Я прижимаю палец к губам. Мы впятером замираем, как оленята, которых оставила на время проголодавшаяся мать.
Человек уже стоит на крыльце.
— Эй, там, на лодке! — снова зовет он.
«Уходи... тут никого нет».
Он пробует открыть дверь, ручка медленно поворачивается.
— Эй, на лодке!
Дверь ударяется о щеколду и не идет дальше.
В квадрате окна на полу появляется тень. Очертания мужской головы в шляпе. В руке у него палка или дубинка. Он стучит ею в стекло.
Полицейский? Боюсь, что так. Полицейские приходят за людьми с плавучих хижин, когда им вздумается. Они нападают на лагеря, избивают «речных крыс», забирают все, что хотят, а затем отпускают ограбленных людей на все четыре стороны. Поэтому-то мы всегда стараемся держаться особняком, если только Брини не нужна чья-то помощь.
— Я могу вам чем-то помочь, офицер? — голос Силаса останавливает незнакомца, когда тот собирается заглянуть внутрь через окно. Их тени протягиваются по полу, одна на голову выше другой.
— Ты тут живешь, сынок?
— Нет, я тут охочусь. Мой отец тоже неподалеку, вон в той стороне.
— Здесь живут дети?
Голос у полицейского не злой, но, похоже, он тут по делу. А вдруг Силаса арестуют за вранье?
— Даже не знаю. Первый раз вижу эту лодку.
— Да ладно тебе. Думал, можешь тут мне лапши на уши навешать, мелкий речной крысеныш? Я слышал, как ты здесь с кем-то разговаривал.
— Нет, сэр, — голос Силаса звучит совершенно искренне.
— Я видел, как люди уплыли отсюда на шлюпке... э-э... может, несколько часов назад. Возможно, вы слышали кого-то из речного лагеря — он вниз по течению. Звук очень далеко распространяется по реке.
Мужчина резко делает шаг к Силасу.
— Не рассказывай мне про реку, сынок. Это моя река, и я половину утра потратил на то, чтобы найти этих детишек. Ты заставишь их выйти, чтобы я смог отвезти их в город к маме и папе.
Когда Силас ничего не отвечает, полицейский наклоняется ниже, их тени соединяются.
— Сынок, не хотелось бы мне видеть, как ты нарываешься на неприятности с законом. Где ты, интересно, заработал этот фингал под глазом? Промышлял незаконными делишками? Есть у тебя родня, или ты бродяжничаешь?
— У меня есть дядя, Зеде. Он за мной присматривает.
— Ты вроде говорил, что охотишься здесь с отцом.
— И с ним тоже.
— Соврешь полицейскому — окажешься за решеткой, крысеныш.
— Я не вру!
Я слышу поблизости еще голоса. Крики мужчин, лай собаки.
— Скажи детям выйти из хижины. Их папа и мама отправили нас за ними.
— Ну и как тогда зовут их папу?
Мы с Камелией переглядываемся. Глаза у нее огромные, словно грецкие орехи. Она мотает головой. Мы с ней думаем об одном и том же: «Брини не отправил бы за нами полицейских. А если бы он послал их сюда — тогда они бы точно знали, где найти лодку».
Что этому человеку от нас нужно?
Мы смотрим в прогал между занавесками, где большая тень поднимает маленькую за ворот. Силас кашляет и давится.
— Не вешай мне лапшу на уши, мальчишка. Я сюда не за тобой пришел, но, если ты вздумаешь мне мешать, мы и тебя с собой прихватим. И ты увидишь, куда в этом городе попадают тощие беспризорники вроде тебя.
Я выскакиваю из постели прежде, чем Камелия успевает схватить меня и попытаться остановить.
— Нет! Рилл, нет! — она хватает меня за ночную рубашку, но ткань выскальзывает у нее из пальцев.
Я открываю дверь, и первое, что вижу, как ноги Силаса болтаются в шести дюймах от палубы.
Лицо у него багровое. Он замахивается кулаком, но полицейский только смеется.
— Хочешь потягаться со мной, мальчик? Может, остудить тебя под водой минуту-другую?
— Хватит! Не надо!
Я слышу, как приближаются остальные. Кто-то идет по берегу, а по правому борту слышится шум моторной лодки. Я не знаю, что мы такого сделали, кроме того, что живем сами по себе на реке, но сейчас мы попались. Силас ничем нам не поможет, если его убьют или потащат вместе с нами.
Полицейский отпускает парнишку, и тот, приземлившись, больно ударяется головой о стену хижины.
— Ступай, Силас, — говорю я, но голос так дрожит, что слова едва можно разобрать. — Иди домой. Тебе нельзя здесь находиться. А мы хотим увидеть маму и папу.
Я понимаю, что лучше слушаться полицейского. Я смогла бы спрыгнуть с крыльца и скрыться в лесу прежде, чем они кинутся за мной в погоню, но здесь мои сестренки и Габион, так что мой план не сработает.
Все, что я знаю, — Брини велел нам держаться вместе.
Я выпрямляю спину, смотрю на полицейского и пытаюсь показать себя настолько взрослой, насколько получится.
Он улыбается.
— Вот и умничка.
— С папой все в порядке?
— Разумеется.
— А с мамой?
— С ней все хорошо. Она просила вас ее навестить.
Мне даже не нужно смотреть ему в глаза, чтобы знать, что он врет. С Куини не может быть все хорошо. Сейчас она убита горем из-за погибших младенцев, где бы ни находилась.
Я с трудом сглатываю комок в горле и чувствую, как он проходит вниз, острый, словно кусок льда, только что отколотый от большой глыбы.
— Я приведу остальных детей.
Полицейский делает шаг вперед и хватает меня за руку, словно хочет остановить.
— Какая симпатичная речная крыска, — он облизывает языком зубы.
Теперь он так близко, что я могу рассмотреть его лицо под блестящими полями шляпы. Глаза у него серые и жестокие, но не холодные, как я думала. В них сквозит интерес, только я не понимаю, чем он вызван. Взгляд его скользит от моего лица по шее к плечу, с которого спадает рукав ночной рубашки.
— Тебя только нужно немного подкормить.
За его спиной с трудом поднимается на ноги Силас, он моргает и чуть не падает снова. Рука его опускается на топор, что стоит у поленницы.
«Нет!» — я хочу крикнуть, но не могу. Неужели он не слышит, что на берегу есть еще люди и к нам приближается моторная лодка?
Из дома доносится мягкий высокий скрип — еле слышный звук. Задняя дверь. Камелия пытается улизнуть через нее.
«Сделай что-нибудь».
— М-мой братик только что слез с горшка. Мне нужно его помыть перед тем, как мы уйдем, или все вокруг будет в какашках. Если, конечно, вы с-сами не хотите этим заняться.
Больше я ничего не могу придумать. Мужчины не любят грязных младенцев. Брини никогда не касался испачканных мест: он только окунал детей в реку, если Куини, Камелия или я не могли этого сделать.
Полицейский кривится и отпускает меня, затем поворачивается, чтобы посмотреть через плечо. Силас отдергивает руку от топора и стоит, стискивая кулаки на тощих руках.
— Лучше бы вам поторопиться, — губы полицейского разъезжаются в улыбке, но в ней нет ни капли доброты. — Вас ждет мама.
— А ты уходи, Силас. Просто иди, — я останавливаюсь на пороге и задумчиво смотрю на него. — Иди. Беги!
Полицейский переводит взгляд с меня на Силаса. Он тянется к поясу — к оружию, дубинке, черным металлическим наручникам. Что он собирается сделать?
— Ну же, убирайся! — кричу я и, вытянув руку, толкаю Силаса в бок. — Брини и Зеде не обрадуются, если увидят тебя здесь!
Наши взгляды встречаются. Он едва заметно мотает головой, я чуть киваю. Он медленно опускает ресницы, затем снова открывает глаза, поворачивается и бежит вниз по трапу.
— Еще один ребенок в воде! — кричит полицейский с берега.
Слышен крик мужчины с моторной лодки и рев мотора.
«Камелия!» Я круто разворачиваюсь и бегу внутрь, за мной слышен тяжелый топот полицейского. Он толкает меня, я ударяюсь о кухонную плиту, а он устремляется на корму, где распахнута задняя дверь. Ферн, Ларк и Габион собрались возле поручня. Мужчина грубо отшвыривает их назад, и малыши с плачем и криками кучей приземляются на пол.
— Мелия! Мелия! — вопит Габион и показывает на туалет, сквозь отверстие которого Камелия выскользнула в реку.
Она уже приближается к берегу, мокрая ночнушка прилипает к ее длинным, загорелым ногам. Полицейский бежит за ней, а мужчины в моторной лодке следуют за ним по воде.
Она взбирается на кучу плавника, быстрая и ловкая, как лань.
Габион пронзительно визжит.
Полицейский на заднем крыльце выхватывает из кобуры пистолет.
— Нет! — я бросаюсь вперед, но Ферн держит меня за ноги.
Мы падаем на пол, сбивая с ног Ларк, заходящуюся в плаче. Я вижу, как мужчина на берегу подпрыгивает, цепляется за ветку, протягивает руку и хватает Камелию за длинные темные волосы, а потом деревянная коробка закрывает мне обзор.
Когда я снова поднимаюсь на ноги, пойманная Камелия уже бешено отбивается, пинается, вопит и рычит. Но молотит она руками и ногами по воздуху — полицейский держит ее подальше от себя.
Мужчины на моторной лодке запрокидывают головы и хохочут, как пьяницы при драке в бильярдной.
Только втроем им удается погрузить мою сестру в лодку, а потом двоим приходится ее удерживать, прижимая к днищу. Полицейские в бешенстве из-за того, что перемазаны в грязи и воняют, как содержимое туалета — Камелия всех успела в нем измазать.
Полицейский на «Аркадии» становится на пороге хижины и небрежно приваливается к дверному косяку, сложив на груди руки.
— А сейчас вы послушно переоденетесь во что-нибудь приличное... Вон там, чтобы я мог видеть. Никто больше отсюда не сбежит.
Я не хочу переодеваться на его глазах, поэтому сперва помогаю Габиону, Ларк и Ферн. Затем просто надеваю платье поверх ночной рубашки, хотя сейчас для такого жарковато.
Полицейский смеется.
— Ладно, если тебя это устраивает. А теперь вы все будете паиньками, и тогда мы отведем вас к маме и папе.
Я послушно следую за ним из хижины, закрываю за собой дверь. Я не могу ни глотать, ни дышать, ни думать.
— Хорошо, что остальные четверо не такие строптивые, — говорит один из полицейских. Он прижимает Камелию к полу моторной лодки, удерживая ее руки за спиной. — Эта девчонка — настоящая дикая кошка.
— А воняет как дикая свинья, — шутит другой полицейский.
Он помогает нам забраться на лодку, принимает Габиона, затем Ферн, следом за ними — Ларк, приказывает им сесть на пол. Камелия бросает на меня злобный взгляд, когда я послушно делаю то же самое.
Она считает, что это моя вина, что я должна была драться с ними и как-то их остановить. Может, она и права.
— Да, эти ей понравятся, — кричит один из мужчин, когда оживает мотор и лодка уносит нас прочь от «Аркадии». Он кладет большую ладонь на голову Ларк, сестренка отшатывается и подползает ко мне. Ферн делает то же самое. Только Габион пока понимает слишком мало, чтобы испугаться.
— Она вроде любит светловолосых детей? — усмехается полицейский, который был на «Аркадии». — Вот только не знаю, что она будет делать с этой вонючкой.
Он кивает на Камелию, а та набирает полный рот слюны и плюет в него. Полицейский поднимает руку, будто собираясь ударить отчаянную девчонку, а потом просто со смехом вытирает плевок со штанов.
— Снова к товарным складам Доусона? — спрашивает человек на руле лодки.
— А куда еще?
Не знаю, сколько продолжается это ужасное путешествие. Мы плывем по реке, потом по каналу, где Вулф впадает в Миссисипи. Когда мы огибаем край Мад-Айленда, перед нами во всей красе предстает Мемфис. Большие здания тянутся к небу, словно монстры, собравшиеся сожрать нас целиком. Я подумываю о том, чтобы прыгнуть в воду. О том, чтобы сбежать. О том, чтобы драться. Я смотрю, как мимо проплывают корабли: буксиры, колесные пароходы, рыбацкие лодки, баржи. Даже одна плавучая хижина. Я хочу закричать, замахать руками, позвать на помощь.
Но кто нам поможет?
Эти люди — полицейские.
Неужели они везут нас в тюрьму?
Мое плечо сжимает — и не отпускает, пока мы не добираемся до пристани — чья-то тяжелая рука: похоже, кто-то прочитал мои мысли. На холме я вижу еще больше зданий.
— Веди себя хорошо и присматривай за братом и сестрами, чтобы они не попали в неприятности, — шепчет мне на ухо полицейский, первым явившийся на «Аркадию».
Затем он приказывает остальным немного придержать «дикую кошку», пока «она» не посмотрит на остальных.
Мы идем друг за другом по набережной, я несу Габиона на бедре. Лязг и шум машин, запах горячего гудрона захватывают меня, и я уже не могу уловить речные ароматы. Мы переходим улицу, и я слышу, как поет женщина, как кричит мужчина, как молот бьет по металлу. Пушинки из тюков с хлопком летают в воздухе, словно снег.
В потрепанном кустике на краю парковки поет свою тревожную, отрывистую песню красный кардинал: «Уип, уип, уип…»
Неподалеку стоит машина. Большая машина. Из нее выскакивает человек в униформе, проходит к задней дверце, открывает ее и помогает выбраться женщине. Она полная, тяжеловесная, немолодая, тело под платьем в цветочек всё в складках, каштановые волосы коротко подстрижены, и в них видна проседь. Она стоит, щурясь на солнце, и смотрит на нас взглядом цапли: серые глаза быстро и резко двигаются, цепко подмечая все, что происходит вокруг.
Полицейский выстраивает нас в одну шеренгу.
— Их должно быть пятеро, — говорит она.
— Еще одна на подходе, мисс Танн, — отвечает полицейский. — От нее было гораздо больше неприятностей. Пыталась сбежать, пока мы были на реке.
Женщина недовольно цокает языком.
— Но ты же не будешь так делать, правда? — она приподнимает Ферн подбородок и склоняется к ней почти нос к носу. — Ты же не будешь плохой девочкой, правда?
Ферн широко распахивает голубые глаза и мотает головой.
— Что за прелестная группа найденышей, — говорит женщина, мисс Танн. — Пятеро замечательных светловолосых, кудрявых детишек. Превосходно, — она хлопает в ладоши и складывает их под подбородком. Возле глаз у нее собираются морщинки, а узкий рот кривит безгубая улыбка.
— Только четверо, — полицейский кивает в сторону Камелии, которую ведут сюда от пристани.
Еще один полицейский держит ее за загривок. Я не знаю, что они ей сказали, но больше она не дерется.
Мисс Танн хмурится.
— Ну... не похоже, что этот ребенок из одной с ними семьи, правда? Самая заурядная внешность. Хотя, полагаю, и на нее у нас найдется клиент. Мы находим их почти для всех! — она отшатывается, прикрывая нос ладонью. — Святые небеса! Откуда этот запах?
Разглядев, в каком виде моя сестра, мисс Танн морщится и приказывает полицейским посадить Камелию на пол автомобиля, а остальных — на сиденье. На полу уже сидят двое детей: светловолосая девочка, похоже, ровесница Ларк, и мальчик, чуть постарше Габиона. Они смотрят на меня огромными, испуганными карими глазами. Они не произносят ни слова и не шевелятся.
Я забираюсь в машину, держа на руках Габиона. Мисс Танн пытается взять его у меня, но я только крепче сжимаю объятия. Она хмурится и рявкает:
— Веди себя как следует!
Я отпускаю Габби. В машине она ставит малыша на свои колени, чтобы он мог смотреть в окно. Габион подпрыгивает, тычет пальчиком и восторженно лепечет — он никогда раньше не ездил в машине.
— Ну и ну! Только посмотрите на эти кудряшки! — мисс Танн проводит пальцами по голове моего маленького братика, поднимая вверх его шелковистые волосы, и они встают торчком, словно у кукол на ярмарке.
Габион показывает за окно и хлопает в ладошки.
— Смотлите! Смотлите! — он видит, как маленькую девочку верхом на черно-белом пони фотографируют напротив большого дома.
— Нам просто нужно смыть с тебя речную вонь, правда? И ты будешь славным малышом, — мисс Танн морщит нос.
Я не понимаю, что она имеет в виду. Зачем кому-то нас мыть?
«Может быть, иначе нас не пустят в госпиталь? Может, нам сперва необходимо вымыться... чтобы увидеть Куини?»
— Его зовут Габион, — говорю я женщине, чтобы она знала, как его называть. — Сокращенно — Габби.
Мисс Танн резко поворачивает голову, словно кошка, заметившая в кладовой мышь. Она смотрит на меня так, будто уже забыла, что я тоже сижу в машине.
— Будешь отвечать, только когда тебя спросят!
Ее рука, пухлая и бледная, обвивает Ларк и отрывает ее от меня.
Я перевожу взгляд на пол, где, съежившись, сидят двое испуганных малышей, затем смотрю на Камелию. По ее глазам я вижу: она догадывается о том, о чем и я, хоть мне и не хочется в этом признаваться.
Нас везут вовсе не в больницу к маме и папе.
