, при этом она не перестала быть для властных кругов (и не только для них) камнем преткновения. Основной причиной обрывочности сведений является неполноценность первоисточников. Смерть Хары Такаси стала не только огромной потерей для японской политики: она также лишила японских историков одного из самых усердных летописцев политических событий.
Его преемник Такахаси Корэкие не оставил исследователям значимого количества личной корреспонденции. К его личности проявляли некоторый интерес японские и западные историки, рассматривавшие его в качестве «японского Кейнса» и уделявшие основное внимание эволюции его экономической политики, которая в начале 1930-х годов вывела Японию из кризиса. Его деятельность в качестве министра финансов в кабинете министров Хары воспринималась как интересная прелюдия к его дальнейшей карьере, но почти не освещалась в этих работах, несмотря на его радикальные предложения о ликвидации генштаба. Семимесячный срок пребывания Такахаси на посту премьер-министра считается низшей точкой его политической карьеры и поэтому подробно не рассматривается. Главное достижение его кабинета министров, ратификацию Вашингтонских соглашений, в основном приписывают другим.
Преемник Такахаси на посту премьер-министра, человек, принявший твердое решение вывести японские войска с Дальнего Востока России, славился удивительным немногословием. На собраниях кабинета министров или Gaikō Chōsakai министр военно-морских сил Като Томосабуро зачастую не произносил ни слова. Он не оставил после себя дневника и практически не отметился в переписке. Это вызывает большое сожаление, ведь Като был одним из самых интересных политиков, которые преодолели в предвоенный период разрыв между интересами вооруженных сил и японской политикой.
Като поступил на службу в военно-морской флот, когда ему было 13 лет, и продолжал носить военную форму до тех пор, пока не стал в возрасте 62 лет премьер-министром, сохраняя при этом должность министра военно-морских сил. В мае 1905 года, во время решающего Цусимского сражения японцев с Балтийским флотом России, он, как обычно, стоял в молчании, плечом к плечу с таким же молчаливым адмиралом Того Хэйхатиро, являясь начальником его штаба. Попав в августе 1915 года в кабинет министров Окумы Сигэнобу, он был главой военно-морских сил в пяти разных кабинетах министров, включая его собственный, вплоть до отставки в мае 1923 года перед самой смертью от рака желудка. Его длительная государственная служба заставила Като Такааки, главу Кэнсэйкай, назвать его (не обязательно по-дружески) «вечным министром военно-морских сил».
Като был так же предан интересам своего министерства, как Танака, Уэхара или Ямагата — интересам своих ведомств. В 1914 году его отказ занять должность министра военно-морских сил сорвал попытку сформировать следующий после правительства Ямамото кабинет министров (кандидат на пост премьер-министра отказался выполнять свои обещания о расширении флота). Когда Като наконец занял должность министра, его искусное лавирование, энергичное воздействие на членов законодательного органа и умение договариваться привели к стабильному росту финансирования военно-морского флота и созданию «флота восемь — восемь» из линейных кораблей и линейных крейсеров. В 1915 году военно-морской флот получил 14,5 % национального бюджета. К 1918 году, когда наконец одобрили постройку последнего из требовавшихся кораблей «восемь — восемь», финансирование увеличилось до 21,2 %. К началу Вашингтонской конференции, когда корабли уже строились, военно-морской флот получал целых 32,5 % бюджета, чуть ли не в два раза больше, чем получала армия.
Однако Като не интересовало создание японского флота в ущерб всему остальному. Обдумывая нужды обороны Японии, Като, в отличие от большинства японских военных офицеров в целом и офицеров военно-морского флота в частности, держал в уме более общие стратегические вопросы. Например, судя по всему, он больше других представителей военного истэблишмента довоенного периода понимал, что стратегическая реальность ограничивала рост имперских притязаний Японии. Как и Хара, Като прекрасно понимал, что его страна не могла соревноваться с индустриальной мощью США. Еще в 1918 году он убедился, что темпы финансирования военного кораблестроения были не только неприемлемы, но также не соответствовали намерению создать флот, способный оборонять страну. Ко времени начала Вашингтонской конференции он был уверен, что контроль военно-морских вооружений может считаться «даром богов», способом прекратить невыгодное наращивание военного потенциала и добиться роста обороноспособности Японии. Как и Хара, Като хотел, чтобы вооруженные силы подчинялись кабинету министров, по крайней мере до известной степени. Безусловно, он желал, чтобы генеральный штаб военно-морских сил находился под строгим контролем военно-морского министра. Когда Хара сообщил, что временно будет исполнять обязанности военно-морского министра, пока Като находится в Вашингтоне, Като промолчал. Отсутствие возражений с его стороны было воспринято всеми как согласие.
В июне 1922 года впервые в современной японской истории выбор премьер-министра проходил без участия и одобрения Ямагаты Аритомо. Мацуката Масаеси оставался последним из подлинных genrō, но он никогда не принимал такого активного участия в выборе премьер-министров, как Ямагата. Молодой регент Хирохито, который пока только знакомился со своими политическими обязанностями, наблюдал за процессом с интересом, но он не начнет активно участвовать в выборе премьер-министров до середины 1920-х годов. И снова последнее слово будет за Сайондзи Киммоти, а главным критерием его выбора снова станет признание главенства Сэйюкай в Национальном парламенте. Несколько дней, пока Сайондзи восстанавливал силы после болезни, продолжалась вынужденная пауза. Как и в случае с Ямагатой в ноябре 1921 года, никто не мог действовать без одобрения Сайондзи.
В отличие от событий ноября, окончательное решение Сайондзи в этот раз вызвало серьезное сопротивление. Уйдя в отставку, Такахаси положил конец притязаниям Сэйюкай на кабинет министров. По крайней мере, так утверждал Като Такааки из Кэнсэйкай, заявивший, что теперь «в соответствии с нормальным ходом конституционной политики» очередь формировать правительство перешла к другой крупной партии Национального парламента. Но Сайондзи, видимо, не горел желанием позволить создание правительства меньшинства под руководством Кэнсэйкай. Тем не менее он воспользовался угрозой прихода к власти Кэнсэйкай для обеспечения поддержки Сэйюкай кандидатуры Като Томосабуро на пост премьер-министра. Если эта мотивация окажется для руководства Сэйюкай недостаточной, всегда есть возможность роспуска Национального парламента и проведения новых выборов. Понимая, что их партия не выдержит такого соперничества, члены Сэйюкай согласились объединиться с Като.
Като утверждал, что не стремился стать премьер-министром. Однако он наверняка понимал, что его исключительно эффективная работа на Вашингтонской конференции сделала его назначение более вероятным. Вне всякого сомнения, поступившее 11 июня официальное предложение Сайондзи занять должность премьер-министра не застало его врасплох. К утру следующего дня он объявил состав своего кабинета министров. Днем их привели к присяге. Министр иностранных дел Утида Косай и министр армии Яманаси Хандзо сохранили свои должности (и, конечно же, Като остался военно-морским министром), но все остальные члены кабмина поменялись.
Большинство членов нового правительства являлись представителями Палаты пэров, из-за чего газеты быстро назвали его «кабмином пэров». Вообще-то выбор членов кабмина из верхней палаты парламента был хитрым политическим ходом. Хара Такаси усердно развивал отношения с ведущими фракциями Палаты пэров, но эти усилия прекратились во время пребывания в должности Такахаси. Теперь Като мог рассчитывать не только на поддержку Сэйюкай в нижней палате парламента, но и на благосклонность ведущих фракций верхней палаты. Тем не менее избрание Като премьер-министром вызвало негативную реакцию прессы и, конечно, оппозиционных политиков. По причине большого количества в кабинете министров ранее связанных с бюрократией пожилых пэров стали раздаваться мнения, что Като пренебрег волей народа и отошел от принципов «ответственного» правительства. Tokyo Nichi Nichi с насмешкой назвала эту группу пожилых людей, явно завершающих свои карьеры, «кабмином из свечных огарков».
Тем не менее новый премьер-министр все так же решительно продолжал формировать правительство. 14 июня кабинет министров провел свое первое собрание в полном составе для обсуждения политического курса. На следующий день новую политическую программу правительства обнародовали. Основой внешней политики в ней являлась преемственность в отношении деятельности кабинетов министров Хары и Такахаси. Новое правительство обещало укреплять дружественные отношения Японии с великими державами, оно заявляло о желании японского народа помочь китайцам быстро восстановить, в соответствии с подписанными на Вашингтонской конференции соглашениями, мир и стабильность в их стране. О Сибири было сказано следующее: «Мы сопереживаем трудностям, с которыми столкнулся русский народ, и надеемся, что они вскоре закончатся. Новый кабинет министров сделает все возможное, чтобы найти быстрое и исчерпывающее решение для различных проблем в Сибири». Наконец, новое правительство обещало действовать в соответствии с Уставом Лиги Наций и Вашингтонскими соглашениями.
Исходное заявление нового правительства о политике в Сибири не поясняло, какие меры собиралось принять правительство. В этом смысле оно вполне соответствовало основному заявлению о сибирской политике от 31 марта 1920 года и не предлагало ничего нового. Однако через десять дней появились разъяснения политического курса Японии в Сибири. 24 июня 1922 года кабинет министров Като официально и всенародно заявил о своем принятом днем раньше решении о «выводе всех японских войск из Приморской области Сибири к концу октября 1922 года». После нескольких лет ложных стартов и отговорок на свет появилось недвусмысленное заявление о намерении действовать и получить результат к определенному сроку, вне зависимости от других событий. Теперь полный вывод японских войск с материковой части России стал обязанностью кабмина Като.
Как это стало возможно? Какие дискуссии (если они вообще имели место) состоялись между первым заявлением о Сибирской политике от 14 июня и решением кабмина о дате завершения вывода войск от 23 июня? Что изменилось, как разные представители разных руководящих кругов договорились между собой, чтобы, наконец, это стало возможно? Если коротко, то найти ответ практически нереально. И снова количество источников по данному периоду незначительно, и эти источники не приводят необходимых подробностей. Судя по имеющейся информации, важную роль в принятии решения имели внешние факторы, особенно растущее недовольство населения в целом.
На расчеты кабинета министров Като почти наверняка повлияли события апреля 1922 года в Европе. Советскую делегацию пригласили участвовать в конференции европейских держав в итальянской Генуе. Появление там подобной делегации свидетельствовало о важных переменах во внешней политике Москвы, а точнее, об отказе от международной революции и стремлении к нормализации отношений с другими странами. Генуэзская конференция и признание советского правительства Великобританией ознаменовали возвращение советской внешней политики к более традиционному межгосударственному подходу. Продвигать идею о том, что Советы являются неуправляемой силой, с которой невозможно иметь дело, становилось все труднее. Существовал страх, что вместе с Советами требовать вывода японских войск начнут другие страны. Следовало любой ценой избежать унижения попасть под такое международное давление. Имеющиеся исследования свидетельствуют о том, что это стало одной из внешних причин, по которой японское правительство смирилось с неизбежностью и признало необходимость вывода войск. Еще одной внешней причиной, по данным этих исследований, стал майский призыв японской федерации труда Sōdōmei закончить интервенцию. Призыв к выводу войск стал кульминацией развернувшейся после Генуэзской конференции среди профсоюзных лидеров и активистов агитационной кампании за признание советского правительства в Москве. Требуя вывода войск, петиции правительству и военным властям отправили даже японские жители Владивостока. Следует также учесть и ожидания США: они рассчитывали, что Япония быстро осуществит свое намерение покинуть Сибирь, о котором японское правительство заявило в конце Вашингтонской конференции.
Но если нам и удалось что-то понять о том, как власти решали сибирскую проблему, то лишь следующее: общественное мнение, за исключением массовых протестов вроде «рисовых бунтов», в целом было не в состоянии заставить кабмин или армию двигаться туда, куда те не желали идти. Если мы хотим узнать, почему правительство приняло окончательное решение о вывод войск, причину нам следует искать в правящих кругах. Свидетельства тех событий фрагментарны и бессистемны, и все же можно сделать вывод о том, что к вынужденному осознанию необходимости закончить интервенцию к этому времени пришел сам генштаб.
Для этого осознания было несколько причин. Одна из них — тот факт, что армия больше не могла найти себе внутри правительства союзников, которые поддержали бы жесткую линию поведения на Дальнем Востоке России. Министерство иностранных дел под руководством Мотоно Итиро и Гото Симпэя относилось к односторонней интервенции в Сибири с таким же энтузиазмом, как и генштаб. Однако Утида Косай никогда не поддерживал эту интервенцию. Он занимал пост министра иностранных дел уже почти четыре года, и под его руководством министерство стало сторонником вывода войск и нормализации отношений с Советами. В конце интервенции он размышлял: «Как странно, что я, ушедший с поста ради протеста против интервенции, теперь собственной рукой положу ей конец». Это высказывание несколько преувеличивает его роль в упомянутом им процессе, однако показывает, до какой степени изменилась ситуация. Военно-морской флот также всегда питал по отношению к интервенции противоречивые чувства. Под руководством Като этот род войск решительно поддержал сокращение вооружений и сотрудничество с США, хотя и не без явных опасений, высказанных офицерами генштаба военно-морских сил, которые образуют потом «фракцию флота». Однако эти офицеры утешали себя тем, что присутствие Японии на северном Сахалине давало им в руки козырь в виде нефтяных месторождений.
Но главным фактором, сломившим сопротивление генштаба армии выводу войск из Сибири, было растущее понимание того, что продолжение интервенции представляло собой угрозу для самой армии. Публикуя в мае жалобы молодых офицеров, Ёсино Сакудзо, возможно, выносил сор из избы, однако никто не отрицал их разочарования. Боевой дух армии в Приморской области уже довольно давно находился на крайне низком уровне. Участились случаи невыполнения приказов, росло беспокойство относительно «заражения» войск «опасным мышлением».
К тому же руководство армии не могло игнорировать всю глубину общественного гнева, направленного против него. Вряд ли кто-то смог бы вспомнить время, когда престиж армии находился в обществе на более низком уровне. Тот факт, что рисующий столь мрачную картину пребывания армии в Сибири материал Ёсино смог избежать цензуры, говорил о значительном снижении общественного статуса армии. Открытого сопротивления ей в виде уклонения от призыва и крупных демонстраций не наблюдалось, однако резко снизилось количество желающих поступить в военную академию, что заставило армию впервые активно заниматься вербовкой новобранцев. Общественный гнев на представителей армии вырос настолько, что офицерам стало некомфортно появляться на улицах города в военной форме, и даже рядовых общественность клеймила как «похитителей налогов» (zeikin dorobō).
Но выше всех этих соображений стояло понимание того, что продолжение интервенции являлось роскошью, которую армия больше не могла себе позволить. Несмотря на угрозу «опасного мышления» Советов, нельзя было обойти стороной тот факт, что в военном отношении Россия перестала быть в Восточной Азии важным стратегическим фактором, по крайней мере сейчас. Это отразилось в поправках к концепции обороны империи, которые разрабатывались прямо тогда, а вышли в свет в 1923 году. Главным потенциальным врагом Японии была признана Америка, а не Россия. Согласие военно-морского флота на контроль вооружений и на сокращение бюджета (доля военно-морского флота в бюджете страны достигла высшей точки в 1921 году и составляла 32,5 %; далее она снижалась до 26,2 % в 1922 году, до 18,1 % в 1923 году и до 15,3 % в 1924 году) поставило армию перед fait accompli, который они уже не могли сбросить со счетов.
Доля армии в государственном бюджете достигла высшей точки в 1919 году, когда она составляла 18,8 %. Лишь отчаянное сопротивление генштаба позволило отбиться от предложения члена парламента от партии Сэйюкай Цуноды Корэсигэ по стремительному сокращению и реорганизации армии под началом кабмина Такахаси. Однако с кабинетом министров Като спорить было сложно, поэтому министру армии Яманаси удалось сократить численность войск примерно на 60 000 офицеров и солдат и 13 000 лошадей, сэкономив таким образом 35 миллионов иен и сократив долю военных в бюджете до 16,2 %. Эта тенденция сохранилась, когда в 1923 году должность начальника генштаба армии занял Угаки Казунари. Следуя программе модернизации, которую так долго продвигал Танака Гиити, он сократил армию до 17 дивизий, и ее доля в бюджете снизилась в 1927 году до 12,4 %. Под началом Угаки японская армия стала более компактной, более современной, более механизированной и более действенной, но его деятельность вызвала недовольство (и даже хуже) стремительно распадающегося на фракции офицерского состава, который был предан идее Уэхары о крупных регулярных вооруженных силах, способных одержать быструю решительную победу благодаря превосходному боевому духу.