Приключения по выходным: «Прапорщик Найтли»

Переводы авантюрных рассказов XIX века по субботам

Один из лучших рассказов Мейсона «Прапорщик Найтли» был опубликован в 1901 году в составе сборника «Прапорщик Найтли и другие рассказы». Действие разворачивается 13 мая 1680 года в марокканском городе Танжере, который находился под властью Британской короны с 1661 по 1684 год. Танжер был частью приданого португальской принцессы Екатерины Брагансской, супруги английского короля Карла II. В честь этой принцессы англичане назвали построенный в Танжере порт, в рассказе также упоминаются форт Карла и редут Генриетты, названные, соответственно, в честь короля и его сестры. Однако, несмотря на все усилия по обороне города, закрепиться в Марокко не удалось: на содержание гарнизона не хватало средств, а как раз к 1680 году особенно усилилось военное давление со стороны марокканцев, которыми в то время правил знаменитый султан Мулай Исмаил ибн Шериф из династии Алауитов (между прочим, именно о нем идет речь в романе «Анжелика и султан» Анн и Сержа Голон). Англичане несли огромные потери, и через четыре года после описанных в рассказе событий гарнизон, максимальная численность которого доходила до 3000 человек, был эвакуирован, а все танжерские форты и мол взорваны.

ПРАПОРЩИК НАЙТЛИ

В одиннадцать часов вечера корабельный хирург Уайли, служивший на судне королевского флота «Бонетта», вымыл руки, надел мундир и по узкой мощеной улочке направился из госпиталя Танжера к кордегардииЗдание, где размещался караул, охранявший городские ворота, замок или, как в этом рассказе, порт. Здесь могли располагаться как помещения для арестованных, так и квартиры для офицеров. у порта Екатерины. На втором этаже здания Шеклтон, майор Танжерского пехотного полка, играл в бассетБассет — игра банковского типа (т. е. с участием банкомета и понтеров, которые делают ставки на карту по своему выбору, как при игре в штосс или фараон, неоднократно описанных в русской литературе), была популярна при дворе Карла II. Игра сопряжена с высоким риском, так как позволяет быстро выиграть или проиграть крупные суммы. Среди игроков нередко встречались шулера. с лейтенантом Скроупом из полка ТрелониЗдесь анахронизм, поскольку Чарльз Трелони был назначен командиром Второго пехотного полка Танжера только 27 ноября 1680 года, а сам полк, призванный усилить гарнизон Танжера, образован 13 июля того же года. и молодым капитаном Тессином из Королевского батальона. Доктор Уайли начал рассказывать малоинтересные подробности из своей медицинской практики трем другим офицерам, не занятым игрой. Двое из них, послушав его с невозмутимой скукой столько времени, сколько того требовали немногие правила приличия, которые еще действовали в Танжере, вышли на балкон и закурили трубки.

Над ними в роскошном небе Марокко сияли звезды; в бухте, где стоял флот адмирала Герберта, повсюду виднелись якорные огни; снизу доносился шум беспокойного города. Это была ночь на тринадцатое мая 1680 года, и жизнь каждого христианина в Танжере висела на волоске. Мавры прорвались через укрепленные позиции на западе и окопались под стенами города. Сегодня пал редут Генриетты; завтра, должно быть, падет маленький форт Дьявольский Спуск, построенный у кромки моря, так что волны доставали до его бревенчатой ограды; да и форт Карла на юго-востоке едва ли находился в более выгодном положении. Однако наутро была назначена вылазка, чтобы в последний раз попытаться спасти форт Карла, и два офицера на балконе, куря свои трубки, рассуждали о вероятности успешного исхода.

Между тем в комнате доктор Уайли продолжал вещать, обращаясь к единственному оставшемуся слушателю, который слишком устал, чтобы выразить протест, и дремал, прислонив стул к стене.

— Сотрясение мозга, — рассказывал Уайли, — сопровождается одним интересным эффектом: придя в себя, пациент не помнит, что было непосредственно перед ударом. Представьте себе: человек идет по улице здесь, в Танжере; через четыре, пять, шесть часов он садится на лошадь, лошадь сбрасывает его, и он ударяется головой. Каким же будет последнее воспоминание бедняги, когда он придет в себя? Возможно, вывеска лавки на улице, по которой он шел, или назойливый прокаженный нищий. Те несколько часов перед падением с лошади навсегда перестают для него существовать. Речь не идет о временной потере памяти. Из цепи его воспоминаний выпадает звено, и оно никогда не будет восстановлено.

— Разве что с чужих слов? — уточнил лейтенант Скроуп, игравший в бассет. Он сказал это небрежно, взяв со стола розданные карты. Доктор Уайли придвинул свой стул поближе к столу и согласился с замечанием:

— Конечно, разве что с чужих слов.

Уайли в Танжере был новичком, его корабль прибыл в бухту менее недели назад; впрочем, этого времени оказалось достаточно, чтобы Скроуп стал вызывать у доктора интерес, смешанный с недоумением. По возрасту Скроуп был ближе к сорока, чем к тридцати годам: смуглый, с орлиным носом, он был чуть ниже среднего роста, но этот недостаток искупало изящество его фигуры. Скроуп интересовал Уайли, потому что казался ему человеком, в котором сильные страсти отчаянно борются с сильной волей. Он всегда был сдержан, но Уайли не сомневался, что это привычная маска, под которой дремлет огонь. Говорил Скроуп обычно спокойным, решительным голосом, как человек, хорошо изучивший свой характер; однако Уайли чувствовал в нем буйный нрав, который тот постоянно подавлял, но не мог унять. Одним словом, этот человек был настроен против всего света, но не тратил силы зря. Недоумение же было вызвано тем, что Скроуп до сих пор пребывал в невысоком лейтенантском чине, ведь в здешнем гарнизоне из-за множества потерь повышение по службе происходило очень быстро. За столом напротив лейтенанта Скроупа сидел двадцатичетырехлетний юноша старше его по званию — он был капитаном.

Однако Уайли продолжил свой рассказ, обращаясь именно к лейтенанту.

— Продолжительность выпавшего из памяти промежутка времени пропорциональна тяжести сотрясения мозга. Это может быть час; но в моей практике я сталкивался и с тем, что пострадавший забывал целый день.

Он откинулся на спинку стула и улыбнулся:

— Такой человек вынужден задавать себе странный вопрос: «Что делал я в эти часы?» Странный и пугающий.

Скроуп выбрал карту из раздачи и сделал ставку. Не отрывая глаз от стола, он спросил:

— Пугающий? Почему?

— Потому что вопрос будет скорее не в том, что он делал, а в том, что он мог сделать за это время. Человек всю жизнь пытается обуздать свои страсти. За несколько часов самый честный из нас может совершить ужасное преступление, опорочить себя. Скроуп молча посмотрел на доктора, пытаясь понять истинный смысл его слов. Затем беззаботно произнес:

— Наверное. Но неужто вы полагаете, что этот вопрос будет так уж сильно его мучить?

— А разве нет? — спросил Уайли.

Скроуп пожал плечами:

— Чтобы поверить вам, я cам должен стать свидетелем подобного случая.

И такой случай ему тут же представился. Гвардейский капрал из охраны порта Екатерины постучался в дверь и получил разрешение войти. Он стал о чем-то докладывать майору Шеклтону, и, пока он рассказывал, двое офицеров вернулись в комнату с балкона, а тот, что дремал, прислонившись к стене, проснулся, и ножки его стула с грохотом опустились на пол.

По словам капрала, часовой, стоявший на посту у бревенчатой ограды порта Екатерины, вдруг заметил, что на земле в нескольких ярдах от ограды мелькнуло что-то белое. Он стал наблюдать, и белая фигура снова сдвинулась с места. Часовой спросил, кто идет, и человек — судя по выговору, это был англичанин — умоляющим шепотом попросил впустить его. Часовой потребовал назвать пароль и в ответ услышал:

— Инчикуин.Уильям О’Брайен Инчикуин был губернатором Танжера с 1675 по начало 1680 года. Это последний известный мне пароль. Впустите меня! Впустите!

Часовой вызвал капрала, капрал впустил беглеца и привел его в кордегардию. Сейчас он находился в караульной на первом этаже.

— Вы правильно поступили, — сказал майор. — Этот человек пришел со стороны позиций мавров — возможно, у него есть сведения, которые помогут нам утром. Проводите его наверх!

Капрал вышел, и майор задумчиво повторил:

— Инчикуин... Не могу припомнить этого пароля.

Уайли заметил, что, когда капрал впервые назвал пароль, Скроуп, который разглядывал свои карты, уронил одну из них на стол, будто бы у него дрогнула рука, резко вскинул голову, поднял брови и на секунду уставился на стену перед собой. Поэтому доктор сказал Скроупу:

— А ведь вы его помните.

— Да, я помню этот пароль, — просто ответил Скроуп. — И на то у меня есть причина. В ночь, которая погубила меня, ночь на шестое января два года назад, паролем служил «Инчикуин», а отзывом — «Тевиот».Эндрю Рузерфорд Тевиот был губернатором Танжера в 1663–1664 годах. Погиб в бою.

Последовала неловкая пауза, все переглянулись. Молчание прервал майор Шеклтон, хотя ему и не удалось сказать ничего вразумительного.

— Гм… ммм... да, — произнес он и добавил, похлопав Скроупа по плечу: — Ну же, Скроуп, славный вы малый.

Скроуп ничего не ответил, но капитан Тессин вдруг стукнул кулаком по столу.

— Шестого января два года назад. Послушайте, — и он наклонился к Скроупу через стол, — Найтли погиб во время вылазки в то утро, его тело мы так и не нашли. Капрал сказал, что беглец — англичанин. Что, если…

Майор Шеклтон, покачав головой, перебил его:

— Найтли пал у меня на глазах. Я видел, как был нанесен удар; ему, наверное, проломили голову.

В коридоре послышались звуки шагов, дверь отворилась, и на пороге появился беглец. Все немедленно повернулись к нему, а затем разочарованно отвели глаза. Однако Уайли заметил, что Скроуп, едва взглянув на вновь прибывшего, поднялся со стула. Он не отошел от стола, просто теперь встал там, где раньше сидел.

Беглец был высокого роста; его исхудавшее, обожженное солнцем лицо заросло нечесаной бородой, цвет которой будто специально скрывала грязь, но кое-где из-под капюшона виднелись светлые кудри с проседью, а ввалившиеся голубые глаза сияли радостью. На нем были лилово-белая форма солдата-мавра.

Майор Шеклтон внимательно смотрел на его платье.

— Один из наших дезертиров-вероотступников устал от своих новых друзей, — произнес он с некоторым презрением.

— Вероотступники не носят цепей, — сказал человек в проходе и поднял руки: из-под длинных рукавов показались наручники. Он говорил слабым, хриплым голосом, как будто ему давно не случалось произносить слов на родном языке; словно нуждаясь в опоре, он схватился за дверной косяк. Тессин вскочил со стула и приблизился к вошедшему.

Незнакомец неуверенно шагнул вперед. Раздался лязг, и Уайли заметил разорванную цепь на его щиколотках.

— Неужели два года так меня изменили? — спросил незнакомец. — Что ж, это были годы ужасных мучений и пыток, так что удивляться нечему.

Тессин пристально вглядывался в его лицо и, наконец, воскликнул:

— Клянусь Богом, это он! Найтли!

— Благодарю, — улыбаясь, ответил Найтли.

Тессин хотел было взять его за руки, но вдруг остановился, перевел взгляд с Найтли на Скроупа и отошел назад.

— Найтли! — приветственно воскликнул майор, приподнимаясь с места. Затем и он тоже выжидающе посмотрел на Скроупа и снова сел. Скроуп стоял неподвижно и, будто погруженный в глубокое раздумье, смотрел на стол. Уайли было ясно, что и Шеклтон, и Тессин из благородных побуждений решили дать этим двоим возможность разобраться между собой. Ясно было и то, что Найтли заметил поведение офицеров и не понял его причины. Он переводил взгляд с одного лица на другое и со смутным беспокойством пытался понять, почему его товарищи ведут себя столь сдержанно.

— Да, я Найтли, — произнес он робко. А затем, выпрямившись, громко сказал: — Прапорщик Танжерского пехотного полка Найтли.

Никто не отозвался. Все так напряженно ждали реакции Скроупа, что даже вызов, прозвучавший в словах Найтли, остался без внимания. Найтли снова заговорил, на сей раз холодно и церемонно, чеканя каждое слово:

— Джентльмены, боюсь, что два года слишком многое изменили. Кажется, из человека, который пользовался вашим расположением, я превратился в непрошеного гостя.
Голос его сорвался; он повернулся к двери, но споткнулся и ухватился за стул. Майор Шеклтон сразу же подскочил к нему.

— Да что с вами, старина? Мы нелюбезно вас встретили? Это все от неожиданности.

— Между тем, — заметил Уайли, — прапорщик Найтли умирает с голоду.

Майор силой усадил Найтли на стул, позвал денщика и приказал ему принести поесть. Уайли наполнил стакан вином из стоявшей на столе бутылки и протянул его прапорщику.

— Кислятина, — сказал он, — но…

— Но Танжер есть Танжер, — рассмеявшись, ответил Найтли. Сердечность майора явно придала ему сил. Он пригубил вино, но, запрокидывая голову, глядел поверх бокала на Скроупа, который так и стоял без движения, и на его лице не отражалось никаких чувств. Он будто окаменел, только грудь вздымалась и падала. Найтли поставил на стол наполовину полный стакан.

— Что-то тут не так, — сказал он, — раз уж даже капитан Скроуп не помнит своего старого товарища.

— Капитан? — воскликнул Уайли. Так значит, когда-то Скроуп был в чине повыше лейтенанта. Вот и ответ на вопрос, который вызывал его недоумение. Но такой ответ вынуждал задаться другим вопросом: «Значит, Скроупа разжаловали, — почему же?» Однако у доктора не было времени подумать об этом, потому что происходящее в комнате уже захватило его внимание. Скроуп никак не ответил на слова Найтли, но принялся тихонько барабанить пальцами по столу. И это постукивание, поначалу смутное и бессмысленное, постепенно приобрело, будто само по себе, определенный ритм. Удары пальцами по столу звучали то громче, то тише. Скроуп бессознательно отстукивал какую-то мелодию, но Уайли никак не мог понять какую.

Некоторое время Найтли наблюдал за Скроупом с тем же пристальным вниманием, что и остальные. А вдруг воскликнул:

— Гарри! Гарри Скроуп!

Имя товарища сорвалось с его уст, словно мольба; он протянул скованные руки к Скроупу, и цепи зазвенели, задев деревянный стол.

Стоявшие рядом с Найтли офицеры тут же как один пришли в движение, послышались удивленные восклицания. Ожидая увидеть беспощадную ярость, они нашли вместо нее смиренную мольбу. А Скроуп прекратил барабанить пальцами по столу и повернулся к Найтли.

— Не трясите передо мной своими цепями, — резко бросил он. — Я глух к их упрекам. Думаете, вы единственный, кому пришлось носить оковы? Могу показать вам кое-что получше, — он сунул левую ладонь под нос Найтли. — Клеймо, видите? Клеймо. И это еще не все, — он поставил ногу на стул и спустил шелковый чулок. Над щиколоткой виднелся широкий след от некогда впивавшихся в плоть оков. — Вы видите, и я влачил цепи; не как вы, среди мавров, но здесь, в Танжере, на этом проклятом молу, на глазах у товарищей-офицеров. Клянусь Богом, Найтли, вам досталась лучшая участь.

— Как! — вскричал Найтли. — Вы работали в цепях на молу Танжера? За что же вы были так наказаны?

И он добавил с искренним участием:

— Уверен, что вы не совершили ничего постыдного.

Майор Шеклтон с трудом подавил восклицание и закашлялся. Скроуп перегнулся через стол и посмотрел Найтли прямо в глаза.

— Наказан я был за дуэль, — твердым голосом произнес он, — произошедшую в ночь на шестое января два года назад.

По лицу Найтли пробежала тень.

— В ту ночь меня взяли в плен, — робко сказал он.

— Да.

Офицеры подошли поближе к столу и, казалось, затаили дыхание, прислушиваясь к этому странному допросу.

— С кем же вы дрались? — спросил Найтли.

— С близким другом, — ответил Скроуп холодным, ровным голосом.

— Из-за чего же?

— Из-за женщины.

Найтли весело рассмеялся, как человек, который может снисходительно относиться к подобным авантюрам, поскольку его они никоим образом не затрагивают.

— Говорил же я, что вы не могли совершить ничего постыдного, Гарри, — сказал он c торжествующей улыбкой.

Слушатели, сгрудившиеся вокруг стола, внезапно отшатнулись. Лицо Скроупа потемнело от гнева, на лбу вздулись вены. Неосторожные слова уже готовы были сорваться с его языка, когда вмешался майор.

— К чему говорить о наказаниях? Какой в этом толк? Скроуп заплатил за свою ошибку. Потом он был произведен в офицеры. Заслужил звание лейтенанта своей храбростью на поле боя. А завтра он вполне может снова стать капитаном. Так или иначе, он носит мундир королевской армии. Здесь мы все, от прапорщика до майора, пользуемся равным уважением.

Скроуп поклонился майору и отошел от стола. Обрадовавшись, что их напряженное ожидание благополучно разрешилось, офицеры рассеялись по комнате, но Найтли слова Шеклтона заставили обратиться мыслями совсем к другому предмету. Перебирая пальцами свое мавританское платье, он сказал с тоскою:

— Когда-то и я носил офицерский мундир.

— И, хвала Господу, вы снова его наденете, — сердечно ответил майор.

Найти привстал со стула, его лицо озарилось странным светом.

— Вы не шутите? — горячо спросил он. — Да, да, вы говорите всерьез! Так пусть же я надену его сегодня, сейчас, еще до ужина. Пока на мне эти цепи, пока на мне эти тряпки, я все еще чувствую плеть надсмотрщика на своих плечах, — сказав это, он раздвинул полы одежды и показал, что под платьем на нем был только грубый мешок с прорезью для головы, достигавший колен.

— И правда, вы слишком долго оставались в цепях, — сказал майор. — Следовало приказать сбить их раньше, но… — он на миг замолчал и неловко продолжил: — Но ваш приход так удивил меня, что я, честно говоря, забыл.

Затем он повернулся к Тессину:

— Тессин, займитесь этим! Сегодня был убит прапорщик Барбур из Танжерского пехотного полка. Он квартировал в кордегардии. Отведите Найтли на его квартиру и посмотрите, что можно сделать. Кстати, Найтли, есть один вопрос, который мне следовало задать вам раньше. По какой дороге вы пришли сюда?

— С холма Тевиота мимо форта Генриетты. Мавры доставили меня из Мекнеса,Мекнес — один из четырех имперских городов Марокко. Его расцвет пришелся на правление Исмаила ибн Шерифа (1672–1727). Находится на расстоянии примерно 250 км от Танжера. чтобы я переводил их разговоры с пленными. Прошлой ночью я бежал.

— Мимо форта Генриетты? — откликнулся майор. — Тогда вы можете нам помочь, потому что вылазка планируется в этом направлении.

— Чтобы снять осаду с форта Карла? — спросил Найтли. — Я догадался, что он окружен, когда услышал, как кто-то с крепостной стены Танжера кричит в рупор, обращаясь к гарнизону форта. Но снять осаду будет непросто. Мавры там основательно окопались. Всего у них три рва. Я бы никогда через них не пробрался, не сними я платье с убитого мавра.

— Три рва, — проговорил Тессин, пожав плечами.

— Да, три. Два ближайших к Танжеру можно преодолеть. Но третий... в глубину он по меньшей мере двенадцать футов, а в ширину не менее восьми ярдов. Скаты у него крутые и скользкие от дождя.

— Что ж, это могила, — небрежно заметил Скроуп, — могила, в которую многие лягут еще до наступления вечера. Хорошо, что она достаточно широкая и глубокая.
Эти мрачные слова подействовали на всех, словно стук в дверь на заговорщиков.

Первым пришел в себя майор.

— Типун вам на язык, Скроуп! — сердито сказал он. — Увидим, кто упокоится в этой могиле с наступлением вечера. А до того мы так славно пощекочем порохом ноздри этим маврам, что некоторым хватит до самой смерти. Bon chat, bon rat.Французская пословица, буквально означает «Хорошей кошке — хорошая крыса». Нас голыми руками не возьмешь. Тессин, позаботьтесь о Найтли.

Тессин и Найтли удалились. Изложив в записке сведения, принесенные Найтли, Майор Шеклтон послал ее лейтенант-губернатору сэру Палмсу Фэрборну. Скроуп прошелся по комнате взад-вперед, а затем спросил, кивнув в сторону двери, в которую вышел Найтли:

— Что за игру он затеял? Я играть не в настроении.

— А вы думаете, он играет? — спросил Уайли.

Скроуп молча взглянул на него, затем ответил:

— Вы в Танжере новичок, иначе не задавали бы такого вопроса.

— Но я должен его задать, — с уверенностью сказал Уайли. — Я знаю достаточно, чтобы не сомневаться в одном. Я знаю, что между прапорщиком Найтли и лейтенантом Скроупом глубокий раздор, и я уверен, что один человек находится еще в большем неведении, чем я, и этот человек — прапорщик Найтли. Ведь я хотя бы вижу, что между вами не все ладно, а он и этого не знает.

— Не знает? — вскричал Скроуп. — Послушайте, старина, лучший друг, с которым я дрался на дуэли, — это прапорщик Найтли. А женщина, из-за которой мы дрались, — его жена. Делайте выводы!

Он почти презрительно бросил эти слова в лицо доктору и снова принялся метаться по комнате.

— Я нисколько не удивлен, — с непринужденной улыбкой ответил Уайли. — Хотя, признаюсь, заинтригован. Истории про жен всегда пикантны.

Доктор благодушно оглядел собравшихся. У него одного был ключ к разгадке, и, поскольку теперь он стал центром внимания, ему хотелось поиграть со своими менее проницательными товарищами, которые просили его объяснить происходящее. Взмахом руки он велел и замолчать и повернулся к Скроупу.

— Ответите ли вы на один мой вопрос?

— Это вряд ли.

Резкий ответ никоим образом не уменьшил любезности доктора.

— Я неудачно выбрал слова. Мне следовало спросить: «Согласитесь ли вы с моим утверждением?» Утверждение следующее: прапорщик Найтли ни о чем не подозревал, пока ему не открылась… эээ… прискорбная правда.

Скроуп прекратил кружить по комнате и вернулся к столу.

— Да, это так, — угрюмо согласился он. — Найтли ни о чем не подозревал. И меня это злило.

Уайли откинулся на спинку стула.

— Ну да, ну да, — проговорил он, тихонько рассмеявшись. — В ночь на шестое января прапорщик Найтли узнал прискорбную правду. В котором часу? — вдруг спросил он.

Скроуп взглянул на майора.

— Вероятно, около полуночи, — сказал он.

— Полагаю, чуть позже, — поправил его майор Шеклтон.

— Чуть за полночь, — повторил Уайли. — Как я понимаю, между прапорщиком Найтли и лейтенантом Скроупом немедленно состоялась дуэль, которая, видимо, была прервана, прежде чем кто-либо из них пострадал.

Шеклтон и Скроуп кивнули, подтверждая слова доктора.

— Наутро, — продолжил Уайли, — прапорщик Найтли участвовал в стычке с маврами, где его так сильно ударили по голове, что, по мнению майора Шеклтона, проломили череп. Во сколько его ударили?

— Между семью и восемью часами утра, — ответил майор.

— Вот-вот, — сказал Уайли. — Все сходится. Через два года прапорщик Найтли возвращается обратно. Он ничего не знает ни о дуэли, ни о причине дуэли. Лейтенант Скроуп для него все еще Гарри, лучший друг. Яснее ясного.

Он оглядел собравшихся. Все лица выражали недоумение, за исключением одного. Исключение это составлял Скроуп.

— Полчаса назад я вам всем рассказывал о последствиях сотрясения мозга. Я и не надеялся увидеть столь удачный пример, — проговорил Уайли.

Капитан Тессин присвистнул, майор Шеклтон вскочил с места.

— Выходит, Найтли ничего не знает! — взволнованно вскричал Тессин.

— И никогда не узнает! — воскликнул майор.

— Разве что с чужих слов, — резко вставил Скроуп. — Джентльмены, вы слишком забегаете вперед. «Разве что с чужих слов». Ведь вы, кажется, так сказали, господин Уайли? Какой магической силой, майор, — насмешливо спросил он, — вы заставите Танжер молчать о таком скандале? Дайте Найтли завтра только до шлюза дойти; ручаюсь, что по дороге он услышит эту историю сотню раз с сотней новых преувеличений.

Помрачнев, майор Шеклтон снова сел.

— И, поскольку это правда, думаю, ему лучше услышать эту историю от меня без всяких прикрас, — продолжил Скроуп.

— От вас? — воскликнул Тессин. — Так значит, снова быть дуэли. Вы подумали о цене?

— Разумеется, — тихо ответил Скроуп.

— Два года мучений, — промолвил майор. — Он так сказал. И вот он возвращается в Танжер для — кто знает — быть может, еще более страшной пытки. Найтли, Найтли, славный офицер, который до той роковой ночи мог рассчитывать на продвижение по службе. Скроуп, я готов обратиться в моралиста и проклясть вас!

Скроуп опустил голову, как будто эти слова задели его. Но вскоре снова ее поднял.

— Полагаю, вы зря жалеете Найтли, майор, — заметил он холодно. — Я не согласен с заключениями господина Уайли. Найтли прекрасно знает всю правду. Заметьте, он ни разу не заговорил о жене. Два года он был в рабстве. Он бежал и не спрашивает, как поживает его жена. Это совершенно ни на что не похоже, а главное, это совершенно не похоже на Найтли. Несомненно, он преследует какие-то собственные цели, но он все знает.

Этот аргумент показался майору Шеклтону убедительным.

— Конечно, конечно… — сказал он. — Об этом я не подумал.

Тессин взглянул на Уайли.

— А вы что скажете?

— Меня это не убеждает, — ответил Уайли. — Более того, я удивлен , как вы раньше не заметили, что Найтли ничего не говорит о жене. Столкнувшись с вашим сдержанным приемом, он явно оробел. Мне показалось, что он чего-то боится.
Майор Шеклтон отдал должное наблюдательности доктора.

— И в чем же тогда дело? — спросил он.

— Ну что ж, я повторю то, что говорил еще до появления Найтли. Представьте, что у вас из памяти выпало несколько часов. Вопрос, что вы успели сделать за это время, наверняка привел бы вас в ужас. Лейтенант Скроуп, однако, усомнился, что кто-то будет терзаться таким вопросом. Ему нужен был живой пример; я считаю, что такой пример перед нами. Думаю, Найтли боится задавать вопросы — потому что страшится узнать, как он провел эти часы.

Воцарилось молчание. Какими бы сомнительными ни казались предположения Уайли, офицеры не нашли, что на них возразить.

Доктор продолжил:

— Воспоминания Найтли обрываются в какой-то момент до дуэли — когда точно, мы не знаем, да это и не так важно. Однако кое-что можно утверждать со всей определенностью: он не знает о своей ссоре с лейтенантом Скроупом. Что нам действительно важно понять, так это то, удастся ли скрыть от него случившееся. Нельзя ли отправить его домой, в Англию? Миссис Найтли, как я понимаю, уже нет в Танжере?

Майор Шеклтон встал, взял Уайли под руку и вышел с ним на балкон. Город спал; на улицах было тихо; белые крыши домов, мерцавшие в звездном свете, спускались к морю, словно мраморные ступени; лишь кое-где виднелись огни. Майор указал Уайли на один из таких огоньков — возле городской стены. Дом, в котором он горел, был так близко, что они могли разглядеть угол квадратного патио; свет падал из окна, которое выходило как раз туда.

— Видите этот дом? — спросил майор.

— Да, — сказал Уайли. — Тут живет Скроуп. Я не раз видел, как он сюда заходит.

— Точно, — подтвердил майор. — Вот только это дом Найтли.

— Дом Найтли! Значит, за этим освещенным окном…

Майор кивнул.

— Она до сих пор в Танжере. И ни разу за эти два года тревога о муже не кольнула ее, ни одной морщины не появилось на ее прелестном лобике — готов поставить на это все жалованье, которое мне задержали, до последней гинеи.

Уайли, облокотившись на перила, глядел на свет и чувствовал, что в мыслях и чувствах его произошла перемена. Интерес, который он питал к Скроупу, полностью угас, — его новым предметом стал Найтли; и наряду с пробудившимся интересом доктор ощутил сочувствие и жалость. Эту перемену в нем произвел желтый свет в окне — свет, который вызывал в воображении неприглядные картины. Перед мысленным взором Уайли предстал жестокий контраст: каждую ночь на протяжении двух лет жена зажигала в доме свет, и Скроуп приходил туда и уходил, когда ему было угодно, а муж в это самое время получал свою порцию палок и кнута от марокканских варваров. В этом была и ее вина — и она не преминула извлечь выгоду из своего положения. В устройстве мира крылась злая ирония, и доктор ощутил это как никогда остро.

— Вы верно заметили, майор, — с горечью сказал он. — Этот свет в окне любого превратит в моралиста и отправит проповедовать на базарной площади.

— Что ж, — отозвался майор, который, казалось, чувствовал себя обязанным хоть как-то защитить Скроупа, — история и вправду не из приятных. Но вы ведь понимаете, это Танжер, крошечная застава на краю мира, где мы умираем с голода за разрушенными стенами, забытые всеми друзьями. У ворот бряцают оружием мавры, хищник вечно клацает зубами у нас над душой — тут уж не до хороших манер. Нам в этой жизни отведено так мало времени, и все это время отнимает война. Страсти в конце концов берут над нами верх, а все представления о чести свелись к тому, чтобы быть храбрым и достойно умереть.

Он ненадолго замолчал, а затем сбивчиво продолжил:

— Найтли прибыл в Танжер всего три года назад. Не стоило ему привозить с собой жену. Скроуп и Найтли стали друзьями. Вскоре все в Танжере уже знали об интрижке Скроупа с женой Найтли и смеялись над недогадливым мужем… Я отлично помню ту ночь на шестое января. Тогда я тоже был начальником караула. Лазутчик сообщил нам, что ночью возможно нападение. Я отправил Найтли к лорду Инчикуину передать ему эти сведения. На обратном пути он зашел к себе домой. Час был уже поздний. Миссис Найтли пела Скроупу какую-то дурацкую песенку. После этого мужчины вышли на улицу и прямо там устроили дуэль. Они перебудили весь квартал; обоих арестовали и привели ко мне… Есть два проступка, за которые мы здесь вынуждены карать более сурово, чем они того заслуживают: дуэли, поскольку мы не можем себе позволить вот так терять офицеров, и ночные стычки на улицах, поскольку мавры таятся под стенами, готовые атаковать при первом удобном случае. Какое наказание постигло Скроупа, вы уже знаете. Найтли я был вынужден на эту ночь отпустить. Он был в карауле — я не мог снять его с поста. Мавры напали на рассвете, и мы отразили атаку. Этот успех мы решили закрепить вылазкой, в которой Найтли пал.

Уайли вновь задумался, какие из этих событий Найтли помнит, а какие нет, — и чего же он так боится, что не решается задать ни единого вопроса, даже о собственной жене.

Тут послышался голос самого Найтли, и Уайли с майором вернулись в комнату. Прапорщик сбрил спутанную бороду и расчесал волосы, которые теперь изящными волнами ниспадали на плечи, и на его лице, несмотря на следы пережитых тягот, проступило что-то мальчишеское. Он облачился в щеголеватый полковой мундир, и во всех его движениях сквозила юношеская живость. Стало заметно, что Найтли на несколько лет моложе Скроупа.

Он салютовал майору, и Уайли отметил, что военная форма придала прапорщику уверенности.

— Вот ваш ужин, старина, — сказал Шеклтон, указывая на корку хлеба и пару жалких селедок, которые денщик поставил на стол. — Как видите, небогато.

— Тем лучше! — рассмеялся Найтли. — Теперь-то я уверен, что оказался дома, в Танжере. Мяса, я полагаю, нет?

— Ни единой косточки.

— И масла тоже?

— Даже на шестипенсовик не намажешь.

— Ну, зато есть сыр, — Найтли подцепил вилкой какой-то огрызок.

— Завтра уже не будет.

— А что там с жалованьем? — ухмыльнувшись, спросил прапорщик.

— Нам уже за два с половиной года должны.

Найтли снова рассмеялся.

— Более того, — добавил Шеклтон, — хотя у нас у самих ничего нет, нам, возможно, придется кормить еще и флот. Презабавная шутка, ничего не скажешь!

— Через неделю она наверняка будет куда меньше меня смешить, — отозвался Найтли.

— Но сейчас я дома, в Танжере, и этого достаточно. Тут все как прежде, — он вдруг осекся. — Все как прежде?

На сей раз он произнес это с вопросительной интонацией — и в голосе его вновь послышалась робость. Никто не ответил.

— Да, все как прежде, — в третий раз повторил Найтли, задумчиво переводя взгляд с одного лица на другое.

Тессин резко отвернулся; Шеклтон заморгал и с беспечным видом — чересчур беспечным — уставился в потолок; Скроуп потянулся за вином и пролил его, пока наполнял свой стакан; Уайли что-то сосредоточенно чертил мокрым пальцем на столе.
Все это не ускользнуло от внимания Найтли. Он положил вилку и подпер голову рукой. А потом начал рассеянно напевать себе под нос какую-то мелодию. Ее ритм показался доктору знакомым. Где он мог ее слышать? И тут он вспомнил. Это был тот самый ритм, та самая мелодия, которую Скроуп отстукивал, когда Найтли только появился. Он барабанил по столу, не отдавая себе в этом отчета, а сейчас Найтли так же бессознательно напевал.

Получается, мелодия имела непосредственное отношение к этим двоим — и, возможно, сыграла свою роль в случившемся. «Дурацкая песенка», — пронеслись в памяти доктора слова майора.

«Она пела какую-то дурацкую песенку». Что, если это мелодия той самой песенки? И тут Уайли осенило. Если это действительно та мелодия, тогда Найтли должен знать всю правду — раз уж он помнит эту песню. Неужели Скроуп все-таки был прав? Неужели Найтли затеял какую-то игру? Уайли бросил на прапорщика взволнованный взгляд. Он пытался вспомнить, о чем эта песня. Мало-помалу, нота за нотой, такт за тактом, мелодия обрастала словами — и наконец Найтли промычал себе под нос целый куплет.

Тут песня оборвалась, и повисла тишина. Уайли снова взглянул на Найтли, но тот сидел все в той же позе, закрыв лицо рукой.

Доктор вздрогнул от чьего-то легкого прикосновения. Он резко обернулся и увидел, что Скроуп, до крайности взволнованный, перегнулся к нему через стол.

— Он знает, он знает! — прошептал Скроуп. — Это та самая песня, которую она пела, и как раз на слове «верней» он распахнул дверь.

Найтли поднял голову и потер лоб, как будто шепот Скроупа его разбудил. Тот поспешно уселся на стул.

— Все как прежде, значит? — спросил Найтли словно человек, только что стряхнувший с себя сон. Потом он поднялся, медленно обошел вокруг стола и встал прямо за спиной у Скроупа. Лейтенант стиснул зубы, оперся на край стола, готовый вскочить, и посмотрел на Уайли взглядом человека, ожидающего смерти.

Один из офицеров шаркнул ногой. Тессин шикнул на него. Найтли сделал шаг вперед и опустил руку Скроупу на плечо; от этого легкого прикосновения Скроуп вздрогнул и побледнел, будто его ударили ножом.

— Гарри, — произнес прапорщик, — моя жена… она еще в Танжере?

Скроуп шумно втянул воздух.

— Да.

— Так она ждет меня! Ты ведь о ней как следует заботился, пока я был в плену?

Он сказал это неуверенным, дрожащим голосом и увидел, как Скроуп затрясся, а его товарищи поежились. Найтли развернулся, кое-как, пошатываясь, добрался до окна и встал там, опершись на подоконник.

— Светает, — тихо сказал он. Уайли посмотрел в окно — небо постепенно бледнело. Наверху оно еще было темно-фиолетовым, но над проливом, за которым простирались холмы Испании, уже белел день.

— «Надежней и верней…» — пробормотал Найтли и вдруг резко обернулся. — Скажите мне правду, — выпалил он, глядя на своих товарищей-офицеров, собравшихся вокруг стола, — всю правду, пусть она и сулит мне проклятие! Если бы вы только знали, как часто я представлял себе нашу встречу, пока был в плену в ФесеФес — старейший из императорских городов Марокко, расположенный примерно в 220 км к югу от Танжера, недалеко от Мекнеса. Во времена, описанные в рассказе, Фес был крупнейшим торговым пунктом на средиземноморском побережье Северной Африки. Именно от его названия происходит слово «феска» — этот головной убор изготавливали в Фесе. и в Мекнесе! Эта надежда давала мне силы справиться с болью. Побои, цепи, голод, палящее солнце, такое горячее, как будто кто-то держал у меня над головой зажигательное стекло; я воображал, как расскажу обо всем этом в караульной, когда вернусь. И вот я вернулся — и вы, все до единого, отшатываетесь от меня, словно от прокаженного на улицах Танжера. «Надежней и верней…» — Найтли осекся. — Я спрашиваю себя… — он помедлил и выкрикнул: — Я спрашиваю вас: в ту ночь, два года назад, когда меня взяли в плен, я вел себя как трус?!

— Трус? — изумленно воскликнул Шеклтон.

Уайли, как бы он ни сочувствовал Найтли, не сдержался и торжествующе посмотрел на Скроупа.

— Вот вам и пример! — сказал он.

Танжерский полк, 1680. Мушкетер на лошади у городской стены Танжера

— Так что же? Я струсил? — Найтли боком уселся на край стола, стиснул руки между колен и быстро заговорил, понизив голос: — «Надежней и верней» — вот последние слова, которые я помню. Майор, вы отправили меня к губернатору с донесением. Я доставил его и пошел назад. На обратном пути я проходил мимо своего дома и решил туда зайти. Я стоял в патио. Моя жена пела эту песню. Окно той комнаты, где она пела, выходило в патио. Я ненадолго задержался там, слушая песню, а потом поднялся наверх и повернул дверную ручку. Я отчетливо помню, как открыл дверь и увидел освещенную стену. Из комнаты донеслись слова «надежней и верней», и… и следующее, что я помню, — как меня в цепях везут на верблюде.

Тессин и майор Шеклтон разом взглянули на Уайли, потрясенные тем, как точно подтвердилась его догадка. Скроуп утер пот со лба. Он ждал.

— Но почему эта… забывчивость, назовем ее так, заставила вас бояться, что вы проявили трусость? — спросил Уайли.

И Найтли тихо, почти шепотом, ответил:

— Потому что я проявил ее позже, в Мекнесе. Сперва мне было любопытно, что случилось между мгновением, когда я открыл дверь, и мгновением, когда меня взяли в плен, позже эти мысли вызывали у меня тягостное недоумение, а в конце концов начали меня пугать. Понимаете, я ничего не мог вспомнить, как и сейчас, а измученному человеку в голову лезут самые жуткие фантазии. Чего я только не передумал до того дня, когда показал себя трусом в Мекнесе! Меня отправили строить стены нового султанского дворца. Мы возводили их из камней, оставшихся от древнего римского города, а в стенах нам приказано было живьем замуровывать рабов-христиан во славу Аллаха. Я отказался. Они ободрали мне всю кожу со ступней своими палками, морили голодом и жаждой, потом вновь привели под стены. И снова я отказался, — Найтли поднял глаза на своих слушателей и, видимо, сочтя их ошеломленное молчание знаком недоверия, с мольбой в голосе повторил: — Да, отказался! Дважды я отказывался, и дважды они меня пытали. На третий раз я не выдержал; уже один свист палки в воздухе заставлял меня кричать от боли — и я погрузился в такие бездны трусости, что… — он умолк, не в силах закончить фразу. Судорожно сжимая и разжимая руки, он облизнул сухие губы и огляделся со слабым, отчаянным смешком. Потом он перевел дух и вернулся к рассказу: — Тот христианин был португальцем из Марморы.Порт Мармора на атлантическом побережье Северной Африки был известным пристанищем пиратов. В 1613 году его захватили испанцы. Его заставили встать у стены, раскинув руки, как на кресте. Я замуровал его руки — сперва правую, потом левую, — и скрепил кладку раствором. Я старался не смотреть ему в лицо. Нет, нет! Я не смотрел ему в лицо, — повторил Найтли с жуткой усмешкой и обхватил себя за плечи. Он был напряжен до предела; Уайли показалось, что прапорщик на грани безумия. — Потом я замуровал его ступни, а следом и ноги, и все тело, и наконец добрался до шеи. Все это время он кричал, взывал о помощи, бормотал молитвы. Но когда я добрался до шеи, он умолк — должно быть, онемел от ужаса, не знаю. Я знал только, что сейчас мне предстоит встретиться с ним глазами, пока я буду закладывать его лицо. Я подумал было ослепить его. Это можно было легко сделать острым камнем. Я поднял с земли камень, а потом все-таки не удержался и посмотрел на пленного. Его глаза приковали к себе мои, как магнит притягивает железо. И как только я увидел его, как только встретился с ним взглядом, я бросился разбирать стену. Я освободил его тело, ноги и одну руку. Не знаю, в какой момент стражники это заметили. Не помню, когда начали колотить меня палками. Но они оттащили меня, прежде чем я успел освободить вторую руку. Я видел, как он пытается выдернуть ее из стены. Что было со мной дальше, — он вздрогнул, — я не могу описать. Но, как видите, в Мекнесе я показал себя трусом, и, когда я вновь задумался, что же случилось после того как я открыл дверь, я спросил себя, не проявил ли я трусость и в Танжере. Я отмел эту мысль, счел ее плодом больного воображения, но она посещала меня снова и снова, а теперь я вернулся, и вы сторонитесь меня, отводите взгляд и нехотя цедите приветствия. Я струсил в ту ночь, когда меня взяли в плен? Скажите мне! Скажите! — и на этом поток его речи иссяк.

Майор тяжело поднялся, обошел вокруг стола и протянул руку.

— Дайте свою руку, старина, — серьезно сказал он.

Найтли взглянул на майора, неуверенно пожал протянутую руку — и ему ответили самым сердечным рукопожатием.

— Вы не были трусом ни в Мекнесе, ни в Танжере, — сказал майор. — Вы сражались в первых рядах и упали от удара у меня на глазах.

И тут Найтли заплакал. Он рыдал как ребенок, а между всхлипами просил прощения. Он ослаб, устал, на него свалилось нежданное облегчение, он стыдился своих слез.

— Я должен был это выяснить, поймите, — сказал он. — Меня ждет жена. Я не мог к ней вернуться с этим позорным клеймом. Я даже не отваживался спросить о ней. Теперь я могу пойти домой. Доброй ночи, джентльмены!

Он встал, поклонился, утер слезы и направился к двери. Скроуп тут же вскочил.

— Сядьте, лейтенант, — резко сказал майор, и Скроуп нехотя повиновался.

Шеклтон глядел, как Найтли идет к двери. Отпустить прапорщика? Остановить? Он не знал, что делать. Конечно, можно было предвидеть, что Найтли тут же захочет увидеться с женой, и все же ни майору, ни остальным не пришло это в голову — настолько их захватило происходящее.

Найтли взялся за дверную ручку — а майор все колебался. Найтли открыл дверь, шагнул за порог, и тут прогремел выстрел.

— Сигнал к вашей вылазке! — сказал Уайли.

Найтли остановился и прислушался. Майор Шеклтон стоял не шевелясь и глядел в пол. Ему в голову пришла неожиданная мысль. Следом за выстрелом раздалось десять ударов колокола.

— Сигнал Королевскому батальону, — с улыбкой сказал Найтли.

— Да, — подтвердил Тессин. Он взял из угла шпагу и перекинул через плечо патронташ.

Снова зазвонил колокол — на этот раз прозвучало двадцать ударов.

— А это — полку лорда Данбартона, — сказал Найтли.

— Да, — отозвались двое из оставшихся офицеров. Они взяли шляпы и вышли вслед за капитаном Тессином.

В третий раз раздался колокольный звон — и ударов было тридцать.

— А это — Танжерскому полку, — сказал Найтли. — Что ж, удачи, майор! — и он шагнул за дверь.

— Погодите, Найтли. Служба прежде всего. На вас мундир прапорщика Барбура. Но недостаточно просто надеть мундир. Служба прежде всего.

Майор Шеклтон сказал это хрипло, не поднимая глаз. Скроуп метнул на него пронзительный взгляд из-за стола. Найтли же вообще не посмотрел на майора. Он вернулся в комнату и с воодушевлением сказал:

— Именно так, майор: служба прежде всего.

— Ваш пост — у башни Питерборо. Отправляйтесь прямо сейчас.

— Прямо сейчас! — радостно откликнулся Найтли. — Этого бы она и хотела, — и он спустился по ступенькам на улицу. Майор Шеклтон взял свою шляпу.

— Этой вылазкой командую я, — сказал он, обращаясь к Уайли, но, обернувшись, увидел перед собой Скроупа.

— Что вы задумали? — спросил тот.

Майор Шеклтон посмотрел на Уайли. Доктор понял его взгляд — и догадался, что задумал Шеклтон. Он вышел из комнаты и оставил их со Скроупом наедине.

Через окно сочился серый утренний свет, на столе все еще горели свечи.

— Что у вас на уме?

Майор взглянул Скроупу прямо в глаза.

— Он говорил сегодня как настоящий мужчина. И я хочу помочь ему, насколько это в моих силах. Найтли не знает, что происходило здесь, в Танжере, в те два года, которые он провел в Мекнесе, — и не должен узнать. Он верит, что его жена — вторая Пенелопа, и должен сохранить эту веру. Помните тот ров, который вы столь точно окрестили могилой? Там ушей Найтли не достигнут танжерские сплетни. Я хочу дать ему возможность достойно умереть.

— Нет! — вскричал Скроуп. — Или, послушайте: дайте мне такую же возможность!

— Полку Трелони сигнала не было. Боюсь, лейтенант, сегодня вам опять досталась худшая участь, — сказал майор Шеклтон со всей искренностью, припомнив недавние слова Скроупа, и поспешил на пост.

Скроуп остался один в караульной. Перед глазами у него встал ров — двадцать футов в глубину, шириной восемь ярдов. Скроуп закрыл глаза, но видение никуда не делось. Он принялся мысленно измерять ширину и глубину рва. Потом потряс головой, чтобы прогнать эту картину, и вышел на балкон. Взгляд его привычно устремился к дому у городской стены, к углу патио, к решетчатым ставням на окне, которые можно было разглядеть с балкона.

К горлу подступила тошнота. Скроуп вернулся в комнату и задул свечи. Он сидел один в сумерках, среди пустых стульев. Свет постепенно проникал в темные уголки комнаты, и вдруг все озарилось теплым золотистым сиянием. Где-то взошло солнце. Вскоре Скроуп услышал треск выстрелов, а через несколько секунд загрохотали пушечные залпы. Сражение началось. Перед глазами у Скроупа снова разверзся ров. Майор был прав. Этим утром лейтенанту Скроупу вновь досталась худшая участь.

ОБ АВТОРЕ

Альфред Эдвард Вудли Мейсон
(1865–1948)

За свою долгую жизнь Альфред Мейсон успел побывать и профессиональным актером, и членом парламента от партии либералов, а в годы Первой мировой войны — майором Королевского полка морской пехоты и агентом секретной службы Великобритании в Испании и Мексике. Он был страстным путешественником, яхтсменом и альпинистом, совершившим свое последнее восхождение в 81 год; современники писателя отмечали его прекрасное чувство юмора, широкий кругозор и память на мельчайшие детали.

Сын присяжного бухгалтера, в 1884 году он окончил Тринити-колледж в Оксфорде, где подружился с Энтони Хоупом, впоследствии известным писателем, автором романа «Узник Зенды». В университете Мейсон уделял много времени занятиям в любительском театре, а после получения диплома дебютировал и на профессиональной сцене — в частности, исполнил роль герцога Орсино в «Двенадцатой ночи» Шекспира и участвовал в постановках ранних пьес Бернарда Шоу и Уильяма Йейтса. Начало его писательской карьеры также связано с театром: в 1894 году была опубликована пьеса «Бланш де Малетруа», представляющая собой инсценировку рассказа Роберта Луиса Стивенсона «Дверь сира де Малетруа». Театральный опыт, безусловно, отразился на творчестве Мейсона-писателя: он мастер диалога, неожиданных «сценических» эффектов, а создавая образы своих героев, большое внимание уделяет жесту.

Впоследствии Мейсон написал еще несколько пьес, из которых самая известная — «Свидетель обвинения» 1911 года — называется так же, как один из шедевров Агаты Кристи, хотя сюжетного сходства нет. Однако популярность ему обеспечили прежде всего многочисленные приключенческие романы («Четыре пера» и «Пламя над Англией» издавались на русском языке), а также детективная серия из пяти романов об инспекторе Ано. Первый роман этой серии, «Вилла Роза», был опубликован в 1910 году, на 10 лет раньше «Таинственного происшествия в Стайлз», и, несомненно, послужил для Агаты Кристи одним из источников вдохновения при создании образа Эркюля Пуаро.

В 20-е и 30-е годы Мейсон находится на пике славы, которую во многом подогревают многочисленные экранизации его произведений: только фильмов по самому популярному роману Мейсона, «Четыре пера», не меньше семи. Последнюю экранизацию 2002 года с участием Хита Леджера удачной не назовешь, а вот версия Золтана Корды 1939 года остается классикой британского кинематографа, как и фильм «Пламя над Англией» 1937 года о противостоянии Англии и Испании в царствование Елизаветы I. Именно на съемках этого фильма начался роман Лоуренса Оливье и Вивьен Ли. Безусловного внимания заслуживает и еще один фильм Корды по сценарию Мейсона, «Барабан» (1938), где снимался очаровательный индийский мальчик Сабу.

Альфреда Мейсона, как и, например, Редьярда Киплинга, сейчас часто осуждают за прославление английской колониальной политики — действие многих его романов происходит в английских колониях (Индия, Африка). В его защиту можно привести один интересный эпизод: в 1907 году, через год после того как уже известный писатель был избран членом Парламента, он опубликовал роман «Разбитая дорога» (The Broken Road), где выразил недоумение тем, что индусы, служащие в британской армии, не могут быть представлены к Кресту Виктории, высшей воинской награде Великобритании. Вскоре это несправедливое правило отменили.

В последние годы жизни Альфред Мейсон, продолжая публиковать новые романы, также обратился к жанру биографии — в частности, написал о сэре Фрэнсисе Дрейке (1941) и умер, не закончив книгу об адмирале XVII века Роберте Блейке, которого называли отцом Королевского флота.

Перевод и вступление: Екатерина Пташкина, Наталья Рашковская

Перевод выполнен по изданию: A.E. W. Mason. Ensign Knightley and Other Stories. London: Constable & Co., 1901. P. 1-31.