Группы белокрылых галок, состоящие из 4–20 особей, часто держатся вместе годами. В группы входят размножающаяся пара, потомство, появившееся в предыдущие периоды размножения, и несколько особей, не являющихся близкими родственниками пары. Все члены группы помогают сооружать диковинное земляное гнездо — в отличие от гнезд европейских птиц, оно представляет собой крепкую чашу, укрепленную на узкой горизонтальной ветке примерно в 10 м над землей; все птицы группы по очереди высиживают и кормят птенцов. Кооперативное гнездование редко встречается у птиц Европы и Северной Америки, но довольно распространено у австралийских птиц, и белокрылая галка — яркий пример, поскольку ее размножение неизменно кооперативное. Птицы этого вида просто не могут размножаться, будучи традиционной парой. Объяснение — среда обитания белокрылой галки. Выкапывать червей или личинок из сухой почвы — тяжкий труд. Молодых белокрылых галок родители кормят до восьмимесячного возраста — в восемь раз дольше, чем птенцов почти любой другой птицы. Даже после того, как взрослые перестают кормить их, молодым птицам требуется еще несколько лет, чтобы отточить навыки поиска пищи. По сути дела, в этих поисках они служат подручными на территории своих родителей, а взамен выполняют «обязанности по хозяйству»: защищают территорию, высматривают хищников, помогают с гнездом. Добывать еду настолько трудно, что размножающейся паре требуется как минимум два помощника, чтобы успешно вырастить потомство. Когда исследователи снабжали белокрылых галок пищей, успешность размножения резко возрастала — подтверждение тому, что трудности с поиском достаточного количества пищи действительно ограничивают деятельность птиц.
Группа белокрылых галок существует, поскольку определенные виды поведения связывают особей в этой группе прочными узами. Эти птицы всё делают сообща: играют, устраиваются на ночлег, купаются в пыли, а в периоды отдыха усаживаются в ряд на горизонтальной ветке и занимаются взаимной чисткой оперения. Но какое отношение все это имеет к эмоциям? Способность быть частью хорошо сплоченной группы зависит от социальных взаимодействий — как с другими членами группы, так и с представителями других групп. Роб Хайнсон, изучающий белокрылых галок двадцать лет, говорил: «Хроническая потребность белокрылых галок в помощи приводит к занятной политике, особенно когда портится погода».
Когда начинается засуха, несколько событий в жизни белокрылых галок происходят одновременно. От нехватки пищи у них повышается уровень стресса; птицы вынуждены тратить больше времени на поиски еды и меньше — на высматривание хищников. Если пищи очень мало, птицы, израсходовав весь запас жира в организме, начинают использовать запасы белка из грудных мышц. От этого снижается их способность летать, так что в случае нападения хищника, например клинохвостого орла, у белокрылых галок меньше шансов спастись от него. Стресс усиливается, поскольку птицы ссорятся из-за еды. Если обычно члены группы делятся пищей, то в условиях голода особи становятся крайне эгоистичными и стараются урвать себе побольше. Более крупные или доминантные птицы просто оттесняют мелких и отнимают у них еду; сопротивление бесполезно, так как стресс, вызванный проигрышем в драке, наносит еще больше ущерба.
Из-за трудностей с поиском достаточного количества пищи в условиях засухи группа в конце концов распадается. Социальные узы, которые некогда удерживали особи вместе, ослабевают и пропадают — предположительно, тонут в море гормонов стресса, — группа распадается на маленькие группки, прочесывая иссушенную землю в надежде отыскать еду. Хотя подобная тактика повышает вероятность нахождения чего-нибудь съедобного, из-за нее отдельные особи становятся более уязвимыми для нападения — и других жаворонков, и хищников.
Как и многие другие птицы, белокрылые галки, вероятно, обладают врожденной реакцией на вид летящего хищника, такого как орел или сокол: они издают сигнал тревоги и предпринимают маневр уклонения. Этологи в 1930–1940-х годах, изучавшие это поведение у молодых кур и гусей, выяснили, каким должен быть силуэт летящей птицы, чтобы спровоцировать такую реакцию: длинный хвост , короткая шея и длинные крылья. Позднее, в 2002 году, ученые продемонстрировали, что вид хищника, летящего над головой (точнее, его модели), приводит к повышению уровня стрессового гормона кортикостерона в крови, и предположили, что при этом птицы испытывают чувство страха.
Важность использования гормонального показателя стресса вместо простой оценки поведения в тех случаях, когда делается вывод об испытываемых птицами эмоциях, продемонстрировал продуманный эксперимент. Пойманным в дикой природе и содержащимся в неволе большим синицам несколько раз давали возможность увидеть мохноногого сыча (опасного хищника, врага больших синиц и других мелких птиц) и вьюрка (небольшую птичку, не представляющую опасности для синицы). Поведенческая реакция большой синицы на сыча и на вьюрка была одинаковой, но только сыч вызвал повышение уровня стрессового гормона кортикостерона — явное свидетельство тому, что сыч больше напугал синиц.
Уровень кортикостерона в ответ на стресс повышается стремительно, а снижается медленно. Ученые, исследующие стрессовую реакцию у птиц, применили простую и безвредную проверку, которая заключалась в том, что птицу держали в руке. При попадании в руку сердечный ритм, частота дыхания и уровень кортикостерона у птицы возрастали; предполагалось, что птица реагирует на это происшествие так же, как если бы ее схватил хищник. Другими словами, изменения всех трех физиологических параметров указывали, что птица напугана. Если частота сердечных сокращений и дыхания увеличивалась за несколько секунд, то для появления кортикостерона в крови требовалось примерно три минуты. Аналогично, после того как птицу отпускали, сердечный ритм и дыхание возвращались к норме за несколько минут, но в зависимости от степени стресса могло понадобиться несколько часов, чтобы уровень кортикостерона в крови снова стал нормальным.
Повышение уровня кортикостерона — обычная реакция на любой стресс. У змей (здесь я привожу в пример рептилий потому, что аналогичной информацией для птиц мы не располагаем) самец, проигравший в драке за самку другому самцу, испытывает прилив кортикостерона, в итоге на протяжении нескольких часов гораздо меньше заинтересован в сексе, чем победитель.
Птицы испытывают схожие физиологические изменения в ответ на проигрыш в ходе агрессивного взаимодействия — это предположение было сделано на основании изучения больших синиц, содержащихся в неволе. В ходе эксперимента у птиц, к которым в клетку на несколько минут подсаживали особенно агрессивного самца, повышалась температура тела и наблюдалось снижение активности продолжительностью 24 часа. Подобные результаты были получены на лабораторных крысах. Такие опыты неизбежно оказываются ненатуральными, поскольку, какими бы эффектными ни были их результаты, у подопытных птиц нет возможности «улизнуть», как они сделали бы в дикой природе. Значит, хоть подобные исследования и дают нам понять, что птицы и другие животные испытывают «страх», есть вероятность, что в природных условиях эффект гораздо менее выражен, а животные оправляются от него заметно быстрее, чем в неволе.
Изучая диких зебровых амадин в Австралии, я помногу часов тихо сидел в укрытии и наблюдал за птицами в бинокль или подзорную трубу. За это время я повидал множество представителей фауны, в том числе одно впечатляющее нападение хищника. Розово-серые попугаи гала во множестве водились в тех местах и часто с криком пролетали перед укрытием, где сидел я. Однажды бурый сокол спикировал с неба и погнался за гала. Стая попугаев попыталась уклониться, но сокол быстро отбил от стаи одного попугая и схватил его на лету, рассыпав горсть розовых перьев. Схваченный гала ужасно и пронзительно кричал, и даже после того, как обе птицы скрылись среди деревьев, я все еще слышал жалобные крики попугая, не вызывающие у меня никакого сомнения в том, что он напуган и ему больно. Однако мои представления об этом случае позднее изменил другой, также произошедший у меня на глазах.
Тупик
Тупик вышел из норы как раз в тот момент, когда самка сапсана спланировала с вершины утеса. Сапсан просто обрушился на тупика и вцепился в него желтыми лапами. Мне самому доводилось ловить тупиков, так что я знаю, насколько они агрессивны, у них мощный клюв и острые когти, и какое-то время уже думал, что тупик спасется. Но нет: вместо этого тупик затих неподвижно, глядя вверх, на сапсана, а тот, избегая его взгляда, старательно смотрел вдаль, на море. Полагаю, сапсан ждал, когда тупик умрет, сжатый его острыми когтями. Этого не произошло. Тупики — крепкие птицы, они сложены так, чтобы нырять за добычей и выдерживать огромное давление, способны переносить ярость волн в открытом море и шквальный ветер. Ситуация никак не сдвигалась с мертвой точки. Прошло пять минут, а явного разрешения все не наблюдалось. Сапсан продолжал смотреть вдаль, на море. Тупик слегка пошевелился, его глаза по-прежнему были ясными, он все еще выглядел полным жизни. Смотреть на птиц в подзорную трубу было все равно что на дорожно-транспортное происшествие, одновременно отталкивающее и притягательное. Наконец по прошествии пятнадцати минут сапсан принялся выщипывать перья на грудке тупика, а еще через пять минут начал терзать его грудную мышцу. Лишь после того, как сапсан насытился, и через целых полчаса после того, как тупик был схвачен, он наконец испустил дух. Ощущал ли он боль? Не знаю, но пока длилось это ужасное действо, тупик ни на минуту не выказал никаких признаков стресса.
Иеремия (Джереми) Бентам (1748–1832), один из первых защитников животных, вероятно, наиболее известен тем, что он указал: вопрос заключается не в том, могут ли животные мыслить, а в том, способны ли они страдать. Этот момент был и остается немаловажным; мотивом для Бентама послужил тот факт, что с рабами часто обращались отвратительно, обычно не лучше, чем с животными. Веком ранее философа Рене Декарта вполне устраивало предположение, что животные неспособны страдать, поскольку отрицание у них боли помогало отличить животных от нас самих, в чем была весьма заинтересована католическая церковь. Кроме того, это означало, что с животными можно обращаться жестоко, не чувству я за собой вины. Но другие, к примеру современник Декарта, натуралист Джон Рей, считали немыслимым, чтобы у животных не было чувств. Он спрашивал, почему же тогда собаки плачут во время вивисекции? Свидетельство выглядело неопровержимым, но объективная демонстрация того, что птицы чувствуют боль, оказалась каверзной задачей.
Некоторые ученые считают, что птицы могут ощущать лишь определенный тип боли. Представьте себе, что вы по неосторожности положили руку на включенную конфорку электроплиты. Вашей первой реакцией будут острые болевые ощущения, вы немедленно отдернете руку. Это бессознательный рефлекс. Он действует благодаря болевым рецепторам — ноцицепторам («ноци» — «ущерб, повреждение») в коже, посылающим сигналы в спинной мозг, в итоге вы рефлекторно отдергиваете руку. Таков первый «уровень» реакции на боль. Второй — передача сигнала от вашей руки по нервам в головной мозг, где эта информация обрабатывается и возникает ощущение или чувство боли. Это осознанная боль — то, что вы чувствуете уже после того, как убрали руку с горячей конфорки. Предполагается, что для ощущения боли этого типа необходимо обладать сознанием. Если, как считают некоторые ученые, у птиц сознания нет, они не в состоянии испытать это конкретное «чувство» боли. Такие взгляды подразумевают, что для выживания достаточно одного только бессознательного болевого рефлекса.
И действительно, многие другие животные — как позвоночные, так и беспозвоночные — демонстрируют рефлекс отдергивания того же рода в ответ на неприятные раздражители. С точки зрения самосохранения ценность такого рефлекса очевидна. Только задумайтесь о тех несчастных, которые из-за генетической мутации неспособны чувствовать боль и в результате постоянно прикусывают язык и щеки во время еды, или о пакистанском мальчишке, который зарабатывает себе на хлеб неспособностью чувствовать боль — показывает за деньги, как протыкает собственную руку ножами.
Однако исследования кур убедительно доказывают, что птицы все-таки способны ощущать боль. Куры, которых в целях коммерческого разведения часто содержат в страшной тесноте, нередко выщипывают друг у друга перья, а иногда доходят до каннибализма. Для того чтобы предотвратить его, в промышленном птицеводстве птицам удаляют кончики клювов. Помня, о чем мы говорили ранее, в разделе об осязании, вы наверняка уже догадываетесь, о чем прочтете далее.
Обрезка клювов — быстрая процедура, которую производят нагретым лезвием, осуществляющим одновременное отсечение и прижигание клюва. По-видимому, обрезка приводит к начальному болевому периоду продолжительностью от двух до сорока восьми секунд, за которым следует безболезненный период — несколько часов, после чего начинается второй и более продолжительный период боли. Происходящее напоминает наши ощущения после ожога. Подтверждение тому, что куры испытывают боль в начальный период, было получено путем измерения разряда в нервных волокнах двух типов, для простоты обозначенных как волокна А и С, при раздражении болевых рецепторов. Волокна А отвечают за быструю болевую реакцию; волокна С — за возникающие позднее и более длительные болевые ощущения. Молодые птицы, видимо, испытывают меньше боли и оправляются после обрезки клюва быстрее, чем взрослые. У птиц старшего возраста также наблюдаются признаки большего дискомфорта, по прошествии 56 недель после операции они все еще избегают пользоваться клювами, меньше чистят оперение, клюют что-либо ради пробы реже, чем птицы, клювы которых не были обрезаны.
Важный момент здесь заключается в следующем: если не считать встряхивания головой сразу после операции, предположительно означающего начальный болевой период, птицы не выказывают никаких явных внешних признаков дискомфорта. Только путем количественной оценки малозаметных нюансов их поведения и физиологии можно выявить более длительные ощущения боли.
Перевод с английского Ульяны Сапциной