События рассказа «Ставка Крийона» из сборника Стэнли Дж. Уаймена «Королевские закоулки» разворачиваются в период Религиозных (Гугенотских) войн во Франции во второй половине XVI века. Автор точно указывает время действия — весна 1587 года. За два года до этого король Генрих III лишил Генриха Наваррского права наследовать французский престол, что привело к началу войны, вошедшей в историю как «война трех Генрихов» (1585—1589). Помимо Генриха Наваррского, ставшего во главе войск гугенотов, особую опасность для короля представлял Генрих де Гиз, который пользовался во Франции огромным влиянием. Его сторонники утверждали, что Гизы имеют не меньше прав на французский престол, чем династия Валуа, к которой принадлежал Генрих III. В это же время в Париже под руководством Гизов активно действовала Католическая лига — тайный союз, созданный для защиты католической веры от гугенотов и прочих врагов, к которым причисляли и короля.
Для героев рассказа «Cтавка Крийона» главные события «войны трех Генрихов» еще впереди. Напряжение в Париже нарастает, противостояние партии короля и Лиги во главе с семейством де Гизов становится все острее. Крийон, верный соратник Генриха III, изо всех сил пытается предотвратить заговор, угрожающий жизни короля.
СТАВКА КРИЙОНА
Стояла ненастная весенняя ночь 1587 года. Потоки ливня смывали грязь со старых улиц Парижа, заполняя до краев канавы. Мартовский ветер раскачивал многочисленные вывески так, что они стонали и скрипели, то и дело со звуком выстрела хлопал ставнями, хлестал дождем в незапертые двери и пробирал до костей редких путников, застигнутых непогодой на улице. Порой бродячая собака, склонившаяся над костью, скрывалась в темноте, заслышав шаги уличного гуляки, а кое-где под прикрытием домов, ссутулившись, пробирался редкий прохожий, и его походка, крадущаяся или решительная, выдавала, что вышел он в такую пору по делу, а не ради удовольствия.
Часа за два до полуночи у моста Менял из темноты вынырнул человек и свернул на улицу Сен-Жак-де-ла-Бушери, что шла вдоль набережных, примерно в полумиле к востоку от Лувра. Его фигуру скрывал тяжелый плащ, но он шел навстречу пронизывающему ветру с упругой силой, свойственной юности. Вскоре он добрался до дубовой двери, укрытой в тени под крутыми скатами крыши и различимой только благодаря свету, который пробивался сквозь верхнее зарешеченное оконце. Человек коротко постучал. Немного погодя дверь отворилась, и он вошел внутрь. Привратника видно не было, но гость не выказал ни малейшего удивления, прикрыл дверь и проследовал по короткому проходу, перегороженному в конце высокой деревянной ширмой. Обойдя ее, он оказался в большой комнате с низким потолком, которую освещала дюжина свечей и огонь, горевший на железной жаровне в углу.
Внутри расположились больше десятка мужчин, сидевших попарно кто за длинным столом, кто в других частях комнаты, и, хотя в воздухе стоял плотный дым от горящих дров, они, похоже, сразу узнали того, кто переступил порог, и приветствовали его возгласами, в которых слышалась насмешка. Один из них стоял у огня и нетерпеливо постукивал по лежавшим рядом поленьям ногой, обутой в сапог со шпорами. Он обернулся и, увидев, кто вошел, шагнул навстречу.
— С возвращением, господин де Базан! — воскликнул он. — Стало быть, вы пришли, чтобы продолжить наш поединок! А я уже не чаял вас увидеть.
— Я вернулся, — отрывисто ответил вошедший, сбросил с плеч дорожный плащ и отложил его в сторону. Взорам предстал молодой человек лет двадцати, довольно прилично одетый, худощавый, но крепкого сложения. Войдя внутрь, он окинул комнату подозрительным взглядом, но лицо его выражало решимость, необычайную для столь молодого возраста. Он не стал терять времени, глазея по сторонам, и с готовностью уселся за маленький деревянный стол, стоявший в теплом углу у очага прямо под канделябром. Он потребовал бутылку вина, швырнул на стол кошель с монетами и сдвинул шпагу, так что эфес оказался на его левом бедре. Судя по дерзкому и безрассудному виду окружающих, такая мрачная предосторожность была не лишней. Тот, кто заговорил с ним, сел напротив. Они выбрали пару стаканов с костями и начали игру.
Играли они не так, как это делают нынче, а просто бросали по очереди кости, и, если выпадало одинаковое число, не побеждал никто. Ставки у них были необычайно высоки для этой компании, и прочие игроки один за другим стали покидать свои столы и собираться вокруг. Чем дольше шла игра, тем бледнее становилось лицо молодого незнакомца, тем беспокойнее блестели его глаза. Он играл молча, но зрители, собравшиеся за его спиной, каждый бросок встречали потоком проклятий и восклицаний, почти столь же плотным, как дым, который порой скрывал игроков. На короткое мгновение в воздухе повисала тишина, которую нарушал только гулкий стук костей, а в следующий миг ее уже разрывали неистовые возгласы.
Это место, носившее имя «У Симона», было второразрядным игорным домом. Потрепанные, некогда роскошные одежды и потускневшие ножны наводили на мысль, что здесь собираются обедневшие придворные и проходимцы, живущие за счет сильных мира сего. Сюда захаживали и сторонники Гизов, которые в то время пользовались большим влиянием. И хоть законным коронованным королем Франции был Генрих Валуа,Генрих III Валуа (1551–1589) — король Франции с 1574 года. Время его правления пришлось на период Религиозных (Гугенотских) войн, когда королевской власти активно противостояла Католическая лига во главе с герцогом де Гизом. В мае 1589 года, после того как герцог де Гиз был убит по приказу Генриха III, папа римский отлучил короля от церкви. В августе того же года Генрих III погиб от руки монаха-католика. С его смертью пресеклась династия Валуа. именно Генрих де Гиз,Генрих де Гиз (1550–1588) — третий герцог де Гиз по прозвищу Меченый, французский политический и военный деятель. Лидер Католической лиги во время Религиозных войн во Франции. Претендовал на королевский престол и был убит по приказу Генриха III. глава ЛигиСм. предисловие и любимец Парижа, диктовал свою волю и королю, и его фаворитам. Вся власть была сосредоточена в его руках, и королю оставалось лишь подчиниться. Втайне Генрих III горько сетовал на свое положение, и между его приближенными и спесивыми сторонниками Гизов не утихала свирепая вражда.
Во время игры одна мелочь выдала, что молодой человек то ли вовсе не разбирается в политике, то ли принадлежит к партии, представители которой редко бывают у Симона. Некоторое время удача в равной мере сопутствовала обоим игрокам. Затем они удвоили ставки, и фортуна немедленно отвернулась от юноши: его кошель пустел с невиданной быстротой, а у локтя его соперника росла груда монет. На лице молодого человека выступил пот. Дрожащей рукой он вытряс последние монеты и швырнул их перед собой под перешептывания зрителей, в которых слышалась теперь не только насмешка, но и сочувствие. Когда он впервые появился здесь три дня назад, стало понятно, что это чужак, провинциал, но, как бы там ни было, играл он смело. Его противник, чье желтоватое лицо не выражало ни радости, ни торжества, отсчитал такую же сумму и подвинул монеты вперед, не произнося ни слова. Юноша взял кости, и, казалось, им впервые овладели сомнения. Он до крови закусил губу.
— После вас, — наконец пробормотал он и отвел руку, словно пытаясь отсрочить последний бросок.
— Сейчас ваша очередь, — бесстрастно ответил второй игрок, — а впрочем, как пожелаете. Он встряхнул стакан с костями, резко опустил его на стол и поднял.
— Да здравствует герцог! — воскликнул он и торжествующе выругался: на костях выпало самое большое число очков. — Двенадцать!
Молодой человек — а он был, несмотря на свою молодость, пожалуй, самый страстный игрок среди всех присутствовавших — вздрогнул и с размаху ударил игральным стаканом об стол. Перевернув его, он вскричал: «Да здравствует король!» У него тоже выпало двенадцать. Его щеки порозовели. Поддавшись суеверию, свойственному игрокам, он решил, что этот перелом в игре предвещает ему победу. Они снова бросили кости, и на этот раз у юноши выпало на два очка больше: девять против семи. Удача шла ему в руки!
— Король или герцог, — ответил высокий игрок, остановив взглядом нескольких зрителей, которые уже готовы были вмешаться, — а деньги ваши, забирайте.
— Пусть остаются, — радостно ответил молодой человек. Его глаза блестели. Когда соперник выдвинул на середину стола такую же сумму, он снова — теперь уже уверенно — бросил кости.
Увы! На этот раз у него выпали двойка и единица. Старший игрок выбросил четверку с двойкой и сгреб со стола монеты. «Лучше поздно, чем никогда», — сказал он, откинулся назад и огляделся с самодовольной усмешкой.
Юноша встал из-за стола. Восклицание, выдавшее, что он не принадлежит к сторонникам герцога, лишило его сочувствия зрителей. Все молчали. Что-то странное было в их безучастном молчании. Лицо молодого человека, бледное в свете свечей, выражало отчаяние. Внезапно он снова сел, точно вспомнив о чем-то, и трясущейся рукой снял с шеи тонкую золотую цепь с подвеской.
— Могу ли я поставить вот это? — пробормотал он пересохшими губами.
— Ставьте это, или вашу шпагу, или ваше тело — да все, что изволите, кроме души! — отвечал второй игрок с беспечным смехом. Он взял цепь и осмотрел ее. — Я поставлю против нее тридцать экю.
Они бросили кости, и молодой человек проиграл.
— Ставлю десять экю против вашей шпаги, если хотите, — предложил победитель, разглядывая изящно украшенный эфес.
— Нет, — ответил юноша, которого что-то задело в тоне противника. — Она мне еще понадобится. Но я поставлю свою жизнь против вашей!
Вокруг раздались смешки. Послышались возгласы: «Браво!» Один из зрителей, стоявших поодаль, подошел ближе: он набирал людей в охрану герцога и почувствовал в молодом человеке возможного рекрута.
— Ваша жизнь против моей? В кости? — спросил победивший игрок, протягивая игральный стакан.
— Да, или как вам будет угодно, — в запальчивости сказал юноша, хотя на самом деле не имел в виду игру. В нем говорила горечь поражения, он искал вызова на дуэль.
Его противник покачал головой.
— Нет, — ответил он, — нет. Никто не может упрекнуть Мишеля Берто в том, что он не дал своему сопернику отыграться, но это была бы нечестная сделка. Друг мой, вы все потеряли, а я все выиграл. Я богат, а вы бедны. Это неравная ставка. Я сделаю иначе. Ставлю вашу золотую цепь и семьдесят экю против вашей жизни, если вам так угодно.
Это предложение вызвало взрыв хохота.
— Сотню! — кричали зрители. — Сотню!
— Прекрасно. Золотая цепь и сто экю. Так тому и быть!
— Против моей жизни? — пробормотал юноша, в замешательстве глядя на него. — На что она вам, господин Берто?
— Это уж мое дело, — холодно ответил тот. — Если вы проиграете, я получу на нее право. Вот и все. По правде говоря, я хочу поручить вам одно дело.
— А если я не выполню его?
— Тогда вы дадите мне слово чести, что убьете себя. Впрочем, если я одержу победу, мой друг, у вас будет возможность выбрать.
С этими словами старший игрок откинулся назад и полуприкрыл глаза, встречая легкой улыбкой обращенные на него взоры. Кто-то глазел на него, кто-то кивал с понимающим видом, некоторые открыто смеялись и перешептывались, подталкивая друг друга локтями. Четыре вечера подряд завсегдатаи этого места следили за поединком, но никто из них не ожидал такого поразительного исхода. Им были известны случаи, когда игроки проигрывали своих любовниц и жен, любовь и честь, даже свою собственную одежду, и нагие шли домой, — чего только не видели улицы Парижа в те дни! Но ставить на кон свою жизнь! Да, игрокам случалось расплачиваться жизнью, и не раз, не два, а сотню. Однако никогда это не происходило так открыто, ставок, подобных этой, еще не бывало. Все окружили столик под канделябром и ждали развязки с интересом, которого не пробуждала ни одна дуэль (а по обычаям того времени, на них могли сражаться и трое против троих, и шестеро против шестерых).
Юноша задрожал и вымолвил: «Я согласен». Он был доведен до крайней степени отчаяния. Он потерял все, все, что могло быть у молодого человека, который отправился в Париж, чтобы устроить свою судьбу: лошадь, шпагу и кошелек, полный монет, накопленных благодаря суровой бережливости отца и нежной самоотверженности матери. Еще неделю назад он в глаза не видел азартных игр. Неведение это было недолгим, игральные кости упали на его пути, в нем пробудился дьявол игры, проклятие, унаследованное от кого-то из давно забытых предков, и всему пришел конец. «Я согласен», — медленно произнес он.
Берто все с той же усмешкой взял в руку стакан с костями, но его остановил стоявший рядом невысокий коренастый человек, одетый в цвета герцога де Гиза.
— Нет, Мишель, — сказал он, взглянув на молодого игрока с самым добродушным видом. — Пусть юноша выберет себе кости и бросит первым или последним — как он пожелает.
— Ладно, — ответил, зевая, Берто. — Это не имеет значения. Сегодня ночью взошла моя звезда. Он не обыграет меня.
Молодой человек взял кости, помедлил, сглотнул и выбросил семерку!
Берто небрежно метнул кости — семь!
Кто-то вскрикнул, кто-то затаил дыхание, кто-то шепотом выругался. Эти буяны, которым случалось смотреть в лицо смерти, в глубине души оставались детьми и радовались каждому новому развлечению.
— Может, твоя звезда и взошла, Мишель, — пробормотал тот, кто вмешался в игру, — но она, знаешь ли, мигает.
Берто не ответил. Молодой человек знаком пригласил его сделать ход. Он снова бросил кости — выпало восемь.
Юноша нетвердой рукой встряхнул стакан и нехотя опустил его на стол. Семь! Он проиграл.
Казалось, что за этим последует взрыв гнева или отчаяния. Однако ничего не произошло. Вокруг стола тихо переговаривались.
— Берто заберет его в рекруты, — проворчал один из зрителей.
— Темная игра, — задумчиво пробормотал другой.
Собравшиеся не спешили расходиться. Они хотели увидеть, что же случится дальше, что из всего этого выйдет. Проигравший молодой человек сидел, точно во сне, уставившись в стол. Наконец соперник протянул руку и тронул его рукав.
— Мужайтесь! — сказал Берто, и в глазах его промелькнула искра триумфа. — Нам нужно поговорить наедине. Не стоит отчаиваться, сударь. Выполните то, о чем я попрошу, и вы еще доживете до шестидесяти.
Повинуясь его жесту, юноша поднялся, Берто отвел его в сторону, и между ними завязался приглушенный разговор. Прочие игроки, оставшиеся у стола, не могли слышать, о чем идет речь, но один или двое продемонстрировали свою догадку, изобразив выпад шпагой. Ясно было одно. Проигравший возражал против того, что ему предлагали, возражал горячо и яростно и, наконец, неохотно уступил. Похоже, он все-таки смирился, так как после короткого разговора взял свой плащ и надел его, избегая взглядов окружающих. Берто проводил молодого человека до двери, и его последние слова можно было расслышать.
— Это все, — сказал он. — Если вы исполните то, что я поручил вам, господин де Базан, мы в расчете, и вы получите пятьдесят экю за труды. Если же вы потерпите неудачу, это будет расплатой за ваш долг. Впрочем, я верю в ваш успех. Помните, через полчаса после полуночи. Смелее же!
Молодой человек угрюмо кивнул, закутался в плащ до подбородка и вышел на улицу. Там уже стояла глубокая ночь, но в остальном мало что изменилось. По-прежнему шел дождь, ветер стучал скрипучими ставнями и раскачивал вывески. Что же случилось с ним самим за это время? Он вошел в игорный дом, не думая ни о дожде и ветре, ни о коне со сбруей, ни об одежде, сшитой под присмотром матери, — всем этим он пожертвовал, чтобы наполнить свой кошелек. Лихорадочный жар игры тек по его жилам, защищая от холода, сырости и темноты мрачных улиц, защищая даже от мыслей о доме. Судьба не могла снова отвернуться от него! Добрый конь, кружевные рубашки и золотое шитье — он вернет все это обратно и еще останется в выигрыше.
Так он думал, когда входил туда. И что же теперь? Юноша на мгновение остановился в темном переулке и поднял голову, давая дождю охладить лицо. В просвет между нависшими крышами он увидел бегущие по бурному небу клочья облаков и с тоскливым удивлением вдруг осознал, что в темноте стоит, не имея за душой ничего, даже права на собственную жизнь, тот самый человек, который всего неделю назад въезжал в Париж, полный жизненных сил и надежд. Как ни странно, в этот миг, когда мысли его должны были занимать только события последнего часа, он вдруг вспомнил об опрометчивом поступке, совершенном в родных краях, и о том, как по требованию разгневанного отца он отправился в Париж, оставив расплачиваться за ошибку несчастную соучастницу своего греха. Ему показалось, что настал час возмездия. Перед его мысленным взором встал обветшалый серый дом. Он увидел огородик своей матери, гумно, высохший ров, наполовину заросший кустами ежевики, где он играл в детстве. И на него снизошло странное спокойствие, нечто между безразличием и смирением. Стало быть, таково его наказание. Он примет его, как положено мужчине. Теперь он не уклонится, не переложит бремя на чужие плечи, не будет спасать себя за чужой счет.
Он поспешил в сторону Лувра. Дойдя до угла площади перед дворцом, откуда были видны главные ворота между двумя площадками для тенниса, он остановился и огляделся, будто в нерешительности. Тусклый огонь, освещавший подъемный мост, дымил и шипел под дождем; рядом смутно различались две фигуры, по-видимому, часовых. Помедлив в сомнениях пару минут, Базан быстро проскользнул к церкви Сен-Жермен-Л’Оксеруа и затаился в углу между папертью и крытой галереей.
Там он простоял около получаса, и можно лишь вообразить, какая горечь наполняла его душу, какие сожаления и мучительные мысли ему пришлось превозмочь. Наконец он заметил слабое движение у ворот напротив. Оттуда, переговариваясь, вышли двое мужчин, на мгновение остановились и посмотрели на небо, точно беседуя о погоде. Затем они разошлись, и в неверном свете было видно, что один из них, высокий и сухопарый, пересек площадь, направляясь к улице де Фоссе, что проходила вдоль галереи. Не успел он шагнуть на улицу, как Базан, внимательно следивший за ним, покинул свое укрытие и тронул его за рукав.
Высокий человек обернулся — и резко подался назад. Он положил руку на эфес шпаги и слегка выдвинул ее из ножен.
— Кто вы? — спросил он, пытаясь разглядеть в темноте подошедшего.
— Вы ведь господин Крийон?Луи де Бальб де Бертон де Крийон (1543 – 1615), одна из самых ярких фигур в истории Франции XVI века, военачальник, за свою жизнь успевший послужить пяти королям. Хотя Крийон был ярым католиком, в войне с Католической лигой он поддерживал Генриха III, а после его смерти стал соратником Генриха IV. Во время событий, описанных в рассказе, Крийон занимал должность генерал-полковника французской пехоты, которая была учреждена Генрихом III специально для него и упразднена после его смерти. Из источников известно, что в 1588 году Крийон отказался убить герцога де Гиза по приказу короля, считая это недостойным дворянина. Его смелость вошла в поговорку, в исторической литературе он чаще всего упоминается как «храбрый Крийон» (le brave Crillon). — спросил юноша.
— Да. А вы, сударь?
— Мое имя Клод де Базан, но вам оно не известно. Мне нужно с вами поговорить.
— Странное же время вы для этого выбрали, друг мой.
— Есть вещи, которые всегда ко времени, — ответил молодой человек, которому волнение и все обстоятельства этой встречи придали некоторую дерзость. — Я пришел предупредить, что ваша жизнь в опасности. Не гуляйте без сопровождающих, господин Крийон, не ходите этой дорогой по ночам. И в будущем, куда бы вы ни направлялись, старайтесь держаться середины улицы.
— Весьма обязан за предупреждение, — с холодной насмешкой ответил высокий человек, и взгляд его скользнул по лицу юноши. — Но, скажу еще раз, вы нашли для него неподходящее время, сударь. Тем более что ваше имя мне незнакомо, так же как и ваше лицо.
План Парижа XVI века
— Вам это и ни к чему, — произнес Базан.
— С вашего позволения, мне все же хотелось бы знать, — резко возразил высокий незнакомец. — Я не имею обыкновения беспокоиться по пустякам, и я никому не позволю рассказывать, будто меня можно испугать свечой в тыкве.
— А если я скажу, что пришел сюда убить вас? — вскричал молодой человек.
— Да, если вы расскажете, почему не сделали этого или хотя бы не попытались, — сухо ответил Крийон.
Базан не предполагал пускаться в объяснения, он хотел лишь предупредить об опасности и удалиться. Однако, поддавшись порыву, охваченный волнением, он начал рассказывать свою историю. Крийон отвел юношу к одному из зданий, чтобы укрыться от дождя, и стал слушать. Этот рассказ слушал тот, кому все было известно о тайных планах, о скандалах, о зависти, о гнусных или безрассудных интригах двора, наполовину французского, наполовину итальянского, где зловеще переплетались грубая сила и тонкий обман. Базан поведал свою историю и, не задумываясь, рассказал, как решил предупредить свою предполагаемую жертву об опасности, но потом вдруг смутился и замолк. Крийон некоторое время не говорил ни слова. Наконец он спросил:
— Что же вы намерены делать теперь, мой друг?
— Вернусь обратно, — последовал ответ.
— А что потом?
— Уплачу свой долг.
У Крийона вырвалось ругательство (за ним водился такой грех), он с внезапной яростью схватил своего собеседника за руку и повлек за собой.
— К Симону! — бормотал он. — К Симону, мой друг! Я знаю это место. Я перережу глотку этому негодяю Берто!
— Но что мне с того? — горько возразил молодой человек. — Я все равно проиграл и должен расплатиться.
Крийон остановился; темнота скрывала и его лицо, и его чувства.
— Увы, — проговорил он. — Об этом я не подумал. Совсем не подумал. Неужто вы и вправду на это решились? А если я убью его?
— Я поставил на кон свою жизнь и проиграл, — гордо ответил Базан. — Я дал слово дворянина.
«Фью!» — присвистнул Крийон. Он снова выругался, не зная на что решиться. У этого великого человека была в запасе тысяча уловок, но в такое положение он попал впервые. После минутного раздумья у него появилась идея. Он снова схватил Базана за руку, сорвался с места и повлек своего спутника дальше с прежней стремительностью и силой.
— К Симону! К Симону! — восклицал он. — Мужайтесь, друг мой, я сыграю с ним на вашу жизнь и выиграю, я оплачу ваш долг. Это ведь проще простого.
— Он не станет играть на мою жизнь, — мрачно отвечал молодой человек, позволяя тащить себя вперед. — Да и что вы поставите против моей жизни?
— Все, что угодно! Все на свете! — беззаботно ответил его новый друг. — Себя самого, если потребуется. Смелее, господин де Базан, смелее! Если Крийон что-то решил, Крийон это сделает. Вы меня еще не знаете, но мне вы уже пришлись по душе, клянусь! — тут он крепко выругался. — И ваша жизнь будет принадлежать мне.
Крийон не дал юноше времени для новых возражений и, крепко держа его за руку, поспешил к двери, укрытой под скатами крыши. Он постучал с видом завсегдатая, для которого открыты все двери. Прежде чем ему отворили, Базан удивленно прошептал:
— Не грозит ли вам здесь опасность?
— Это ведь дом сторонников Гизов? Ну еще бы. Однако опасность сейчас повсюду. Двум смертям не бывать, а одной не миновать! А я — Крийон!
Гордый вид, с которым он произнес эти слова, подготовил Базана к тому, что случилось дальше. Едва дверь открылась, Крийон стремительно вошел внутрь и уверенно миновал коридор. Он обогнул ширму, встал у входа в комнату и, спокойно улыбаясь, смотрел на обращенные к нему лица, удивленные и встревоженные. Он снял плащ и перекинул его через левую руку. Благодаря своему росту он и так был заметной фигурой, но сегодня он был одет в парадный костюм — черный с серебряным. Эфес его длинной шпаги был украшен драгоценными камнями, на груди сиял Орден Святого Духа. В блеске этого великолепия еще заметнее стала жалкая претензия на роскошь сидевших перед ним искателей приключений. Крийон надменно приветствовал их.
— Сегодня ненастная ночь, господа, — произнес он.
Те, кто сидел в отдалении, приподнялись со своих мест, и вся компания сбилась в кучу, как стадо овец при виде волка. Один из игроков угрюмо подтвердил, что ночь и в самом деле ненастная.
— Уж не помешал ли я вам, господа? — сказал Крийон с любезной улыбкой, упиваясь смятением, которое вызвал его приход. Тщеславие было ему не чуждо. — Я лишь хотел повидать старого друга, господина Мишеля Берто. Полагаю, он здесь?
— А на что он вам? — с вызовом спросил высокий угрюмый игрок. Казалось, что среди присутствующих лишь он один чувствовал себя на равных с Крийоном, однако даже его смутил безмятежный взгляд вельможи. — Что вам от меня нужно?
— Хочу предложить вам партию в кости, — ответил Крийон и как ни в чем не бывало прошел вперед. — Мой друг рассказал мне о своей неудаче. Он готов к расплате. Но сперва, господин Берто, у меня есть для вас предложение. Его жизнь принадлежит вам. Это ваш выигрыш. Я готов поставить против нее пятьсот экю.
Берто смотрел все так же угрюмо.
— Нет, — произнес он с презрением. — Я не стану играть с вами, господин Крийон. Пусть глупец умрет. Какое вам до него дело?
— Да никакого, я просто желаю выиграть его у вас, — весело ответил Крийон. — Ну же, я ставлю против него тысячу экю. Тысяча экю за жизнь! Mon Dieu, — добавил он, лукаво взглянув на Базана, — друг мой, да вы мне и вправду дорого обходитесь!
В самом деле, у половины игроков на лицах вспыхнула алчность, все нервно сглотнули. Тысяча экю! Целая тысяча! Но к удивлению большинства — были и такие, кто хорошо знал этого человека, — Берто покачал головой.
— Нет, — произнес он, — я не стану играть! Я выиграл его жизнь, и она принадлежит мне.
— Полторы тысячи экю. Пятнадцать сотен…
— Нет!
— Тогда две тысячи! Две тысячи и моя цепь в придачу. Она стоит еще пятьсот.
— Нет, нет и нет!
— Тогда скажите, на что вы будете играть! — взревел великий Крийон, лицо его налилось яростью. — Тысяча чертей с тонзурами! Я решительно намерен отыграть у вас его жизнь. Что вы за нее хотите?
— За его жизнь?
— Да, черт возьми!
— Вашу, — невозмутимо произнес Берто.
Базан прерывисто вздохнул; в остальном тишина была такой напряженной, что было слышно, как осыпается зола с поленьев в жаровне. Безграничная, неслыханная дерзость этого предложения заставила одних затрепетать, других улыбнуться. Но никто не улыбался более зловеще, чем Мишель Берто, и никто не держался так бестрепетно, как Крийон, которому был брошен вызов.
— Ставка высока! — сказал он, насмешливо вскинув голову, и обвел собравшихся взглядом: так волк мог бы посмотреть на овец, вздумай они восстать против него. — Вы много просите, господин Берто.
— Что ж, умерю аппетиты, — ответил Берто ироничным тоном. — Если я выиграю, отдам вам его жизнь. Он получит свободу независимо от того, выиграете вы или проиграете, господин Крийон.
— А это уже немало! — ответил Крийон также насмешливо.
— Мало или нет...
— Так мы договорились?
— Договорились, — Берто издевательски отвесил поклон.
— Принято! — воскликнул Крийон и оказался за столом так быстро, что зрители едва успели расступиться. — Принято! Тихо! — возвысил он голос, заглушив возражения Базана и изумленное перешептывание зрителей. — Молчи, болван! — он стукнул кулаком по столу. — Такова моя воля. Ничего не бойся! Я — Крийон, и я не проигрываю.
Великолепная самоуверенность, высокомерие, бесстрашие этого человека убеждали присутствующих в том, что он совершенно серьезен, что он с ними не шутит.
— Итак, договорились, — продолжал он сухо. — Если я выигрываю, мы оба свободны, господин Берто. Если я проигрываю, господин де Базан уходит, а я даю слово дворянина, что убью себя еще до рассвета. Скажем, не позднее, чем через шесть часов. Мне необходимо уладить кое-какие дела.
Вероятно, никто в комнате не был изумлен больше, чем Берто. На его болезненно-желтых щеках показался слабый румянец, в глазах вспыхнул зловещий огонек. Но произнес он только:
— Да, это меня устроит.
— Тогда бросайте кости! — сказал Крийон, наклонился за свечой с соседнего стола и поставил ее подле себя. — Вам, друг мой, — сказал он, обращаясь к Базану со всей серьезностью, — я советую вести себя тихо. Иначе мы с вами поссоримся.
Улыбка его оставалась столь же спокойной, манеры — столь же непринужденными, а голос — столь же ровным, как в тот момент, когда он только вошел в комнату.
Бывалые игроки, столпившиеся вокруг стола, не раз на своем веку хладнокровно, хотя и не без интереса и даже, быть может, некоторого сожаления, наблюдали, как люди разыгрывают последнее. Теперь же они следили за тем, как человек из прихоти ставил на кон свою жизнь, с совершенно другими чувствами; они смотрели на него изумленно, с восхищением, они признавали его превосходство, и это не столько задевало их самолюбие, сколько пробуждало интерес. На мгновение человек, возвысившийся над смертью, рискнувший своей жизнью ради забавы, безделицы, сиюминутного развлечения, стал полубогом.
— Бросайте! — повторил Крийон небрежно, кажется, совершенно не замечая суеты вокруг. — Бросайте, но поосторожнее со свечой — у вас рукав горит.
В самом деле, рукав уже тлел. Берто отодвинул свечу и, будто уязвленный хладнокровием соперника, яростно ударил игральным стаканом по столу и с вызовом поднял его. Он выругался, лицо его побелело: две единицы.
— Ну, и это все? — спокойно произнес его соперник. — Готов поставить тысячу экю против сотни на то, что я вас побью. Пятьсот против сотни — на то, что я удвою результат. Никто не принимает пари? Тогда бросаю. Мужайтесь, друг мой. Я — Крийон!
Он бросил: единица и двойка.
— Мне лишнего не надо, — сказал он, но мало кто расслышал эти слова: его соперник, вероятно, и еще один или двое из присутствующих, ибо в то же мгновение в комнате раздался дружный крик, от которого затряслись дубовые балки:
— Да здравствует Крийон! Храбрый Крийон!
Отныне и впредь по всей Франции Крийона не называли иначе до самого дня его смерти через много-много лет. Письмо к нему великого короля: «Полезай в петлю, храбрый Крийон! Мы победили в Арке, а тебя там не было»,Цитата из письма Генриха Наваррского. Стала крылатой благодаря Вольтеру, который ввел ее в примечании к поэме «Генриада». не забыто до сих пор — и никогда не будет забыто. И это в стране, которая быстрее других расставалась со своим прошлым.
Он поднялся из-за стола и поклонился величаво, внушительно, надменно.
— Прощайте, господин Берто, до поры до времени, — сказал Крийон; и не будь он человеком слишком гордым для того, чтобы опуститься до угроз, его слова можно было бы счесть угрожающими. — Прощайте, господа, — продолжил он, накидывая плащ. — Желаю всем доброй ночи. И пусть вам повезет так же, как мне. Господин де Базан, вас не затруднит составить мне компанию? Позвольте вас уведомить, что у вас только что сменился хозяин.
Юношу слишком переполняли чувства, чтобы он мог ответить, и, не пытаясь благодарить своего спасителя при свидетелях, он вышел вслед за ним. Крийон молчал и не останавливался, пока они не оказались на улице де Фоссе, впрочем, не заговорил он и там; после минутного колебания он направился на открытую площадку перед Лувром. Здесь он остановился и положил руку на плечо своего спутника.
— Теперь, друг мой, мы можем говорить свободно. Вы хотите меня благодарить? Не стоит. Лучше выслушайте. Я спас вам жизнь, это правда, но теперь ведь она в моем распоряжении, не так ли? Теперь настала моя очередь поручить вам одно дело.
— Все что угодно! — пылко воскликнул юноша. Невиданное бесстрашие незнакомца до самых глубин поразило его неискушенную натуру. — Только прикажите.
— Очень хорошо, — сурово ответил Крийон, — пусть будет так. Ловлю вас на слове. Но имейте в виду, господин де Базан: то, о чем я вас прошу, выполнить совсем не просто. Это такое дело, — он помедлил, — на которое я и сам не решаюсь.
— В таком случае того, о чем вы меня просите, не существует!
— Вы ошибаетесь, — отвечал придворный, хотя комплимент ему явно польстил. — Итак, завтра король ужинает в доме госпожи де Сов.Шарлотта де Сов (1551 — 1617) — фрейлина Екатерины Медичи, состояла в длительной любовной связи с Генрихом Наваррским. Ей приписывали множество высокопоставленных любовников, в том числе герцога де Гиза и герцога д’Эпернона. Я буду его сопровождать. Ее дом на улице Арбр Сек, через два дома от женского монастыря. Вот вам сто экю. Оденьтесь так, чтобы сойти за одного из моих людей, и ждите меня у ворот. Затем следуйте за мной и во время ужина стойте у меня за спиной, как все прочие из моей свиты.
— И это все? — спросил Базан в изумлении.
— Нет, не совсем, — сухо ответил Крийон. — Остальное я шепну вам на ухо, когда буду проходить мимо. Смело и честно исполните то, о чем я прошу вас, мой друг, и, если все пройдет хорошо, я о вас не забуду.
— Я к вашим услугам! Распоряжайтесь мною, как сочтете нужным! — ответил Базан.
Но для простых смертных нет ничего более пугающего, чем неизвестность, и двадцать четыре часа он вынужден был томиться в ожидании. Что же это за дело, если даже Крийон, человек столь отважный, не решается на него? Оно не связано со смертельной опасностью, ведь Крийон рискнул своей жизнью по прихоти, повинуясь капризу. Тогда что же? Базан рассматривал этот вопрос и так и эдак, день и ночь вертел его в голове, возвращался к нему снова и снова. При этом, хотя ему и не запретили появляться на людях, он, следуя инстинкту, старался как можно меньше привлекать к себе внимание, остерегаясь мест, где можно было повстречать свидетелей той странной игры у Симона.
Следующим вечером, без четверти девять, он, с колотящимся сердцем, уже ждал у ворот дома на улице Арбр Сек. Он затесался в толпу лакеев, факельщиков, простых горожан, подмастерьев, случайных прохожих, собравшихся поглазеть на огни и на королевских гвардейцев, которые уже выстроились у входа во внутренний двор. Базан не без усилий пробрался в первый ряд и ждал, лихорадочно вглядываясь в лицо каждого входящего.
Время шло, а Крийон все не появлялся; вдоль улицы раздались громкие возгласы, приветствующие герцога де Гиза, который медленно проследовал внутрь, обводя орлиным взором лица кланяющихся горожан. Он был велик ростом, а огромный шрам, казалось, делал его величественное лицо еще внушительнее. Улыбка у герцога была слегка надменной, а глаза посажены, пожалуй, слишком близко; под его взглядом Базан на мгновение почувствовал себя ничтожным и жалким. Вскоре из разговоров окружающих он понял, что приближается королевская процессия, и в конце улицы загромыхала карета Генриха Валуа в сопровождении дюжины дворян — телохранителей из Сорока пяти.Отряд телохранителей Генриха III из сорока пяти дворян-гасконцев, созданный герцогом д’Эперноном в 1585 году Короля приветствовали довольно холодно. Лишь те, кто попадался на глаза гвардейцам, нехотя салютовали.
Базан не был ни парижанином, хотя и жил сейчас в Париже, ни сторонником Лиги, хотя и исповедовал католичество, и в порыве простодушной преданности он забыл, ради чего здесь находился. Сорвав шляпу, он несколько раз громко прокричал: «Да здравствует король!» В карете сидело шесть человек, но Генрих III, которого безошибочно можно было узнать по бледному худому лицу, миндалевидным глазам и тонкой бородке, заметил и приветствие, и приветствующего; взгляд его поверг юношу в смущение, за которое ему едва не пришлось поплатиться — только когда гвардейцы сомкнулись вокруг кареты, он разглядел сидевшего на козлах Крийона. Увидев его, Базан поспешил втиснуться в толпу бегущих позади кареты и успеел войти вместе с ними.
Во внутреннем дворе, заполненном дворянами и их слугами, царила полная неразбериха, поэтому Базану не составило труда приблизиться к Крийону и обменяться с ним несколькими словами. Переданное ему приказание так ошеломило его, что он больше ни на что не обращал внимания до тех пор, пока не оказался в длинной галерее, где свита ожидала вельмож, беседовавших в дальнем ее конце. Из разговоров вокруг он узнал, что один из них, темноволосый красавец, был Альфонсом д'Орнано, которого часто называли корсиканским капитаном, второй — господином д’О, военным губернатором Парижа, третий — графом де Суассоном.Перечисляются видные исторические деятели, принадлежавшие к партии короля. Но не успел он разглядеть этих людей и всю новую для него пышную обстановку, в которой очутился, как двойные двери галереи распахнулись, и во внезапной тишине высокопоставленные особы вступили в обеденный зал, где король, герцог де Гиз и несколько дам уже стояли или сидели на своих местах, пройдя чуть ранее через другую дверь. Базан вошел вместе с остальными и, видя, что Крийон намеревается сесть неподалеку от места короля, находившегося на возвышении под балдахином, встал у стены позади него.
Процессия Лиги в Париже
Фото: carnavalet.paris.fr
Если бы слова, которые Крийон прошептал ему на ухо, не занимали почти все его мысли, Базан пришел бы в больший восторг от представшей его глазам сцены, которая в своей пышности, разумеется, превосходила все, на что только хватало воображения провинциального юноши. Потолок и стены зала, который украшали занавеси из синего бархата и освещали сотни свечей, были отделаны кедровыми панелями. Убранство стола ослепляло золотыми блюдами и дорогими тканями, керамикой Палисси и вазами Челлини, и, вместе с богатством платья, драгоценностями и обнаженными плечами дам, все это создавало изысканную картину, которую дополняли смех и непринужденные разговоры. Было сложно углядеть угрозу, таящуюся в шелках, блеске чаш, смеющихся глазах, и еще сложнее было распознать за красотой ту опасность, что приводила в содрогание самого Крийона.
Но для Базана, чьи нервы были взвинчены до предела, всей этой роскоши не существовало. Она померкла для него, как меркнут прекрасные цветы для человека, заметившего среди бутонов кольца змеи. Одна лишь фраза, которую прошептал Крийон, раскрыла ему все, так что теперь, когда он узнал Мишеля Берто, стоявшего у противоположного края стола среди свиты герцога де Гиза, он не удивился, а только отметил для себя, с какой стороны может грозить опасность.
При взгляде на женственного тридцатисемилетнего короля с трудом верилось, что он бывал на полях знаменитых сражений и когда-то подавал надежды стать великим полководцем; он гладил собачку, которую держал на коленях, и устало слушал сидящую рядом красавицу, которая что-то ему нашептывала. Ее чары, очевидно, на него почти не действовали, а из того, что было на столе, короля интересовало разве что вино. Безразличие читалось в его взгляде, его длинные тонкие пальцы дрожали. Базан видел, как король осушил свой золотой кубок, едва оказавшись за столом, видел также, как он протянул кубок, чтобы его снова наполнили вином. Желание было прилежно исполнено, и на мгновение кубок задержался в руке короля, занятого беседой с соседкой. Затем король поставил кубок на стол, но руки от него все еще не убирал.
В следующий миг комната взорвалась возгласами смятения и негодования, и все обернулись в одну сторону. Базан, с беспримерной дерзостью выступив вперед, выхватил кубок едва ли не из рук короля и осушил его до дна!
Многие сорвались со своих мест, двое или трое схватили преступника и крепко его держали. Один из них, то ли потому, что решил отличиться особым рвением, то ли потому, что более чутко воспринял оскорбление, нанесенное Базаном, с силой замахнулся на него кинжалом. Удар был хорошо направлен и непременно попал бы в цель, но Крийон, вскочивший с места в числе первых, ловко отвел его. Оставшейся в ножнах шпагой он отбил кинжал, и тот, вращаясь, отлетел к потолку.
— Назад! — закричал он громовым голосом, заслоняя собой виновника. — Я сказал, назад! Я отвечу за все перед королем!
Ножнами он расчистил себе дорогу, и стоило ему подать сигнал, как двое гвардейцев, охранявших ближайшую дверь, — они находились в его подчинении — оказались возле него. Скрестив свои пики перед пленником, они защитили его от немедленного нападения. К этому времени все в комнате были уже на ногах, за исключением короля, которого произошедшее, казалось, затронуло меньше, чем кого бы то ни было из присутствующих. В этот момент он поднял руку, призывая к тишине.
— Он сумасшедший? — невозмутимо спросил король. — Что происходит, Крийон?
— Я отвечу на все вопросы Вашего Величества, — сказал придворный. Но в ту же секунду внезапно переменившимся тоном громко прокричал:
— Остановите этого человека, д’Орнано, заклинаю вас! Остановите его!
Предупреждение запоздало. Корсиканец метнулся к двери, но толпа преграждала ему путь, и человек, которого имел в виду Крийон, тот самый, кто разыгрывал в кости жизнь Базана, то есть не кто иной, как Берто, добрался до выхода первым и скрылся еще до того, как стоящие у входа успели опомниться.
— За ним! — ревел Крийон. — Схватить его любой ценой! Mort de Dieu! Он все-таки перехитрил нас!
— Господин Крийон, — произнес один из сидящих за столом высокомерным и повелительным тоном человека, чьи слова никогда не оставались без внимания, — Его Величество просит вас разъяснить смысл происходящего. Быть может, вы соблаговолите исполнить его желание?
— Я отвечу Его Величеству, — ответил Крийон, остановив мрачный взгляд на красивом лице говорящего, — равно как и вам, господин де Гиз. Моего повелителя пытались отравить. Этот молодой человек, заметив, что вино королю налито посторонней рукой, спас Его Величеству жизнь, выпив яд вместо него!
Генрих де Гиз презрительно рассмеялся.
— Весьма правдоподобная история! — произнес он.
— И это в моем доме! — воскликнула госпожа де Сов в том же тоне. — Его Величество не поверит, что я…
— Я не сказал ни слова против госпожи де Сов, — резко оборвал ее Крийон. — В остальном пусть рассудит король. Все очень просто. Если юноша останется невредим, значит, в том кубке не было яда, и я лжец. Если он пострадает, пусть король скажет, кто здесь лжет!
Внимательный наблюдатель мог бы заметить, что лица многих присутствующих омрачились тревогой. Крийон остался стоять на своем месте, лицом к столу, зорко следя за происходящим. Граф де Суассон, один из младших Бурбонов, приблизился к королю, держа руку на эфесе. Д’Орнано, уже отославший двух гвардейцев на поиски Берто, не скрываясь, обнажил свою длинную шпагу и встал по другую сторону от короля. Сторонники герцога тоже забеспокоились. Шестеро поднялись и окружили герцога де Гиза, который продолжал сидеть, скрестив руки, и только улыбался. Он, вероятно, понимал, что, как бы ни обернулось дело, здесь, в Париже, ему ничто не угрожает, а впрочем, быть может, и не имел отношения ни к преступлению, ни к заговору.
Последние слова Крийона заставили многих, в том числе и короля, взглянуть на лицо задержанного. Базан стоял, прислонившись к стене, все еще не выпуская кубка из рук. В то мгновение, когда все одним движением повернулись к нему, он начал бледнеть, рот его искривился судорогой, и в следующее мгновение кубок упал на пол. Резко оттолкнувшись от стены, он выставил руки перед собой и, будто лишившись зрения, шарил ими в воздухе до тех пор, пока одной из них не отыскал пику стоявшего ближе охранника и не попытался за нее удержаться. В то же мгновение он глухо прохрипел:
— Господин Крийон, вы видели! Мы… мы в расчете!
В эту секунду он бы и рухнул, но стоявшие рядом подхватили его под руки и удержали под испуганный ропот — многие храбрецы боятся такой смерти. Послышался женский крик, с одной дамой случился обморок. Лицо юноши тем временем посинело, шея, казалось, одеревенела, и глаза вылезли из орбит. Король вздрогнул, взглянув на него.
— Святой Дионисий!Святой Дионисий (Святой Дени) был первым епископом Парижа (III век). Согласно легенде, его казнили на Монмартре. Базилика Сен-Дени служила местом захоронения французских королей, вот почему Генрих III обращается именно к этому святому. — пробормотал он; на лбу у него выступила испарина. — Я был на волосок от гибели! Можно ли что-нибудь сделать для этого несчастного?
— Я попытаюсь, сир, — ответил Крийон, впервые на мгновение ослабив бдительность. Достав из кармана небольшой пузырек, он велел одному из гвардейцев разомкнуть страдальцу зубы и сам влил ему в рот содержимое флакона.
— Славный малый, — пробормотал Крийон, — он осушил всю чашу. Я приказывал выпить лишь половину. И этого было бы достаточно. Но он молодой и сильный. Возможно, он выживет.
Остальные наблюдали за ними, кто с любопытством, кто с жалостью, кто с тайным страхом. Герцог де Гиз первым облек в слова мысль, посетившую многих:
— Тем, кто знает противоядие, известен и яд, господин Крийон.
— Что вы хотите сказать, герцог? — запальчиво парировал Крийон, вскочив на ноги. — Что я в этом замешан? Что мне известно больше, чем я уже сообщил? Если так, то это ложь, и вы сами об этом прекрасно знаете!
— Я? — воскликнул герцог. Его глаза сверкали, щеки побагровели. Никогда еще ему не приходилось выслушивать подобное. — Вы намекаете… намекаете, что я знаю об этом заговоре больше, чем вы… если заговор вообще был?
— Довольно! — поспешно вставая, сказал король, чье лицо теперь выдавало его чувства. — Тихо, господа! Тихо! И вы, кузен, ни слова больше, я вам приказываю! Кто разливал вино?
— Негодяй по имени Берто, — с жаром ответил Крийон, — он был среди свиты герцога де Гиза.
— Он не из моей свиты! — раздраженно возразил герцог.
— Стало быть, это человек госпожи де Сов.
— Мне о нем ничего неизвестно! — истерично закричала дама. — Я в жизни не разговаривала с этим человеком! Я его не знаю!
— Довольно! — решительно оборвал их король. Лицо его становилось все мрачнее. — Довольно! Ни слова больше до тех пор, пока не найдут Берто. — Кузен, — продолжил он, обращаясь к графу де Суассону, — вы проводите меня во дворец. Д’Орнано, мы немедленно возвращаемся, вы едете с нами. Господину Крийону мы препоручаем этого молодого человека, у которого мы теперь в долгу и чью преданность не забудем. Мадам, целую вашу руку.
На поклон де Гиза он ответил лишь сдержанным кивком. Последний из Валуа временами мог вновь сыграть героя сражений при Жарнаке и Монконтуре,Битвы при Жарнаке (13 марта 1569 года) и Монконтуре (3 октября того же года) — основные сражения Третьей Гугенотской войны во Франции между войсками католиков и гугенотов, закончившейся победой католиков. мог даже продемонстрировать достоинство, не уступая де Гизу. Все низко склонились перед покидавшим зал королем, и большая часть собравшихся — даже те, кто не сопровождал его во дворец, — ушли вслед за ним. Через три минуты возле молодого человека не осталось никого, кроме Крийона, нескольких младших офицеров и горстки гвардейцев.
— Он поправится, — сказал Крийон офицеру рядом с ним. — Он молод, и они не осмелились приготовить слишком сильную дозу. Однако мы не сможем никого обвинить, пока не заставим Берто говорить.
— Берто мертв…
— Что?
— Мертв как Хлодвиг,Король франков, правил с 481 по 511 гг. — спокойно повторил лейтенант. — Он лежит в переулке, господин Крийон.
— Кто его убил? — Крийон подскочил в бешенстве — Кто посмел его убить? Не эти же дураки-гвардейцы. Они ведь знали, как нам нужны его показания.
— Нет, это не они, — ответил так же спокойно другой лейтенант. — Его нашли мертвым шагах в двадцати от дома. Он был обречен с того момента, как вошел в эту дверь. Вы понимаете, о чем я, господин Крийон? Он знал слишком много, чтобы оставаться в живых.
— Mort de Dieu! — воскликнул Крийон, восхищенно воздев кверху руки. — До чего же они хитры! Ничего не упустили. Что ж, я доложу королю. Этот случай заставит его быть осторожнее. Если бы я не додумался до того, что кто-то должен выпить отравленное вино в присутствии короля, я бы не смог его убедить; если бы, благодаря счастливому случаю, я не заполучил этого юношу прошлым вечером, долго бы мне пришлось искать желающих! Но мне пора.
И все же он помедлил, чтобы проверить состояние Базана. Судороги, сотрясавшие крепкое тело юноши, прекратились, а на лбу у него выступила обильная испарина.
— Да, он поправится, — повторил Крийон с еще большей уверенностью.
И, словно бы слова его достигли сознания Базана, тот открыл глаза.
— Я сделал это! — пробормотал он. — Я это сделал. Мы в расчете, господин Крийон!
— Не вполне так! — воскликнул тот, порывисто склонившись и приобняв его. — Не в расчете. Теперь я перед вами в долгу, но я это исправлю. Можете быть спокойны: ваша судьба устроена, господин де Базан. Покуда жив Крийон, у вас не будет недостатка в друзьях.
И он сдержал свое слово. Не может быть никаких сомнений, что Лоранс де Базан, занимавший высокий пост при министре Сюлли и дослужившийся до помощника суперинтенданта финансов Гиени, был не кто иной, как наш юный Базан. И это значит, что он на много лет пережил своего покровителя, ведь Крийон, le brave Crillon, по прихоти бросавший вызов судьбе, умер в своей постели в самом начале XVII века и покоится под знаменитым камнем в Авиньонском соборе. А Базан все еще процветал и пользовался влиянием при дворе во времена, когда вершины могущества достиг кардинал Ришелье. Но вот надгробный камень Базана не сохранился. Остался лишь рисунок, запечатлевший этот камень, да неразборчивая запись внизу пыльной страницы в одной из книг темной библиотеки.
Перевод и вступление: Екатерина Пежемская и Анна Чижова.
Перевод выполнен по изданию: Weyman S. J. In Kings' Byways. New York: Longmans, Green, and Co., 1902. P. 50-85.