Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Ева Меркачёва. Кому на Руси сидеть хорошо? Как устроены тюрьмы в современной России. М.: Альпина Паблишер, 2023. Содержание
До ОТБ-1 от центра Саратова примерно час езды на машине. Больницу окружает пустырь (то, что осталось от промышленной зоны). Кругом, кажется, ни души. Территория больницы обнесена высоченным забором с рядами колючей проволоки. Виднеются вышки, слышен лай собак.
Оказавшись на территории Саратовской ОТБ-1, испытываешь примерно то же, что чувствуют люди на пепелище. Адский огонь (осужденные называли больницу чистилищем, где даже дьяволы учатся молиться) погас, но сам воздух пропитан воспоминаниями о нем. Перед нами руины того, что считали тюремным концлагерем. Под ними похоронены останки человеческой гордости.
Среди «обломков» мы искали и чудо надежды, и признаки выжившего безумия, которому нельзя дать вырасти до масштабов прежнего чудовища.
Палата №5 и два мешка вещдоков
Территория боли и ужаса (так ее называли в прошлом) начинается с КПП. По словам подвергшихся пыткам осужденных, они чувствовали атмосферу концлагеря, как только автозак въезжал за ворота.
Больница большая, многопрофильная. Она состоит из десятка зданий, в основном трехэтажных кирпичных. Сначала вы попадаете в общую зону, а потом, чуть левее, будет еще один КПП и вход в два отделения — бывшее 8-е ТЛО (его переименовали) и психиатрическое. Именно эти места указывают как пыточные. Это своего рода тюрьма в тюрьме, потому что больные осужденные, свободно передвигающиеся по общей зоне, не могут сюда попасть. Впрочем, никто из них об этом не сожалеет, а каждого, кого туда отводили, провожали как на заклание.
Представьте узкую дорожку. Слева небольшое одноэтажное строение. Это психиатрическое отделение. Сейчас там около 50 человек (всего в больнице 344 пациента). Про это отделение рассказывали самое разное. Например, что людей там долго держали привязанными к кроватям и кололи им препараты, подавляющие чувство воли. Некоторые палаты-камеры в плачевном состоянии, с потолка свисает штукатурка.
Людей, которые были бы связаны и подвергались мукам, мы так и не увидели. Но это не значит, что их там не было. Судя по показаниям пациентов, были, и всего-то месяц назад. Вообще вся эта пыточная система действовала вплоть до октября этого года, когда было принято решение об увольнении Гаценко и Мальцева [это произошло в ноябре 2021 года. — Прим. «Горького»]. Эти два имени мы услышим еще много раз.
Туберкулезное отделение больше не называется 8-е ТЛО. На двери написано «1К». Входят сюда через низенькое зеленое крылечко, само здание одноэтажное, похоже на вытянутый прямоугольник.
Осужденные рассказывали, что пытали их в разных помещениях этого 8-го ТЛО (так его и называют по старинке). Включали на полную громкость музыкальный центр, чтобы не было слышно, его мы не увидели, скорее всего, оборудование было изъято в рамках следствия. Швабры, электрошокеры, ведра и прочий инвентарь, который использовался для пыток и насилия, тоже изъяли.
Одним из главных вещдоков являются сами палаты.
— Я уничтожал улики по приказу заместителя по безопасности и оперативной работе Салова, — говорит заключенный Н., который проходит потерпевшим по делу о пытках и свидетелем по делу о превышении должностных полномочий руководителями ОТБ. — Я приехал в больницу с аппендицитом, но после операции меня оставили тут, работаю в строительной бригаде. Я ведь строитель. Было приказано отодрать покрытия с пола, на которых оставались остатки биологических жидкостей — кровь, сперма, пот. Потом эти материалы вывозили вместе с навозом (видимо, чтобы запахи убить) на тракторе за пределы ОТБ. Но часть была спрятана. Я знал где. Отдали на днях два мешка с материалами представителю СК.
Мы заглядываем в палаты №4 и №5, где творились страшные вещи. Нынешние «обитатели» тут недавно, о пытках они слышали, но находиться здесь сейчас не боятся (в любом случае выбора у них нет).
— Все прекратилось до нашего приезда, — говорят они.
В этом отделении погиб осужденный Адильбек Ахмедов, которого сидельцы считают героем-мучеником.
— Ахмедова поместили в психиатрическое отделение, где он подвергся жестоким пыткам, — рассказывает потерпевший по делу, осужденный Александр Мухортов. — Сначала он был полностью изолирован. Потом попал ко мне в палату. Он первый мне рассказал, как устроен садистский конвейер.
Адильбек составлял списки «активистов» и сотрудников, которые причастны к преступлению. Получалось, что это настоящая ОПГ, которая «крышуется» руководством УФСИН. Несколько раз он писал записки с именами и датами, я передавал их своему адвокату, чтобы материалы оказались на воле (мы верили, что рано или поздно этот концлагерь будет разоблачен). «Активисты» что-то почувствовали, стали проверять меня и читать все, что я выносил защитнику. Тогда мы стали шифроваться. Ахмедов — тот человек, который совершил подвиг не меньше Савельева, вынесшего видеозаписи. Просто на рассказы о пытках никто не реагировал, никто нам не верил. А видео — то, что уже не опровергнешь. Ахмедов был очень хорошим человеком, который пытался противостоять системе. Он никогда бы не покончил с собой. Очень жаль, что мы не смогли его спасти. Мы все надеемся, что виновные в его гибели будут наказаны.
Кстати, дело по факту смерти Ахмедова расследуется, сообщает наш источник во ФСИН. И уже есть явка с повинной от подозреваемого в его убийстве.
К нам выводят осужденных, Ф. И. О. которых мы не называем. По нашим данным, все они проходят потерпевшими в делах о пытках. И главная наша задача — выяснить, не оказывается ли на них сейчас давление, не пытаются ли их заставить отказаться от своих показаний. Но без рассказа о том, с чего все начиналось, не всегда получается обойтись. При этом осужденные четко описывают три причины пыток.
Первая — деньги.
— Я приехал в ОТБ в 2019 году с диагнозом «туберкулез», — говорит заключенный М. — Завхоз предложил помочь мне оформить инвалидность. Но с условием, что первые два пособия я отдаю ему, а потом с каждого ежемесячно выплачиваю проценты. Я, по его словам, перед этим должен был отказаться от противотуберкулезного лечения. Тогда, как он говорил, будет проще получить инвалидность. Конечно, я отказался. Я хотел принимать лекарства! В общем, я сказал, что условия меня не устраивают. «Жди!» — пригрозил он. Меня начали «прессовать». Целыми днями я должен был сидеть на табуретке с прямой спиной и сложенными на коленях руками. Если ослушивался, били. В один из дней меня отвели в так называемый штаб (там у них пыточная), в корпус, где кабинет начальника больницы. «Активисты» Крайнов, Гемадиев, Янин стали бить меня гурьбой по приказу Ананьева, который был старшим. Меня брали за руки и за ноги, поднимали к потолку и бросали на пол. Потом стащили с меня штаны и трусы, Крайнов надел на руку целлофановый пакет и засунул мне ее в анальное отверстие. Я совершил акт дефекации. Они смеялись. Заставили все убрать и сказали: «Мы это все записали, всем покажем, если будешь рыпаться». После этого еще были эпизоды. Мне приставляли к лицу половой член, говорили, что сделают, если я не переведу 30 000 рублей.
Вторая — явки с повинной.
— Однажды привели меня к Гемадиеву, Крайнову, они стали бить и требовать: «Пиши явки с повинной». Я ответил, что мне не в чем признаваться. «Пиши, сочиняй». Я не стал. Меня били, отнесли в туалет... Я очень надеюсь, что следствие будет доведено до конца. Сейчас угрозы своей безопасности не чувствую. Но вы же сами понимаете, все может измениться. Вы, пожалуйста, не бросайте нас.
Третья — наказание за жалобы.
— Отправили в ОТБ после того, как я стал жаловаться в своей колонии (на то, что в еде ползают червяки, что работаем мы нелегально), — рассказывает Павел Шеремет, и он один из тех, кто не боится называть имя. — Ну а про остальное вы знаете, адвокат рассказывала... Заявления о пытках я написал 4 июня 2021 года, приехал прокурор, опросил, но дело заморозили. Я готовился дать показания на полиграфе, экспертизы пройти. Сидел в безопасном месте, потерял 10 кг, сыпь началась от нервов. Я готов идти до последнего.
Вход в Саратовскую ОТБ-1. Фото из книги Евы Меркачёвой «Кому на Руси сидеть хорошо? Как устроены тюрьмы в современной России» (М.: Альпина Паблишер, 2023)
За последний месяц число потерпевших резко увеличилось. Как говорит руководитель первой проверяющей инспекции центрального аппарата ФСИН Антон Ефаркин (сейчас он назначен ВРИО начальника УФСИН по Саратовской области), чтобы выявить жертв, были опрошены сотни людей.
— Мы некоторых опознавали по татуировкам, по другим фрагментам тела, которые попали на видео. Приходили к ним, говорили: «Это же вас пытали» — а человек отказывался. Только со второго или третьего раза соглашался рассказать. А сейчас некоторые пишут, что, мол, московская проверка якобы пыталась скрыть следы... Это не так. Именно нами выявлены все новые потерпевшие.
Среди таких осужденных С. Вот его рассказ.
— В марте 2020 года «активисты» звели меня в палату №5 ОЛТ №8. Они пользовались электрошокером сотрудника Бочкова. Собирались насиловать, но мне повезло, я от удара током потерял сознание, они испугались, побежали сообщить зам. начальника ОТБ Мальцеву. Когда я пришел в себя, мучить меня не прекратили, просто били — электрошокер больше не использовали. Принесли три швабры. Включили музыкальный центр, связали руки и ноги... Включили видеорегистраторы, чтобы все снимать. И тут я снова потерял сознание. Очнулся — ни музыкального центра, ни швабр, ни «активистов», ни «вязок» на руках и ногах. Я написал заявление о пытках только после скандала. Делать это раньше я никакого смысла не видел. Руководство больницы, УФСИН, прокуроры всё знали. Когда мой знакомый Роман Буртовой на воле публично сообщил о пытках, в ОТБ приехал прокурор. Так вот, прежде чем нас к нему выводили, мы заходили к «активистам», после чего по образцу писали заявления, что жалоб не имеем. И у него никаких вопросов не возникло по поводу того, что все эти бумажки одинаковые, как под копирку, вплоть до запятой! «Активисты» до последнего момента ходили по ОТБ как у себя дома, у них ключи от всех помещений. Так какой смысл был кому-то говорить? Все бы утряслось, как обычно. А когда стало понятно, что тут особая ситуация, что пошел резонанс, я решился. Заявление написал 28 октября 2021 года.
— Я стал потерпевшим только недавно, — рассказывает еще один осужденный. — Долго решался. Но вот и сейчас думаю: зачем это сделал? Мне осталось сидеть несколько месяцев, выйду, и ведь придется ездить на очные ставки, на суды. Это время и деньги. Да и тяжело весь этот ужас вспоминать. А если соседи, дети узнают, что со мной тут делали? Та еще слава, я вам скажу.
Мы опросили десятки людей, которые подверглись мукам или знали о том, как пытали других. Судя по их словам, сейчас им ничего не угрожает, но все потерпевшие боятся, что плохие времена могут вернуться.
ШИЗО-ПКТ — это отдельно стоящее здание, куда отправляют нарушителей. Оно отделено «полосой препятствий» с рядами колючей проволоки. Вход сюда через двойные ворота. Здесь же содержатся те, кого нельзя сажать к общей массе, — это так называемое БМ (безопасное место). В одной из камер мы находим осужденного, которого привезли из ИК-13.
— Я был «активистом», работал дневальным, — рассказывает он. — А потом власть сменилась, я прохожу по делу как потерпевший. Нас таких 10 человек. Я наложу на себя руки, если меня оставят в этом регионе!
В камере, которая находится в самом дальнем углу, есть еще один приехавший из ИК-13. Но это не «активист», а скорее тот, кто в свое время от них пострадал. Уже в ОТБ-1, куда Романа привезли лечиться, он поджег дверь палаты-камеры №10 скандального туберкулезного отделения (видео попало в интернет). Говорит, что это была акция протеста против антисанитарных условий.
— Сырость, вонь, со стен все сыплется, — рассказывает Роман.
Но потом, уже без сотрудников больницы, он нам рассказал о других причинах своего поступка.
— Когда я был в СИЗО, там действовали «активисты», которые выбивали явки с повинной, — говорит Роман и называет Ф. И. О. (все данные мы передали для расследования). — И вот эти «активисты», знаете теперь где? Они в ОТБ, их сюда вывезли. Они свободно ходят по лагерю. Один из них, когда меня закрыли в ШИЗО, пришел туда, куда, как вы сами видели, даже не каждый сотрудник может свободно пройти. Он подошел к двери моей камеры, смеялся, спрашивал: «Как ты?» Поднимите камеры видеонаблюдения, проверьте.
Мы просим представителя Управления ФСИН провести проверку.
Роман рассказывает про то, что в принципе происходило в Саратове с пытками. Если в двух словах — били (а может, и сейчас бьют?) на разных этапах.
— Когда нас доставляют в Кировский районный суд Саратова, нас избивает полицейский конвой. В суде есть лестница, она снизу не просматривается камерами видеонаблюдения, вот когда по ней ведут, на каждой ступеньке наносят удары. Это наказание тем, кто отказывается писать явки с повинной и сотрудничать со следствием.
— Но это на стадии следствия, а в колонии ведь такие явки уже не нужны?
— Конечно, нужны. В ИК-13 ради этого главным образом и создавался актив. Его называют теперь ДПД (добровольные противопожарные дружины). Они принимали этапы. Вот как это происходит: «активисты» выстраиваются в колонну с обеих сторон, а ты должен с сумкой в руках через этот строй пробежать. Каждый тебе наносит удар. При всем этом присутствовал начальник подполковник Паськов. Ты бежишь, тебя бьют, а он смотрит на все, курит и иногда замечает, что слабо бьют, надо сильнее. После строя тебя отводят в кабинет к «активисту» К. Ставят на колени перед ним. Потом ведут в спальную секцию, где ставят на растяжку и требуют кричать: «Я люблю администрацию». Если ты отказываешься, тащат в туалет, окунают в унитаз с водой.
— Но потом больше не трогают?
— Вы что?! Потом еще они же заставляют явки с повинной писать. Без разницы в чем, говорят: «Придумай себе какое-то преступление и покайся в нем». Из пыток, которые применяют, особенно запомнилась мне, когда тебя связывают и начинают выливать на лицо и голову воду. На меня три ведра вылили. Я захлебывался. Страшно это все. Некоторых осужденных «активисты» в качестве наказания трамбовали в сумки. Это такие дорожные большие сумки, они туда человека любой комплекции умудрялись запихнуть. Застегивали молнию и с этой сумкой ходили, потом ее оставляли где-нибудь.
— Про пытку водой мы слышали раньше, — говорит Андрей Бабушкин. — Это «традиция» пришла из Омска. А вот сумки — это что-то совершенно новое.
— Считается, что в ИК-13 недавно произошел бунт, но на самом деле вот как это было. Один из «активистов» ударил «обиженного», мужики заступились. И все. «Активистов», 55 человек, изолировали в первом отряде. Они теперь боятся выходить.
Среди «активистов», которые сейчас находятся в ОТБ, есть некий С. Он, как говорят другие осужденные, обливал мочой Ахмедова и всячески издевался над погибшим.
Еще один осужденный рассказал нам, что помощники «активистов», которые сейчас оказались под следствием по делу о пытках, находится в ОТБ. По их данным, они заняли место своих бывших «руководителей».
— Они также вымогают с нас деньги, — рассказывает Н. — Сейчас боятся, не бьют, но посмотрите: они скоро почувствуют свою власть. Они уже сейчас дружат с оперативниками, которые остались от прежнего состава. У них лучшие палаты, я видел у них мобильники. Через пару месяцев все вернется на круги своя!
Новый начальник больницы от всей этой информации немного в шоке, скажем мягко. Все это предстоит проверять. Но непохоже, что осужденные врут. Они называют одни и те же имена. По-хорошему, всех сотрудников, которые были в больнице в ее бесславный пыточный период, нужно увольнять. Но кем их заменить? Зарплата у младшего инспектора в саратовских учреждениях чуть больше 10 000 рублей. Став сержантом, он может рассчитывать максимум на 20 000. Сейчас некомплект младшего состава почти 50% (!). И кто захочет идти работать в больницу, про которую теперь знает весь мир?!
— Когда я услышал о пытках шваброй, то не поверил, — говорит в прошлом начальник Главного управления Федеральной службы исполнения наказаний по Саратовской области Леонид Шостак (был уволен в 2009 году). — Я историк по образованию. Но так случилось, что попал в тюремную систему в 1976 году и почти 40 лет в ней проработал. Такого в те годы не было. Не знаю даже, почему появились подобные зверства. Мне в свое время мама сказала: «Если ты в заключенных не будешь видеть людей, лучше там не работай».
Пытки, как говорят, появились, когда ГУФСИН возглавил генерал Александр Гнездилов. В ту пору в СИЗО и колониях особенно часто стали давать явки с повинной… В Саратовской колонии до сих пор сидит осужденный спортсмен Максим Бурбин, который получил срок по свидетельству тех, кого пытали. Бывший член ОНК Саратовской области Николай Скворцов (он вышел из состава комиссии после этой истории) собрал доказательства, принес их прокурору.
— Я ходил к нему в течение двух лет по два-три раза в месяц, — говорит Николай Скворцов. — И ничего не произошло. Абсолютно.
Сейчас в некоторых колониях Саратовской области, мягко говоря, неспокойно. В одной колонии арестанты убили осужденного. Нам показывают видео, на которых осужденные посылают сотрудников на три буквы, бросаются на них. УФСИН борется, как считает нужным: вводит спецназ, собирает материалы о дезорганизации. Но мы считаем, что стоило бы попробовать сесть за стол переговоров. Большинство людей не хотят играть в «активистов» и блатных, они просто надеются спокойно отбыть свой срок и выйти на свободу — неизнасилованными и неискалеченными.