Карин Бойс. Моя доисторическая семья. Генетический детектив. М.: Individuum, 2020. Перевод со шведского Е. Тепляшиной
В Венгрии продаются ДНК-тесты, которые, как утверждается, гарантированно докажут, что среди предков той или иной семьи нет евреев и цыган. Уважаемый в прошлом научный журналист Николас Уэйд из New York Times, работавший также в Science и Nature, недавно опубликовал книгу, в которой содержится ряд спорных выводов. Среди прочего, он утверждает, что естественный отбор должен был привести к различиям в результатах обучения, уровне интеллекта, политическом и экономическом развитии разных стран мира. Сотня ведущих исследователей ДНК — среди них шведы Сванте Паабо и Маттиас Якобссон, датчанин Эске Виллерслев и американец Дэвид Райх — подписали обращение, в котором заявляют, что не поддерживают идеи Николаса Уэйда. Они пишут: «Мы отвергаем утверждение Уэйда о том, что наши исследования легли в основу его предположений. Это неправда». Эта история больно задела меня. Я уважала Николаса Уэйда как коллегу — он много лет работал в научных редакциях самых известных журналов мира. В последние двадцать лет он имел доступ к тем же научным публикациям о генетике, что и я. Однако выбрал ложный путь. Начал высказывать идеи, которые не имеют никакого отношения к исследованиям таких ученых, как Сванте Паабо, Маттиас Якобссон, Эске Виллерслев и Дэвид Райх.
Я испытываю глубочайшее уважение к ведущим шведским исследователям ДНК и генеалогам. Спокойно и грамотно они прокладывают свой курс и в генетике, и в этике. На совместных интернет-страницах они дают достойный отпор людям, делающим в своих комментариях ложные выводы. Их формулировки столь отточены, что истолковать их превратно просто невозможно.
К сожалению, есть блогеры и чаты менее щепетильные. Самые отвратительные формулировки я видела, когда бродила по сети в поисках дедушкиной гаплогруппы R1а. Некоторые участники сетевого общения пытаются продвигать мнение, что R1а — «арийская» группа и ее носители превосходят других. Такие голоса особенно слышны в Индии, но раздаются они и в Европе.
Прискорбно, что это есть. Но это не повод отказываться от ДНК-методов, нового важного инструмента, помогающего исследовать происхождение человека.
«Нельзя позволить Гитлеру и через пятьдесят лет решать, что нам исследовать, а что нет». Так сказал Сванте Паабо руководству Общества имени Макса Планка, когда обсуждался вопрос, стоит ли Германии учреждать новый институт антропрлогических исследований: вспомним роль, которую прежний институт антропологии сыграл в геноциде времен Второй мировой войны.
Нам следует учесть уроки истории, считает Сванте Паабо. И понять самое главное: наука основывается на фактах. Ученый должен работать эмпирически, наблюдая и экспериментируя, а не только теоретизируя. В противном случае очень велика опасность попасть в плен собственных представлений о сути вещей.
Расистские теории популярны у части людей, потому что навешивание ярлыков всегда было свойственно человеческой природе. Но новые ДНК-исследования не поддерживают подобные представления.
Сванте Паабо упоминает о масштабном проекте, в ходе которого сравнивают ДНК-наборы тысяч человек из разных стран мира. Проект очень дорогой — около 120 миллионов долларов.
«И что же мы узнали, выложив такую кучу долларов? Что пигментация кожи зависит от места проживания, что иммунитет у всех разный и что мы по-разному перевариваем то, что пихаем себе в рот, вроде лактозы и алкоголя? Вот спасибо! Я и так все это знал»,— говорит Сванте Паабо.
И тут же продолжает: «Но, может быть, проект стоил своих денег, если подумать, чего нам не удалось найти. Например, в том, что касается работы клеток мозга, мы не нашли никаких различий у людей из разных стран мира. И сегодня это доказано».
Еще один ученый, сделавший неоценимый вклад в написание этой книги,— Маттиас Якобссон. Я приезжаю к нему в Центр эволюционной биологии в Упсале и иду мимо здания, где в двадцатые-тридцатые годы располагался деканат Государственного института расовой биологии. Он находился рядом с кафедральным собором, напротив архиепископской резиденции; сейчас этим помещением владеет Комитет государственной собственности. Перед деканатом табличка, на которой перечислено, какие учреждения занимали это здание. С 1869 года по 1951 год в здании размещались «администрация Упсалы, Упсальский университет и педагогическое училище». Ни слова об институте расовой биологии.
Едва ли так можно выучить уроки истории.
Кабинет Маттиаса Якобссона расположен всего в нескольких сотнях метров от места, где находился первый в мире институт расовой биологии. Маттиас считает, что, как упсальский генетик, он обязан внести свой вклад в историю университета и не имеет права оставаться в стороне от обсуждения проблем института расовой биологии. Якобссон регулярно читает научно-популярные лекции о генетической вариативности людей из разных частей света. И подумывает организовать совместно со специалистами по истории идеологии курс этики и истории для студентов-генетиков. Подобно Сванте Паабо, Маттиас Якобссон считает, что ученый XXI века не должен находиться под влиянием идей Гитлера и расовых биологов.
Вот, например, саамы. Они подвергались лженаучным за- мерам черепов, которые проводил Херман Лундборг, их унижали, заставляя фотографироваться голыми, публиковали оскорбительные формулировки, характеризующие их расу и национальный характер.
«Но сегодня — изучать саамов значит всего-навсего изучать происхождение других шведов. Будет хуже, если мы станем избегать этого вопроса и решим не изучать те или иные группы. Может быть, в будущем этот вопрос потеряет свою остроту»,— говорит Маттиас Якобссон.
По моему мнению, частным лицам тоже не стоит оставаться в стороне от генеалогических ДНК-анализов лишь из-за возможных злоупотреблений и ошибочных толкований. Однако определенные этические проблемы существуют, и о них лучше знать заранее.
Насколько я понимаю, самый большой риск — это неожиданная и нежелательная информация о родственных связях, особенно об отцовстве, которое у многих может оказаться не тем, о каком они заявляют. Конечно, ошибочно приписанное отцовство бывает не так часто, как утверждается,— я слышала о десяти процентах, но это вряд ли соответствует истине. И все же многие дети растут, не ведая правды о своем отце. (И даже о матери, хотя такое встречается реже.) В этих случаях правда может оказаться шоком, и не только для человека, который решился пройти тест, но и для его близких. Проведение ДНК-анализа требует определенного психологического настроя. К тому же многие генеалоги уговаривают пройти тест и родственников, и тогда нужно еще крепче подумать, готовы ли вы узнать ту правду, которая может выйти на поверхность. Другая принципиальная проблема — информация о наследственных заболеваниях. Мое первое ДНК-исследование (тест исландской фирмы deCODE) содержало такую информацию, хоть и довольно расплывчатую. Сейчас deCODE обанкротился. Накопленные базы данных о возможных болезнях и о родственных связях перешли предприятию 23andMe, но медицинская деятельность фирмы сейчас ограничена правилами, установленными американским Управлением по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов.
Генетико-генеалогические тесты, которые я описываю в этой книге, созданы не для получения медицинской информации. С моей точки зрения, исторические и медицинские исследования должны держаться как можно дальше друг от друга. С информацией о тяжелых наследственных болезнях пусть работают медики в больницах, а не частные лица в интернете. Хотя чисто теоретически профессионал может вычислить возможные заболевания на основании данных, полученных в ходе расширенного генеалогического теста. Поэтому стоит быть аккуратнее с логинами и паролями и крепко подумать, прежде чем делиться полученной информацией с окружающими.
Третий опасный сценарий — утечка данных о ДНК в публичное пространство, такое может произойти по причине человеческого любопытства. Правда, мне трудно представить себе, зачем кому-то постороннему информация о моих ДНК. Вряд ли я представляю такой интерес. Но у людей разные потребности и разные представления о границах. Многие с удовольствием делятся в социальных сетях подробностями личной жизни и своими мыслями, тогда как другие ведут себя более осторожно.
Наверное, есть ситуации, в которых сплетням о ДНК придается большое значение. Скажем, если вдруг станет известна гаплогруппа, к которой принадлежит Y-хромосома короля, газеты наверняка об этом напишут. Но это все же будут не статьи, а так — статейки. А сама новость потеряет актуальность уже на следующий день. На мой взгляд, это было бы даже хорошо. Если информация об Y-хромосомной ДНК Бернадотов станет общедоступной, всякие сомнительные фирмы, выписывающие сертификаты о родстве с королевской семьей, потеряют заработок.
Гораздо более уязвимыми являются люди, которые веками пребывали «на особом положении»: евреи, цыгане, афроамериканцы, саамы... Но, кстати, именно в группах с сильной национальной идентичностью особенно популярны ДНК-исследования. У этих людей существует живой интерес к истории своего народа, а ДНК-тест может дать информацию, которую зачастую невозможно получить иным путем.
Всем, кто проводит ДНК-тесты — и специалистам, и генеалогам-любителям, — стоит предвидеть, что результаты их труда могут употребить во зло. У специалистов существуют комитеты по вопросам этики, они устанавливают рамки их деятельности. Но и мы, любители, несем этическую ответственность, о которой не должны забывать.
И все же бояться генетических исследований и отказываться от них, как отказывался Трофим Лысенко,— на мой взгляд, неправильно.
Очень важно узнать и понять, что наши молекулы ДНК могут поведать о нас.