Наталья Конрадова. Археология русского интернета. Телепатия, телемосты и другие техноутопии холодной войны. М.: АСТ, Corpus, 2022. Содержание
История борьбы телефонных корпораций и спецслужб с маргиналами — незрячими подростками, студентами-технарями и хакерами-одиночками — не была специфически американской. Конечно, в ней сработали особенности технического устройства американских телефонных сетей. Типично американским также был предмет, ставший символом движения, — детский свисток из коробки хлопьев, которые появились на территории СССР только после его распада. Однако модель отношений между любителями техники и системой была очень похожей. Как минимум с середины 1970-х в СССР существовали свои хакеры, телефонные фрики и подпольные сети — первые виртуальные сообщества со своими правилами безопасности и этикой, преследуемые властями и спецслужбами, хотя и не планировавшие наносить ущерб государству или идеологии.
Благодаря особенностям конструкции советские автоматические телефонные станции производили свободные, как бы «ничейные» телефонные номера. Набрав такой номер, можно было попасть в пространство общего разговора — нечто вроде телефонной конференции или голосового чата. Обнаружив эту особенность системы в 1970-е годы, ленинградцы стали использовать ее для общения: так появился «телефонный эфир». В отличие от кейса телефонных фриков и компании AT&T, экономический ущерб от использования лишних номеров в условиях плановой экономики было невозможно подсчитать. Руководство телефонных станций регулярно закрывало свободные номера, но благодаря устройству сетей всегда находились новые. Гораздо больше, чем сотрудников телефонных сетей, пользователи эфира боялись спецслужб, ведь для советского государства неконтролируемая коммуникация был так же опасна, как и для США.
Ленинград в 1970-е был местом, где процветала неформальная культура — художники и музыканты занимали сквоты, собирались в коммуны, организовывали подпольные выставки и концерты. За свободными художниками и неформальной молодежью пристально следил КГБ: среди сотрудников спецслужб ленинградцы считались наименее лояльными. Вот как описывал эту особенность Ленинграда бывший генерал-майор КГБ Олег Калугин в 1992 году в интервью газете «Аргументы и факты»: «[Ленинград] всегда отличался склонностью к диссидентству, что соответствует самому духу Петербурга, его жители независимы в суждениях, трудно поддаются перевоспитанию... Помню, когда уезжал работать в Ленинград, Андропов напутствовал: учти, это особый город, там есть еще осколки старой империи. И недаром говорят, что если придет в Россию бунт, то он придет из Санкт-Петербурга».
Пользователи ленинградского эфира не были диссидентами, но все они, с точки зрения властей, были маргиналами, стремящимися избежать государственного контроля. В эфир заходили фарцовщики, торговцы валютой, спекулянты и другие участники теневой экономики, которые находили там клиентов и договаривались о встречах. Эфиром пользовалась «неформальная молодежь» — хиппи, рокеры, панки, мистики и йоги, а также старшеклассники из обычных ленинградских школ. Участники даже самой невинной с идеологической точки зрения, но при этом подпольной сети рисковали быть изгнанными из школы, университета или с работы, получить выговор и поставить под угрозу свое профессиональное будущее. Поэтому в эфире не принято было называть настоящие имена и у всех постоянных участников были никнеймы.
Следующее поколение, пришедшее в ленинградский эфир во второй половине 1980-х, во время перестройки, уже не боялось комсомола и КГБ. В 1988 году несколько активистов даже организовали встречу с городским комитетом комсомола в попытке сделать эфир легальным: «Мы сами хотели официоза, чтобы не исподтишка туда звонить» — так они позже вспоминали этот эпизод. Но даже тогда, несмотря на новые времена, эфирщики пользовались никами, сохраняя традиции предыдущего поколения. Просто теперь это было больше похоже на клуб с постоянными участниками, социальными ролями и высокой степенью самоорганизации. Избранные «короли эфира» отвечали за устройство встреч в городе — обзванивали людей, назначали время и место. В эфире звучала музыка, которую участники транслировали со своих домашних телефонов, соединенных с магнитофонами, а по ночам, как вспоминают очевидцы, велись длинные интересные беседы. Эфир в это время больше всего напоминал первые чаты, с поправкой на географию: подключиться к нему могли только жители Ленинграда. Правда, сами эфирщики, защищая память о важном для них явлении, видят серьезные отличия от чатов. «Это был живой разговор, а не писанина! — пишет в форуме, посвященном эфиру, участница под ником Дюймовочка. — А тут все — в нете — по интересам: вот зайди ты и поговори с любителями животных про клизмы, так там говорить никто с тобой не станет, а забанят по-быстрому! Там этого не было...»
Ленинградский эфир существовал до начала 2000-х годов, когда на телефонных станциях поменяли оборудование. В отличие от американского фрикинга, побежденного телефонными корпорациями и спецслужбами, советский эфир умер своей смертью: с середины 1990-х его место заняли первые онлайн-чаты. За время своего существования он сформировал собственный пантеон героев и свои легенды, но в массмедиа публикации об эфире появились лишь в 2010-е годы.
Аналогичные социальные сети, только гораздо менее масштабные, организовали жители крупных городов, используя радиоточки, которыми к середине 1980-х были оснащены все советские квартиры, а также производства и учреждения. Вещание в радиоточках начиналось в 6 утра и заканчивалось в час ночи, а все остальное время проводное радио молчало и его можно было использовать для общения, если подключить к радиосети усилитель и наушники. Подобную сеть устроили, например, жители московского района Солнцево. По воспоминаниям одного из пользователей солнцевского радио Бориса Гордона, к его сети подключались в основном старшеклассники, готовые проводить за разговорами бессонные ночи: «Одноклассник у меня был. Он на какой-то домашней тусовке обратил мое внимание на то, что, когда отключается радиотрансляция, после этого что-то там происходит, появляются какие-то голоса. Он сказал, что народ подключается и общается через радиотрансляционную сеть друг с другом». Сигнал не проходил через трансформаторы, поэтому трансляция работала только в пределах одного района, все радиоточки которого были подключены к единой сети проводов. Одновременно в эфире находилось по пять-шесть пользователей: «У нас сидело несколько человек из моего микрорайона, пять человек из соседнего и даже один вояка из местной военной части. У него ничего не было, кроме наушников, поэтому он в них слушал и туда же орал. Его даже было слышно, потому что наушники работали как динамический микрофон», — рассказывает Борис Гордон.
Дискуссии в солнцевской сети не затрагивали ни политику, ни новости — в основном обсуждали качество связи и ставили музыку. Как и для участников современных социальных сетей, для солнцевского радиосообщества было важно выработать свои правила коммуникации, по сути, сетевой этикет. Например, запрещалось ставить в эфир две песни подряд, потому что нужно было дать людям возможность поговорить. Также под запретом были реальные имена, поэтому каждый выбирал себе ник, состоявший из цифр. «Время было тяжелое, КГБ еще не рассосался, и народ побаивался, — говорит Гордон. — Поэтому по именам никто никого не называл. Были цифровые позывные». Захват радиочастоты был обычной практикой с 1960-х годов и в СССР, и в США, и в Европе. Правда, если в западных странах радиопираты, как правило, зарабатывали деньги на нелегальной рекламе, то советские радиолюбители не преследовали коммерческой выгоды. Однако они были участниками неконтролируемой коммуникации и подвергались гонениям по политическим причинам. С 1963 года, когда вышло Постановление Пленума Верховного Суда РСФСР, несанкционированный выход в эфир был приравнен к хулиганству, то есть «нарушению общественного порядка». До конца 1980-х годов существовала реальная угроза быть пойманным милицией за ночной захват радиоэфира — и проводного, и обычного, то есть на ультракоротких волнах (УКВ). Советское радиохулиганство до сих пор мало изучено, а большая часть архивов советских спецслужб по-прежнему закрыта, поэтому мы не знаем точного количества ни пиратских радиостанций, ни осужденных радиохулиганов. Но известно, что его масштаб был грандиозным: в 1970–1980-е годы радиопираты вещали во всех крупных городах, а также в деревнях, где это часто было единственным развлечением для молодежи. О судебных случаях известно в основном из публикаций в журнале «Радио», ведомственном издании Министерства связи и ДОСААФ, однако в реальности пойманных нарушителей было гораздо больше.
История отношений радиолюбителей с властями в СССР была запутанной, и это напрямую связано с исторической ситуацией: страна, едва пережив Вторую мировую, оказалась в состоянии холодной войны. Поэтому, с одной стороны, советское государство поощряло радиолюбительство — издавались журналы и учебники со схемами радиоприемников и передатчиков, открывались кружки при ДОСААФ. Массовое милитаристское воспитание включало в себя подготовку квалифицированных кадров радиоинженеров и связистов. С другой стороны, радиолюбители представляли угрозу для власти, и не только из-за того, что они могли свободно выходить в эфир, но и потому, что имели доступ к «голосам», то есть к западным радиостанциям «Голос Америки», Би-би-си*СМИ признано в России иностранным агентом, Радио Свобода*СМИ признано в России иностранным агентом и нежелательной организацией и др. Кроме традиционной группы риска, городской интеллигенции, «голоса» слушали и в деревнях. Вот как вспоминает свой радиолюбительский опыт конца 1960-х директор московского музея-усадьбы «Останкино» Геннадий Вдовин: «В деревне Остер Рославльского района Смоленской области мы с дедом моим, отсидевшим все лагеря и отвоевавшим все войны, с удовольствием строили высокую антенну. Тогда Би-би-си и „Голос Америки” пропадали, и их ретранслировала из Минска станция „Детинец”».
Эта обратная сторона советской милитаризации и популяризации инженерно-технического образования обозначилась очень быстро: в 1960-е годы появилось целое поколение технически грамотных молодых людей, способных собрать не только приемник, но и передатчик. Одни принципиально не получали лицензию радиолюбителя, предпочитая пиратскую романтику и свободу. Другие были бы рады выходить в эфир легально, но система приема в ДОСААФ была такой громоздкой, что иногда легализация требовала слишком больших усилий, и радиолюбители предпочитали оставаться незарегистрированными. Основным контингентом были старшеклассники, учащиеся техникумов, иногда первокурсники — молодые люди, у которых было время и возможность строить собственные радиостанции.