Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Штефан Б. Кирмзе. Империя законности: юридические перемены и культурное разнообразие в позднеимперской России. М.: Новое литературное обозрение, 2023. Перевод с английского А. Ланге. Содержание
Составляя около 30% населения в Казанской губернии и еще более значительный процент в Крыму, татары-мусульмане были самой многочисленной группой нерусского населения в обоих регионах. В Крыму, который входил в черту оседлости, также проживали тюркоязычные евреи — называемые крымчаки (евреи-раввиниты) и евреи-караимы (независимое, неталмудическое религиозное течение в иудаизме). Кроме того, на полуострове также были сообщества армян, греков, неправославных русских и иностранных «колонистов» (особенно немецких и швейцарских протестантов, а также переселенцев с Балкан). В Волго-Камье это были ранее анимистические (но все чаще переходящие в православие) общины тюркоязычных чувашей и финно-угорских марийцев, а также немногочисленные общины кряшен (также известных как «крещеные татары»), мордвы, вотяков, поляков, евреев и немцев — вместе с татарами они относились к внутренним «другим» империи.
В Крыму и Казани существовали разные модели расселения этнорелигиозных групп. Русские заселяли всю Казанскую губернию, составляя большинство или значительное меньшинство практически во всех уездах. Татары составляли большинство населения в Мамадышском и Казанском уездах (за исключением самой Казани, которая была преимущественно русской), а также в Тетюшском уезде. Значительная доля русских и татар проживала в Чистопольском, Лаишевском, Спасском и Свияжском уездах. В западной части губернии, напротив, преобладали черемисы (Царевококшайский уезд) или чуваши (Ядринский, Цивильский, Козьмодемьянский и Чебоксарский уезды); русские составляли от 9% до 23% населения западной половины губернии, в то время как татары были заметно представлены (более 20%) только в Царевококшайске.
Большинство деревень были монорелигиозными и моноэтническими. К 1860-м годам только 6% всех казанских татар жили в «смешанных» деревнях, и лишь в немногих из них проживали русские (татары чаще жили вместе с чувашами, черемисами, мордвой и другими). В Крыму смешанные деревни возникли в результате межэтнических браков, оттока татар (и периодического возвращения эмигрантов) и одновременной колонизации этих земель славянскими, немецкими и другими поселенцами. В любом случае, хотя большинство татар и проживали в моноэтнических поселениях, в последующих главах показано, что они активно участвовали в социальном и экономическом обмене со своими соседями.
Татарские деревни были сосредоточены вдоль северных и восточных границ Казанской губернии, в густо заросших лесом районах, удаленных от основных городов, рек и других торговых путей. Татарские историки объясняют, что русское правление с 1552 года, по сути, превратило татар из разнородной группы в крестьянское население. Действительно, ко второй половине XIX века 95% поволжских мусульман жили в деревнях. Столица губернии и большинство других городов региона были в основном населены русскими, которые в то же время составляли значительную часть крестьянства. В Крыму, для сравнения, славянское население в основном проживало в трех городах — Симферополе, Севастополе и Керчи. Татары же составляли большинство населения в небольших городах и в сельской местности. Как и в Казани, они были вытеснены с более плодородных земель, расположенных к северу и к югу от Крымских гор. Евреи, караимы, греки и армяне также составляли существенную часть городского населения полуострова, в то время как в Поволжье нерусское население (за исключением небольшого числа евреев, поляков и немцев), напротив, старалось не селиться в городах.
Важно отметить, что эти два региона имели разные демографические траектории. То, что процент татар в Крыму сокращался, в то время как в Казани их численность оставалась стабильной, во многом связано с эмиграцией в Османскую империю, особенно после Крымской войны (1853–1856). И по мере того как многие татары уезжали, прибывало все больше русских, украинцев и представителей других этнорелигиозных групп. В Ялте, превратившейся из татарского центра торговли в курортный город, население становилось все более разнородным: в 1870 году мусульмане по-прежнему составляли более трех четвертей всех родившихся в Ялте (а православные — менее одной шестой); к 1901 году ситуация стала противоположной: теперь православные составляли 65% населения, а мусульмане — всего 6,2%; в городе также появились крупные общины евреев, протестантов, римокатоликов, армянокатоликов, армяно-григориан и караимов.
И все же, несмотря на происходящие изменения и не в последнюю очередь благодаря обратной миграции, численность крымских татар оставалась высокой. В период с 1866 по 1884 год численность татар в Крыму увеличилась с 109 305 до 151 204 человек. К середине 1880-х годов мусульмане по-прежнему составляли 42,7% населения полуострова: хотя среди городских жителей их было не более 18%, в сельской местности они представляли собой явное большинство (64%). К 1917 году численность мусульман сократилась в городах — до 12% и в деревнях — до 42%. И хотя эти данные свидетельствуют о сокращении численности татарского населения, они также подчеркивают, что вплоть до конца имперского правления татары оставались основной этнорелигиозной группой в крымских деревнях и селах.
Культурные различия между казанскими и крымскими татарами заставляют усомниться в практике объединения этих двух групп общим названием «татары». Например, в то время как в Поволжье служилые татары начали добавлять русские суффиксы «ов» и «ев» к своим фамилиям вскоре после присоединения Казани, крымские татары никогда не меняли своих тюркских имен. Эти две общины были не просто частью одной этнической группы, рассеянной по всей территории Евразии. В значительной степени именно советская политика институционализировала упрощающий этноним «татары» для обозначения целого ряда различных групп, в том числе и для того, чтобы наказать крымских татар за их якобы сотрудничество с нацистскими оккупантами во время Второй мировой войны. Крымские и казанские татары различались и продолжают различаться как языком, так и своим историческим опытом и культурными практиками. Однако в данной книге речь идет не столько о таких различиях, сколько об изменении отношений между государством и обществом. Опыт крымских и казанских татар в России эпохи реформ хотя и различался, тем не менее вполне сопоставим.
Несмотря на то что Крым и Поволжье были переданы под гражданское управление вскоре после их включения в состав Российской империи, к началу XIX века Крым все еще входил в состав генерал-губернаторства. Эти крупные территориально-административные единицы, состоявшие, как правило, из нескольких губерний, возглавлялись генерал-губернаторами, которые осуществляли военные функции и контролировали работу губернаторов вверенных им губерний. В результате крымские власти подчинялись не только симферопольскому губернатору (как главе Таврической губернии), но и Новороссийскому и Бессарабскому генерал-губернатору, находившемуся в Одессе. Зависимость от процветавшего черноморского порта усилилась после включения Таврической губернии в состав Одесского учебного округа (1832), военного округа (1862) и судебного округа (1869). В то же время Симферополь напрямую управлялся из столицы: если губернская администрация, включая губернатора как главу администрации и полицию, подчинялась Министерству внутренних дел, то местная судебная система постоянно взаимодействовала с Министерством юстиции (хотя после судебной реформы в ведении этого министерства формально осталась только прокуратура). В результате лишь часть переписки между правоохранительными органами и министерствами проходила через Одессу. Хотя в Казани существовали аналогичные уровни управления и юрисдикции, большинство из них находилось в самой Казани. Поэтому ключевые вопросы решались либо в самом городе, либо непосредственно в Санкт-Петербурге.
В Крыму и Поволжье по-разному решались вопросы обустройства татарского населения. В Казани и Оренбурге и разных других городах татары были отделены от остального городского населения и проживали на окраинах, в татарских слободах или в сельской местности. В период с 1780-х по 1850-е годы отдельные органы управления, известные как «татарские ратуши», обслуживали городское татарское население, занимаясь вопросами членства и регистрации в гильдиях, торговли и передвижения, сбора налогов, предоставления кредитов и погашения долгов. В этих учреждениях также работали исламские судьи, рассматривавшие гражданские дела. Но татары могли и отказаться от юрисдикции и услуг ратуши (в противном случае они должны были оплачивать их содержание), и тогда они оставались под прямым российским управлением. Между 1834 и 1855 годом местная администрация и вовсе запретила казанским татарам обращаться в городские магистраты по юридическим спорам, в основном в целях сокращения расходов, и передала все татарские дела в татарскую ратушу.
В Крыму не было светских учреждений, предназначенных для управления татарским населением, подобных казанским ратушам, и татарское население было частично предоставлено само себе. В 1787 году князь Г. А. Потемкин, генерал-губернатор Новороссии, как стали называть обширный степной регион к северу от Черного моря, поручил губернатору недавно образованной Таврической области принять срочные меры для того, чтобы столица бывшего ханства, Бахчисарай, оставалась исключительно татарским городом. По словам губернатора, «от простых татар, а особенно живущих на плоской части полуострова, можно ожидать добрых хлебопашцев», однако он предупредил, что местные муллы ведут агитацию против новых властей. Поэтому меры по умиротворению населения приветствовались. Любой нетатарин, желавший поселиться в Бахчисарае, должен был получить специальное разрешение от губернских властей. Несмотря на то что в течение XIX века эту исключительность не удалось сохранить, перепись 1897 года показывает, что в городе все еще проживало более 11 000 татар и чуть более тысячи славян. В центрах торговли, Карасубазаре и Евпатории, также по-прежнему преобладали татары.
Начиная с правления Екатерины II империя стремилась институционализировать и контролировать, а не игнорировать или объявлять вне закона мусульманские религиозные институты. Эта политика затронула как Крым, так и Казань. Крымское духовное управление было заимствовано непосредственно из Османской империи и, как и его аналог в Оренбурге, возглавлялось муфтием (в неофициальном обиходе оно называлось муфтиятом). В обоих регионах духовные собрания отвечали за все религиозные вопросы и назначение исламских сановников. Они также были наделены юрисдикцией в решении вопросов семейного и наследственного права среди мусульман. При этом большинство гражданских споров решалось имамами, избранными на уровне общин, а затем одобренными государством. Отношения между этими имамами, исламскими судьями районного уровня (обычно называемыми ахундами в Поволжье и кади в Крыму), духовными собраниями и муфтиятом регулировались лишь в некоторой степени, и формальная иерархия на практике часто игнорировалась. Практически ежегодно лишь одна седьмая часть гражданских дел, решавшихся на основе шариата, рассматривалась Оренбургским магометанским духовным собранием. Духовные собрания могли использоваться в качестве апелляционных инстанций теми, кто был недоволен решениями местных исламских судей. Учреждение духовных собраний также привело к тому, что мусульмане постепенно стали отождествлять шариат с их деятельностью. Однако, по мнению российских критиков, подобные институты в основном укрепляли самосознание мусульман, а не помогали процессу культурной ассимиляции.
Как и в других частях империи, в Крыму и Казани в дореформенный период существовала сложная система правовых институтов: некоторые из них предназначались для конкретных сословий, другие — для отдельных городов или религиозных общин; при этом, как и в случае с взаимодействием между исламскими правовыми институтами, зачастую их деятельность практически не регулировалась, а предписания не соблюдались. Особенно сложная ситуация сложилась в Крыму. Во-первых, Симферопольское духовное управление мусульман было официально создано только в 1831 году. До этого российские власти просто использовали бывшие османские должности муфтия, кадиаскера и пяти кади, округа которых фактически сохранились со времен Крымского ханства. Российские власти назначили им государственные оклады и поручили выполнение разнообразных административных задач. Во-вторых, хотя изначально в России крымские мусульмане имели право владеть землей в соответствии с местными законами и имели доступ к арбитражу в судах кади (даже в спорах с переселенцами), большинство земельных конфликтов вскоре стали рассматриваться специальной государственной комиссией. В 1830-х годах были предприняты попытки более четко определить полномочия различных судебных инстанций, но они принесли лишь частичные результаты: неформальные соглашения и нечетко определенные юрисдикции продолжали оставаться нормой. О’Нилл, безусловно, права, отмечая, что к этому времени крымская правовая культура впитала в себя многочисленные элементы различных правовых и культурных традиций, в том числе османский канун-наме, шариат и обычаи, заимствованные из степных культур. В-третьих, другие религиозные общины имели свои собственные административные органы. Таврическое и Одесское духовное управление караимов было открыто в Евпатории в 1837 году и взяло на себя задачи по регистрации рождений, смертей и других важных для караимов жизненных событий от имени государства, а также по разрешению споров в религиозных и семейных вопросах. Католики и армяно-григорианцы не имели своих органов управления в Крыму: католики подчинялись епархии, расположенной в Саратове, а армяно-григорианцы находились под юрисдикцией Кишиневской епархии.
Во многом благодаря сохраняющейся численности татар, евреев, греков, армян и других меньшинств государственные и церковные власти в Крыму придерживались более прагматичного и примирительного подхода, чем в Казани. Таврическая и Симферопольская епархия была учреждена только в 1859 году. Уже тогда, в отличие от Казани, управляющий Таврической губернией предостерегал от православного прозелитизма, а представители церкви в Крыму, как правило, воздерживались от прямой миссионерской деятельности (несмотря на периодическое давление со стороны архиепископа в Одессе или митрополита в Москве). Таким образом, религиозная автономия крымских татар соблюдалась в большей степени, чем в Поволжье. Во время Крымской войны (1853–1856) к крымским мусульманам относились как к потенциальным предателям, побуждали к отъезду или даже насильственно переселяли. Этот опыт в очередной раз заставил тысячи людей бежать, привел к опустению целых деревень и, несомненно, помог вписать в коллективную память крымских татар страдания и лишения, связанные с ним. Однако, несмотря ни на что, к началу века татары по-прежнему составляли крупнейшую общину в четырех из пяти крымских уездов. Возможно, имперские власти извлекли важный урок из военного периода и с 1860-х годов вновь предпочли более примирительный подход — это может быть одним из основных факторов отсутствия в Крыму эпохи реформ массовых беспорядков, которые подробно обсуждаются в шестой главе.
Различные подходы к миссионерской работе отражали более широкие различия в отношении к этнорелигиозным меньшинствам в обоих регионах. В Поволжье большинство оставшихся там представителей меньшинств были из числа бывших или по-прежнему практикующих анимистов, к которым власти продолжали относиться либо с жалостью, либо с пренебрежением. Российские элиты отвергали их веру как «грубые суеверия» или относились к ним как к «детям природы», которых империя должна была приручить и цивилизовать. Возможность распространения на них политики веротерпимости, не говоря уже об институциональной поддержке, даже не рассматривалась. И в Крыму не все меньшинства были поставлены в равные условия. На еврейское население формально распространялись те же ограничения и дискриминационные меры, которые существовали по всей империи. Караимы, настаивающие, как правило, на своем отличии от иудаизма, в 1837 году были официально признаны религиозной группой, в результате чего было учреждено Таврическое и Одесское духовное управление караимов. Как и мусульманам, армянам, грекам и европейским «колонистам», караимам была предоставлена автономия в религиозных и некоторых административных и юридических вопросах, однако некоторые ограничения продолжали действовать вплоть до их полного отделения от еврейской общины в 1863 году. Многочисленные запреты, напротив, были наложены на считавшихся евреями крымчаков (раввинитов). При этом местные чиновники зачастую не представляли, как их можно распознать и как с ними обращаться, поскольку многие из крымчаков говорили и одевались как татары, особенно в таких городах, как Карасубазар.