Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Патрик Биксби. Паспорт: культурная история от древности до наших дней. М.: Лайвбук, 2025. Перевод с английского Дарьи Ивановской. Содержание
Начнем со странной детали из книги, изобилующей такими странными деталями, — внушительного модернистского «Улисса» (1922): более семисот страниц романа посвящено подробному описанию одного дня в Дублине, 16 июня 1904 года, поэтому, если вы доберетесь до конца книги (и, надо сказать, немногие читатели делают это с первой попытки), вас может удивить надпись на последней странице, уводящая далеко от столицы Ирландии: «Триест — Цюрих — Париж, 1914–1921». В этом кратком маршруте, который в ином контексте можно было бы рассматривать как рекламу космополитизма автора, есть нечто обманчиво пронзительное. Работая над своим шедевром в течение семи долгих и бурных лет, Джеймс Джойс был странником, подобно Гомеровому прототипу, вынесенному в название, который никогда не вернется домой, в Дублин, с таким усердием описанный в романе. Иностранные города, указанные в конце «Улисса», указывают на места, где он был написан, поскольку Джойс, некогда добровольный изгнанник, стал невольным беженцем во время Первой мировой войны, прежде чем наконец нашел новый дом в столице Франции, ставшей в то время международным местом встреч.
То, на что лишь намекают имена и даты в конце новаторского романа, подробно запечатлено в паспорте, полученном Джойсом в британском консульстве в Цюрихе 10 августа 1915 года, вскоре после побега из Триеста со своей молодой семьей. После выхода Италии из Тройственного союза и ее вступления в войну Джойсам, как и другим иностранцам с неопределенным подданством, больше не были рады в портовом городе, входившем тогда в состав Австро‑Венгерской империи. В первые недели конфликта национальные государства по всей Европе вновь ввели паспортный контроль, чтобы лучше регулировать передвижение граждан и неграждан, подданных и иностранцев — такие меры были приняты как временная реакция на чрезвычайное положение. Принадлежащий Джойсам документ военного времени, паспорт № 557, представляет собой двусторонний лист бело‑розовой бумаги (размером примерно 34 на 54 сантиметра), состоящий из десяти разделов, покрытых разноцветными штампами о выдаче виз и продлении срока их действия. Паспорт рассказывает не только о годах его постоянных переездов и плодотворного творчества, о попытках найти гостеприимное место для творческого уединения, но и об опасностях и разрухе военного времени. Вместе с этим последовало и настойчивое требование зарегистрировать местонахождение его семьи и подтвердить национальную идентичность ее членов через различные процессы бюрократического управления в нескольких странах.
Противоречие между автономией личности и суверенитетом национального государства прослеживается в каждом разделе паспорта. Конечно, документ содержит стандартное «описание предъявителя», включающее ставшие уже привычными категории: возраст (33 года), место и дата рождения (Дублин, 2 февраля 1882 года), рост (178 см), лоб (обычный), глаза (голубые), нос (обычный), рот (обычный), подбородок (овальный), цвет волос (темно‑каштановый), цвет лица (светлый), лицо (овальное). Но теперь, после принятия Закона о британском гражданстве и статусе иностранцев 7 августа 1914 года (через три дня после вступления Великобритании в войну), также требовалось наличие в паспорте фотографии владельца и всех членов семьи, путешествующих под защитой документа. В отличие от строго стандартизированных фотографий в наших современных паспортах, ранние изображения еще позволяли вольности в одежде и других формах самопрезентации. В паспорте, о котором идет речь, есть черно‑белая фотография Джойса с пенсне (в дополнительном описании «любых особых примет» он указал «очки»), с аккуратными усиками и отсутствующим, хотя и довольно напряженным выражением лица. Если в этом образе Джойса мы видим отличительные черты денди, то его мятая фетровая шляпа наводит на мысль о чем-то более скромном, более соответствующем должности «учителя английского языка», которую он указал в графе «профессия» в «описании предъявителя» (он зарабатывал или пытался зарабатывать на бытовые нужды, давая уроки в Триесте). Вместо образа амбициозного автора весьма экспериментального (и вскоре ставшего довольно спорным) модернистского романа шляпа скорее создает более обыденный образ, как и его «обычные» лоб, нос и рот, — возможно, чтобы не привлекать излишнего внимания консульских служб или пограничной инспекции.
Как бы мы ни относились к фотографии романиста в паспорте, гендерная политика этого документа слишком очевидна: муж и отец изображен один, как глава семьи, в то время как его жена и дети теснятся вместе на коллективной фотографии в другом разделе документа, как будто они являются отдельными аксессуарами путешествующего мужчины. На этой коллективной фотографии изображены Нора Джойс и двое детей, Лючия и Джорджио, каждый в своем воскресном наряде и модных шляпах; мальчик в очках и с безмятежным выражением лица является точной копией отца на соседнем фото. Этот патриархальный уклад подкрепляется «Положением о паспорте», начертанным в первом разделе документа, где говорится, что «замужняя женщина считается подданной того государства, подданным которого в данный момент является ее муж». В этот период было довольно необычно, чтобы женщина имела собственный паспорт, и в любом случае замужняя женщина не могла воспользоваться документом без присутствия супруга. Но тот факт, что этот паспорт был выдан «мистеру Джеймсу Джойсу и супруге миссис Норе Джойс», говорит о чем-то большем, ведь на самом деле неординарный Джеймс и отчаянно преданная ему Нора не были женаты (и не собирались вступать в законный брак до 1931 года — и то только для того, чтобы защитить свое наследство). Паспорт семьи Джойс был не просто уступкой социальным условностям, а бюрократическим удобством в те времена, когда получение подобных проездных документов было делом рискованным. Кроме того, он избавил супругов, которые годами жили на пособие, от необходимости тратить 5 шиллингов на еще один паспорт. (Позже этот самый паспорт будет продан в 2011 году на аукционе «Сотбис» за 61 250 фунтов стерлингов, или 96 000 долларов.)
В 1915 году паспорт, конечно, стал чем-то большим, чем просто подтверждением личной идентичности или семейной иерархии: он стал утверждением национальной принадлежности, поскольку растущая волна национализма, продолжавшаяся с конца XIX века, достигла своего пика вместе с военным произволом. Каждая сторона конфликта видела в другой угрозу своему образу жизни, который считался цивилизованным, праведным и безупречным. Новый паспортный режим с его более агрессивными и экспансивными средствами документального наблюдения служил этой эпохе воинственного разделения на «мы» и «они», очерчивая национальные границы более резко, чем когда‑либо прежде.
И в этом случае документ Джойса рассказывает историю, в которой нюансов больше, чем можно было бы ожидать от его компактного размера и стандартного формата. Романист получил свой паспорт, лишь поклявшись в том, что он является «британским подданным» и уроженцем Дублина. Но ирландские националисты уже давно утверждали, что британское правление вредит интересам ирландского народа, и к лету 1915 года планы вооруженного восстания с центром в Дублине уже полным ходом воплощались в жизнь. Дополнительный импульс им придали опасения, что британское правительство введет в Ирландии воинскую повинность, отправив молодых ирландцев в окопы сражаться и умирать за британское дело. В период, отображенный в семейном паспорте Джойсов, произошло Пасхальное восстание 1916 года, формирование сепаратистского ирландского парламента в 1918 году и Война за независимость, которая завершилась англо-ирландским договором 1921 года и созданием Ирландского свободного государства. Действительно, к тому времени, когда летом 1923 года срок действия паспорта истек (после четырех продлений), «ирландцы» (и все, кто родился в Дублине) уже не могли считаться «британцами».
Джойс впервые приехал на континент за десять лет до получения паспорта — в основном чтобы избежать социальных и культурных ограничений, наложенных на Ирландию во имя как британского империализма, так и ирландского национализма. В Цюрихе он нашел не только убежище от насилия, бушевавшего по всей Европе, но и сообщество творческих и политических аутсайдеров, которое обеспечило фоновый гул сложным оркестровкам «Улисса». Эта космополитическая среда с непочтительной проницательностью запечатлена в пьесе Тома Стоппарда «Пародии» (1974), в которой Джойс оказывается среди «беженцев, изгнанников, шпионов, анархистов, художников и радикалов всех мастей», собравшихся в городе у озера. Помимо ирландского романиста, в драме действуют русский политический теоретик и революционер Владимир Ленин и румынский основатель дадаизма Тристан Тцара, хотя Стоппард опускает еще одну важную фигуру — известного австрийского писателя Стефана Цвейга, который однажды встречался с Джойсом в культовом кафе «Одеон». Путешествуя по паспорту военного времени, выданному австрийским правительством, Цвейг находился в Цюрихе для первой постановки своей яростной антивоенной пьесы «Иеремия» (1917), которая способствовала своего рода противостоянию национальных культур на нейтральной территории. Тем временем из‑за наличия британского паспорта Джойс подвергался все большему давлению со стороны британского консульства с требованием зарегистрироваться для прохождения военной службы. Вскоре он придумал другой способ продемонстрировать свою преданность делу, который едва ли успокоил занимавшихся им офицеров дипломатической службы и впоследствии лег в основу комичной составляющей «Пародий»: он помог основать в Цюрихе театральную труппу, якобы посвященную английской драматургии (и пробританской пропаганде), хотя первой постановкой стала хитрая сатира на британское общество ирландского драматурга Оскара Уайльда «Как важно быть серьезным» (1895).
Если Джойс приехал в Цюрих, чтобы избежать междоусобной политики военных лет и найти государство, которое позволит реализовать призвание художника выступать «против всех государств», как он заявил в 1918 году, то его коллега по изгнанию, Ленин, прибыл в швейцарский город, чтобы подготовиться к триумфальному возвращению в российскую политику. Однако их отношение к роли государства и последствиям национализма различалось не так сильно, как можно было бы ожидать: Джойс проникся социалистическими симпатиями, когда еще жил в Ирландии, и продолжал поддерживать их в первые годы жизни на континенте. Даже после того, как он отказался от номинального интереса к социализму, его отношение к превратностям ирландской истории продолжало формироваться под влиянием социалистических идей в течение многих лет. Ленин тем временем выдвинул идею международного социализма, который должен был разрушить национальные барьеры и искоренить национальные различия (то, что он называл, по выражению Джойса, «реакционным националистическим филистерством») в пользу пролетарского движения, которое объединит народы вокруг общего дела. В Швейцарии он писал так же лихорадочно, как и Джойс, создав трактат «Империализм как высшая стадия капитализма» (1917) и десятки статей и эссе, в которых критиковалась роль капиталистической конкуренции и буржуазного национального государства в провоцировании Великой войны и увековечивании классового господства. Ленин писал эти тексты и вел свою политическую карьеру под псевдонимом (а не настоящим именем Владимир Ильич Ульянов) — многие историки приписывают его паспорту, который был у революционера, когда он впервые бежал из России в 1900 году после трех лет ссылки в Восточной Сибири.
В начале 1917 года, узнав, что Февральская революция отстранила от власти царя Николая II и создала Временное правительство, Ленин страстно хотел вернуться в Россию и возглавить большевистское движение.
Но война закрыла все пути для его возвращения из Швейцарии. В отчаянии Ленин решил, что лучшим планом действий будет получение поддельного или чужого шведского паспорта, который позволит ему проехать на север через Германию и далее в Швецию, не привлекая нежелательного внимания. Однако, поскольку он не говорил по‑шведски, ему нужна была стратегия появления на границе. Поэтому Ленин написал своему товарищу в Стокгольм с просьбой найти двух шведских глухонемых, достаточно похожих на Ленина и его помощника, большевика Григория Евсеевича Зиновьева, и снабдить их паспортами для поездки. Независимо от того, была ли эта схема в конечном итоге признана невозможной или просто абсурдной, Ленин и группа других диссидентов тайно проехали через Германию военного времени в вагоне опломбированного поезда, который в конце концов доставил их на Финляндский вокзал в Петрограде (Санкт-Петербурге).Там вернувшийся изгнанник произнесет перед своими большевистскими сторонниками воодушевляющую и впоследствии печально известную речь, в которой осудит Временное правительство как виновное в империалистических устремлениях и призовет верных социалистов начать международную пролетарскую революцию. Однако Ленину все равно пришлось бы путешествовать с фальшивым паспортом. В июле 1917 года, после серии вооруженных демонстраций солдат, крестьян и рабочих, Временное правительство начало репрессии против большевиков, включая арест многих партийных функционеров и публикацию обвинений против Ленина. Опасаясь за свою жизнь, лидер большевиков спешно разработал план, как избежать ареста: он собирался пробраться через лес посреди ночи на небольшую железнодорожную станцию у русско-финской границы, а оттуда, выдав себя за кочегара паровоза, перебраться через границу на конспиративную квартиру. Для этого требовался поддельный паспорт, в котором значилось вымышленное имя «Константин Петрович Иванов», и довольно изобретательная маскировка — парик и рабочая кепка, чтобы скрыть его знаменитую лысину; также пришлось побриться, чтобы убрать характерную вандейковскую бородку. Эта схема напоминала другую, которую он обдумывал, замышляя свой отъезд из Цюриха весной того года: Ленин попросил сообщника достать документы для поездки в Англию; затем, чтобы довести идею до конца, он надел парик и отнес документы в консульство в Берне, где его сфотографировали бы для сопроводительного снимка. Чтобы воплотить в жизнь этот план, Ленин отправился к театральному гримеру, чтобы тот подобрал ему подходящий парик, но обнаружил, что в наличии есть только серебристо-седой, в котором революционер выглядит гораздо старше. Парикмахер был обескуражен внешним видом своего клиента и не захотел продавать ему парик; Ленин же был доволен качеством маскировки (хотя, конечно, не мог раскрыть парикмахеру свою цель). Эффект, конечно, был поразительным. На паспортной фотографии переодетого революционера, единственной существующей фотографии безбородого Ленина, он практически неузнаваем. Вместо пылкого и эрудированного большевистского лидера он выглядит (только в этот раз) как представитель скромного пролетариата, который он так страстно защищал.
