Положительный момент опричнины

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Сергей Бахрушин. Средневековая Русь: от «державы Рюриковичей» к Московскому царству. СПб.: Евразия, 2025. Содержание

Отъезд царя и грозные вести, пришедшие из слободы, как гром, поразили столицу. Всех жителей охватило «велице недоумение». В городе поднялось волнение. Гости и купцы открыто заявляли о своей готовности самим расправиться с изменниками боярами, только бы царь «над ними милость показал, государства не оставлял и их на расхищение волкам [т. е. боярам и приказным людям] не давал, наипаче же от рук сильных [вельмож] избавлял». Приказные люди разбежались из приказов. Перепуганные бояре и духовенство в страхе обсуждали создавшееся положение с митрополитом. В Александровскую слободу двинулась депутация в лице новгородского архиепископа Пимена и пользовавшегося любовью царя архимандрита Чудовского монастыря Левкия; за ними поехали и другие духовные лица, вся Боярская дума, многие приказные люди, гости, купцы, простонародье.

Царь принял депутацию милостиво и выразил согласие остаться «на государстве» под условием, «что ему на своих изменников, которые измены ему... делали и в чем ему... были непослушны, на тех опала... класти, а иных казнити и животы их... имати [конфисковать], и учинити ему в своем государстве себе опришнину, двор ему себе и весь... обиход учините особной». Из состава дворян в опричнину переводилась для начала тысяча человек. На содержание опричнины выделялся ряд городов и волостей, в которых предполагалось «испоместить» (обеспечить поместьем) взятых в опричнину дворян. Остальное государство — «воинство и суд и управу и всякие дела земские» — царь оставил в ведении Боярской думы во главе с князьями И. Д. Бельским и И. Ф. Мстиславским (оба приходились ему родственниками) с тем, чтобы они докладывали ему обо всех «великих делах». Расходы по переезду в слободу, в огромной сумме 100 тыс. руб., царь возложил на земскую казну. Все условия были приняты, конечно, беспрекословно. Уже в феврале подверглось казни несколько видных бояр, в том числе участник осады Казани князь А. Б. Горбатый-Шуйский с сыном; много дворян было сослано с семьями в Казань.

С устройством опричнины все государство было разделено на две части: земщину — государственную территорию — и опричнину — особо выделенное владение, лично принадлежавшее государю (от слова «опричь», т. е. особо). Царь выделил на содержание царской семьи и своего «особного двора» часть страны, доходы с которой шли в «опричную», «особую» казну.

В опричнину было взято Поморье с его богатыми торговыми городами и важным речным путем в Белое море, ряд городов и уездов в центре государства (Можайск, Вязьма, Ростов, Ярославль, Старая Русса и др.) и на юг от Москвы. Были выделены в опричнину некоторые улицы и слободы Москвы: весь район от Москвы-реки до Никитской улицы; слободы: Воронцовская, Ильинская, Под Сосенками и др. Позднее к опричнине были присоединены Старица, Кострома, Дмитров, Переяславль-Залесский, торговая сторона Новгорода. В опричнину, таким образом, отошли области торгового и промышленного значения (поморские города, Ярославль, половина Новгорода Великого, Старая Русса) и целые уезды, в которых были расположены старинные княжеские владения (Ростов и Ярославль, вокруг которых лежали вотчины многочисленных ростовских и ярославских князей, владения удельных князей — дмитровских и старицких и т. д.). Из опричнины были удалены крупные землевладельцы, и на место выведенных были испомещены «опричные служилые люди», образовавшие особый корпус опричников. Их набирали преимущественно из малоземельных дворян, на верность которых царь мог положиться. В опричнине было устроено свое особое управление по образцу общегосударственного: своя дума, свои приказы, своя казна.

Остальная территория — земщина — управлялась по-прежнему старыми государственными учреждениями и Боярской думой. Утратив свое первоначальное значение феодальной курии со случайным составом при государе, Боярская дума превращалась в орган текущей государственной работы, действовавший под строжайшим контролем царя, без утверждения которого ни одно мероприятие не могло быть осуществлено.

Со словом «опричнина» у многих связано представление о периоде ничем не обоснованных жестокостей. Это в значительной степени объясняется тем, что из современников об опричнине много и красноречиво писали представители именно того слоя феодалов, против которого было направлено острие этого учреждения, и писали, конечно, с определенной точки зрения, отказываясь видеть в нем что-либо иное, кроме свирепой и ничем не вызванной расправы с невинными людьми. Иностранцы, напуганные успехами русского оружия в Прибалтике, охотно ловили слухи о тех «ужасах», которые творились в Московии, и повторяли эти слухи в преувеличенном виде. Под влиянием таких далеко не всегда беспристрастных свидетельств и позднейшие исследователи составили себе одностороннее представление об «эпохе казней» как о периоде бессмысленного «сумасбродства».

Кровавая картина расправ с ослушниками и изменниками заслоняла положительный момент жестокой по форме, но по существу целесообразной реформы. Даже такой тонкий исследователь, как В. О. Ключевский, считал, что опричная политика Грозного была лишена всякого политического смысла, была сплошным недоразумением. Она, по его словам, была «направлена против лица, не против порядка», и этим определялась ее политическая бесцельность. Однако уже С. М. Соловьев верно угадывал, что опричнина — закономерное явление, вызванное ходом развития государства, понимаемого Соловьевым, конечно, совершенно идеалистически. С. Ф. Платонов в своих «Очерках по истории Смуты» на фактическом материале показал, что опричнина была средством ослабления землевладельческой и политической мощи бывших удельных князей.

В настоящее время мы смотрим на вопрос гораздо шире. Опричнина представляется нам как момент созидания единого централизованного национального государства, как неизбежный этап в борьбе за абсолютизм. Дело шло не об одних только наследниках былых самостоятельных князей. Опричнина была направлена против тех слоев феодального общества, которые служили помехой развитию сильной государственной власти, в первую очередь против крупных феодалов — титулованных и нетитулованных — и против той части их вассалов, которая поддерживала их сопротивление самодержавию. Опричнина должна была вырвать с корнем все пережитки феодальной раздробленности, сделать невозможным даже частичный возврат к ней и тем самым обеспечить военную оборону страны.

Сам Иван Грозный отчетливо показал цель своей реформы. Им выдвигались, как мы видели, три мотива, побудившие его удалиться из Москвы: поведение бояр во время его малолетства, недостаточно добросовестное исполнение ими своих военных обязанностей и, наконец, необходимость разорвать негласную круговую поруку, которая связывала всю верхушку правящего класса и тем самым ослабляла эффективность мер, принимаемых верховной властью. Таким образом, основная задача опричнины определялась царем как недопущение повторения боярско-княжеской реакции, имевшей место в 1538–1547 гг., продолжение которой Иван усматривал, как видно из его переписки с Курбским, и в попытках бояр, близких к Адашеву, ограничить царскую власть. Вторая задача заключалась в укреплении обороны государства, страдавшего от отсутствия достаточной централизации в военном деле; вопрос этот стоял особенно остро в середине 60х гг., в самый разгар Ливонской войны, требовавшей громадного напряжения всех военных сил страны.

Реформа 1565 г. в первую очередь должна была разорить крупное боярское землевладение, служившее основой политической мощи феодальной знати. Это достигалось тем, что значительная часть территории государства была взята в опричнину, т. е. в непосредственное владение самого царя. Все земли в опричнине, принадлежавшие боярам, были конфискованы и небольшими поместьями розданы неродовитым опричникам. Бояре, у которых была отнята земля, имели право получить возмещение в других местах, но фактически это не всегда исполнялось, и земли, получаемые ими в обмен, были далеко не равноценны утраченным. Оторванные от своих насиженных гнезд, титулованные и нетитулованные магнаты в новых своих владениях уже не имели таких прочных связей, какие существовали у них в их наследственных вотчинах, где население привыкло смотреть на них, как на своих суверенных государей. Этим мероприятием царь добивался сразу двух целей: во-первых, ослаблял экономически и лишал политического значения крупных феодалов, а во-вторых, создавал кадры мелких землевладельцев, всецело от него зависевших, преданных ему и готовых всячески поддерживать его политику.

Опричнину Иван Грозный комплектовал из мелких людей, не связанных ни с кем из феодальной знати. Перед тем как записывать в опричнину, особая комиссия выясняла, с какими боярами или князьями вели дружбу кандидаты. С лиц, внесенных в опричный список, бралось клятвенное обязательство не иметь никаких сношений ни с кем из земских, даже с ближайшими родственниками. Обязанностью опричников являлось всемерно бороться против всяких попыток, направленных против царской власти, «выметать измену» и «грызть» государственных изменников. Символом этих функций были собачья голова и кисть в виде метлы у седла опричника.

Царь Иван отлично понимал, на какие слои московского населения он мог опереться в своей антибоярской политике. Это было, во-первых, мелкое и среднее, преимущественно городовое (провинциальное) дворянство, из которого он и стал вербовать основную массу опричников. Он прямо говорит в письме к своему любимцу опричнику Василию Грязному: «Что по грехом моим учинилось (и нам того как утаити?), что отца нашего и наши князи и бояре нам учали изменяти, и мы вас, страдников [мужиков], приближали, хотячи от вас службы и правды». В ответ Грязной писал: «Не твоя б государьская милость, и яз бы што за человек? Ты, государь, аки бог, и мала и велика чинишь!» Очевидно, и царь и мелкий провинциальный дворянин отлично сознавали взаимную пользу от их союза, направленного против крупных феодалов.

Поддержку своим начинаниям встретил царь и в посадских людях, заинтересованных в усилении централизации, которая гарантировала им и охрану от произвола «сильных» (т. е. феодальной знати), и широкие перспективы развития их торгов и промыслов. Не случайно поэтому в бурные январские дни 1565 г. обратился царь ко «всем людям» Москвы с особой милостивой грамотой. Со своей стороны московский посад в этот тяжелый для царской власти и решающий момент открыто стал на сторону царя, грозясь истребить собственными руками всех царских «изменников и лиходеев».

Видя опору своей власти в дворянстве и купечестве, Иван IV обратился к их представителям и в 1566 г., когда из Литвы пришли мирные предложения. Король Сигизмунд II Август готов был отказаться в пользу Москвы от всех занятых русскими городов, включая Полоцк, но не соглашался уступить всю Прибалтику. По этому поводу был созван Земский собор, на котором наряду с Боярской думой и Освященным собором присутствовали дворяне различных «статей», в том числе помещики уездов, соседних с театром военных действий, и представители крупного купечества — гости и жившие в Москве смольняне. Иван IV не хотел мириться на условиях, предлагаемых Литвой: ему нужна была вся Ливония. Реформа, проведенная им внутри государства, давала ему надежду справиться с этой задачей. Дворяне и торговые люди и тут энергично поддерживали его планы.

Естественно, что опричнина не могла не вызвать сильного противодействия со стороны крупных феодалов. Среди бояр возникали несколько раз очень опасные заговоры. В целях свержения царя завязывались сношения с иностранными государствами, находившимися в войне с Россией. Опять пытался стать во главе недовольных феодалов князь Владимир Андреевич Старицкий. В союзе со светскими феодалами выступала часть церковных магнатов. В 1567 г. были раскрыты сношения значительной группы бояр с Сигизмундом Августом, имевшие целью путем предательств освободиться от «тирании» Грозного при помощи Литвы. В заговоре был замешан князь Владимир Андреевич и высшие слои населения Новгорода. Благодаря тому, что среди самих заговорщиков не было единства, замысел их был раскрыт. Стоящий во главе заговора боярин И. П. Челядин и ряд других лиц были казнены. Попытка митрополита Филиппа (из знатного рода Колычевых) вмешаться в пользу бояр привела к резкому столкновению между ним и царем; в 1568 г. Филипп был низложен и сослан в тверской Отрочь-монастырь, где затем был удавлен. В начале 1569 г. по приказанию Ивана IV принял яд и князь Владимир Андреевич.

В 1569 г. наступил очень тяжелый момент во внешней политике, которым попытались воспользоваться недовольные. В этом году на польско-литовском сейме в Люблине состоялось объединение «короны» польской и Великого княжества Литовского в единое государство — Речь Посполитую — на федеративной основе. На том же сейме в августе была подтверждена уния Ливонии с Литвой. Последний магистр Ливонского ордена Кетлер сохранил Курляндию в качестве вассала Сигизмунда II Августа. Орден перестал существовать даже формально.

Люблинская уния усилила позицию Литвы и Польши в Прибалтике. С другой стороны, окончание семилетней шведско-датской войны (1563–1570) открывало Швеции и Дании возможность активного вмешательства в войну России с Ливонией.

В таких трудных условиях Иван IV изменил свою тактику в Ливонии. С целью привлечь на свою сторону население завоеванных областей и обеспечить нейтралитет Дании он решил образовать в Ливонии вассальное, зависимое от Москвы королевство.

Во главе этого королевства он поставил Магнуса, брата датского короля Фридриха II, получившего незадолго перед тем от последнего владения, купленные у эзельского епископа. Для большей прочности Иван IV женил Магнуса на своей племяннице Марии, дочери князя Владимира Андреевича Старицкого. Русские войска под начальством «короля» Магнуса летом 1570 г. приступили к осаде Ревеля, занятого шведами. Одновременно Иван IV организовал борьбу с вражеским каперством на Балтийском море путем найма на московскую службу датских каперов. Несмотря на все эти мероприятия, международная ситуация становилась очень невыгодной для Москвы. Под Ревелем московские войска потерпели большую неудачу.

Положение осложнялось тем, что усилия польско-литовского правительства вовлечь в войну Турцию и Крым увенчались в 1569 г. успехом. Султан Селим II снарядил большой поход на Волгу и хвалился отнять у России бывшие Казанское и Астраханское ханства. Согласно плану, выработанному в Константинополе, предполагалось прорыть канал между Доном и Волгой и этим путем провести турецкий флот под стены Астрахани. Захват Астрахани сулил Оттоманской Порте не только господство в Нижнем и Среднем Поволжье, но и большие торговые выгоды, а также возможность действовать с севера против враждебной ей Персии. Однако тяжелые климатические условия, трудности инженерных работ по прокладке канала и особенно враждебное отношение к проекту крымского хана Девлет-Гирея, опасавшегося усиления Турции в Причерноморье, привели к полной неудаче всего замысла.

Зато в 1571 г. сам Девлет-Гирей, при участии турецкого вспомогательного отряда, произвел опустошительный набег на московские пределы. Застигнутые врасплох, московские воеводы отступили к Москве, откуда спешно выехали царь и вся его семья. Татары сожгли город и ушли с громадным полоном. О катастрофических размерах бедствия, постигшего столицу, равно говорят русские и иностранные известия. Попытка Девлет-Гирея повторить набег в следующем году была остановлена земскими войсками на реке Лопасне.

Тяжелая обстановка на фронте осложнялась оппозицией крупных феодалов внутри государства. В пограничных районах, — непосредственно примыкавших к театру военных действий, было неспокойно. В декабре 1569 г. до Москвы дошли слухи о готовившейся измене Новгорода. Иван не остановился перед самыми беспощадными мерами, чтобы обезопасить тыл армии. Он двинулся походом на Новгород и, по пути разгромив Тверь и некоторые другие города, вступил 2 января 1570 г. в Новгород, как в завоеванный город. В течение шести недель продолжалась жесточайшая экзекуция над новгородцами: тысячи людей были подвергнуты пыткам и утоплены в Волхове. Особенно пострадало новгородское духовенство, которое, по-видимому, было сильно замешано в заговоре. Архиепископ новгородский Пимен был с позором низложен и сослан. Город был предан разграблению. После Новгорода Грозный пошел на Псков, но здесь дело ограничилось конфискациями имущества и отдельными казнями.

Опричники использовали новгородский поход для личного обогащения и, после того как Иван IV вернулся в Москву, продолжали грабить Новгородскую область. Авантюрист на русской службе, Генрих Штаден откровенно пишет, что когда он убедился, что великий князь не собирается разделить награбленное во время похода добро между опричниками, то «решил больше за великим князем не ездить», а действовать самостоятельно. «Когда я выехал с великим князем, — хвалится он, — у меня была одна лошадь, вернулся же я с 49, из них 22 были запряжены в сани, полные всякого добра». «Обыски» (т. е. обследования), произведенные в новгородских пятинах тотчас после царского похода, показали жестокое опустошение сельских местностей «от государевой опричнины»: крестьянские дворы были сожжены, скот уведен или перерезан, часть крестьян была убита и замучена, часть разбежалась.

Дело о новгородской измене коснулось многих крупных государственных деятелей Москвы, которые по возвращении царя из похода были казнены с самой утонченной жестокостью. В их числе погиб и печатник Иван Михайлович Висковатый, долгое время руководивший всей внешней политикой Русского государства: ему были поставлены в вину самостоятельные сношения с турецким правительством, без ведома царя. Замешанными в измену оказались и некоторые видные опричники, в том числе близкие к царю князь Афанасий Вяземский, Басмановы отец и сын и др. Начались казни самих опричников.

Новгородская измена показала царю, что злоупотребления опричников вызывают сильное раздражение среди самых разнообразных слоев общества; с другой стороны, участие некоторых из опричников в заговоре убедило его, что и на них он положиться не может. В боевом отношении опричнина стояла далеко не на достаточной высоте, как обнаружилось во время набегов крымского хана Девлет-Гирея в 1571 и 1572 гг. Вторичный набег Девлет-Гирея был отражен силами земщины. Сам Иван Грозный невысоко ценил доблесть своих опричников. «Только б, — писал он Василию Грязному, — таковы крымцы были, как вы, жонки, — ино было и за реку не бывать...».

Между тем основная задача опричнины была достигнута: крупное землевладение было разгромлено и наиболее могущественные феодальные фамилии истреблены или обессилены. Этим достигалось укрепление централизованного государства. Теперь опричнина становилась ненужной и даже вредной. Перед лицом татарско-турецкой опасности на юге и трудностей, связанных с войной за Ливонию, необходимо было объединить все силы феодалов. Уцелевшим представителям боярских и княжеских родов были частично возвращены вотчины; опричники, завладевшие конфискованными землями, получили поместья в других местах, причем некоторые из них даже пострадали. Земским было предоставлено право взыскать с опричников по суду за причиненные им убытки. Большого реального значения указанные меры не имели, ввиду трудности осуществления этих прав, но они означали отказ от системы террора.

В 1572 г. опричнина была официально отменена и было даже запрещено под страхом телесного наказания упоминать это слово, но она сохранилась под новым названием — «двор». По-видимому, такое переименование было сделано из соображений международной политики, чтобы рассеять неблагоприятные слухи, ходившие за границей. Земщина по-прежнему управлялась Боярской думой; Иван IV, не доверяя Думе и возглавлявшему ее князю И. Ф. Мстиславскому (его подозревали в сношениях с Девлет-Гиреем), а вместе с тем желая придать ей больший авторитет в глазах иностранной дипломатии, поставил во главе ее крещеного служилого татарского царевича Михаила Кайбуловича, и после его смерти — бывшего касимовского «царя» Симеона Бекбулатовича (1575), тоже крещеного служилого татарина, которого он титуловал «великим князем всея Руси»; за собой он сохранил только титул «князя московского» и в сношениях с Симеоном Бекбулатовичем униженно именовал себя «Иванцем Васильевым». Фактически «великий князь всея Руси» Симеон Бекбулатович действовал во всем по приказу из Александровской слободы, и вся власть нераздельно оставалась в руках «Иванца Васильева». Уже через год, в 1576 г., Иван свел Симеона с великого княжения и дал ему Тверь. С этого года обе части государства были вновь объединены под общим управлением.