Почти как старомодный либерал

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Джошуа Рубинштейн. Троцкий: жизнь революционера. М.: Альпина нон-фикшн, 2025. Перевод с английского М. Коробова

По мере того как перспективы революции в России становились все безрадостнее, Троцкому удалось создать для себя и своей семьи жизнь, которая была гораздо насыщеннее, чем скученное, замкнутое на себя существование его коллег-революционеров. Он читал много европейской литературы, посещал музеи и путешествовал по континенту, выступая на социалистических конференциях. В 1908 г. у них с женой родился второй сын — Сергей. Когда мальчикам настало время идти в городскую общеобразовательную школу в Вене, перед супругами встала необходимость определить для них курс религиозного воспитания, который по правилам выбирался согласно вере родителей. Троцкий родился евреем, Седова — православной, но оба они были воинствующими атеистами и с удовольствием пренебрегли бы школьными требованиями. Однако выбора не было, и они решили указать лютеранство, которое часто предпочитали евреи России и Восточной Европы, если решали обратиться в христианство. Как писал Троцкий, эта конфессия им «казалась... все же более портативной для детских плеч и для детских душ». 
Через год Троцкий уже редактировал собственную газету, которая называлась «Правда». Она была основана в 1905 г. небольшой группой украинских меньшевиков, а Троцкий стал ее главным редактором в октябре 1908-го. Его работа в «Правде» состояла не только из редактуры и написания статей. Газету приходилось доставлять в Россию контрабандой, и Троцкий с помощью сотрудников вставлял экземпляры газеты в картонные цилиндры, а затем закладывал художественными плакатами, так чтобы их можно было безопасно отправлять в Россию по почте. Он также завел дружеские отношения с российскими моряками, которые помогали нелегально переправлять тиражи по Черному морю. Будучи стесненным в средствах, он уговаривал других социалистов поддерживать его начинание и нередко пользовался тем, что Седова соглашалась закладывать в ломбард семейные ценности. Временами он распродавал собственные книги, чтобы раздобыть еще немного наличных. 
«Правда» набрала аудиторию и обращалась к читателям как внутри России, так и за рубежом. Используя газету как трибуну, Троцкий пытался объединить два крыла социал-демократического движения. Но его позиция не привлекала ни большевиков, ни меньшевиков. Ленин был бы рад объединению, но только на собственных условиях. Он не желал идти на компромисс ради соглашения с меньшевиками — ему нужна была их капитуляция. На попытки Троцкого достичь примирения он реагировал с безразличием. Что касалось меньшевиков, они знали, что в целом Троцкий на их стороне, и поэтому лишь удивлялись, почему он так настойчиво добивается объединения. 
Непрекращающиеся призывы Троцкого к единству выглядели наивным идеализмом. Он понимал, что между большевиками и меньшевиками существуют идеологические разногласия. Но в период укрепления царизма Троцкий хотел, чтобы большевики и меньшевики взаимно усиливали друг друга, а не тратили коллективную энергию на бесполезную полемику. Его усилия, однако, ни к чему не привели, и это выдавало в нем отсутствие способности признавать политическую реальность. Встав на позицию независимого марксиста, он выбрал путь, который годы спустя приведет его к гибели. Гордый, решительный и готовый идти к цели в одиночку, он не стремился приобрести сторонников ни в одной из партийных фракций. 
К весне 1912 г. «Правда» столь ярко сияла на социал-демократическом небосклоне, что Ленин экспроприировал ее название для собственной ежедневной газеты, поручив ее выпуск Иосифу Сталину, который уже жил в Санкт-Петербурге. Троцкий протестовал, но в конечном итоге вынужден был уступить. Новая «Правда» займет свое место в истории, превратив венскую «Правду» Троцкого во всеми забытого предшественника. 
Троцкому нравилась жизнь в Европе, но он по-прежнему чутко фиксировал напряжение, скрытое под слоем повседневности. В октябре 1912 г. на Балканах разразился конфликт, ставший причиной двух безобразных войн. В то время регион был разделен между шестью независимыми государствами: Грецией, Турцией, Румынией, Болгарией, Сербией и Черногорией; остальную его территорию составляли австро-венгерские провинции Далмация, Босния и Герцеговина. В Первой балканской войне схлестнулись Болгария и Турция. Прежде чем она завершилась Лондонским мирным договором, Болгария успела добиться значительных территориальных приобретений. В 1913 г. боевые действия возобновились. Болгария напала на Сербию, что заставило коалицию из Турции, Греции и Румынии объявить войну Болгарии. 
Троцкий работал корреспондентом «Киевской мысли» и на Первой, и на Второй балканской войне. Сначала он отправился в Белград, а затем в Софию, где присутствовал при объявлении войны Болгарией. Он видел беженцев, толпившихся на железнодорожных станциях, разговаривал с солдатами, вернувшимися с фронта, и то и дело сталкивался с бестолковыми и неинформированными европейскими журналистами, которые не осознавали всю серьезность конфликта. Его описание одного британского корреспондента может быть отнесено к классическим зарисовкам эпохи:
«Он великолепен, этот посланник от прессы. Его ноги с уверенными в себе плотными округленностями занимают половину купе. В плотных чулках, в плотных гамашах над огнеупорными подошвами, в ковровом серо-клетчатом костюме, с короткой толстой трубкой лучшего качества в зубах, с выгравированным пробором, с двумя желтыми чемоданами из кожи допотопного животного, он недвижно сидит над книжкой Анатоля Франса... Он в первый раз на Балканском полуострове, не понимает ни одного из славянских языков, не говорит ни слова по-немецки, владеет французским лишь настолько, насколько это совместимо с достоинством уважающего себя великобританца, не глядит в окна и ни с кем не разговаривает. Во всеоружии этих качеств он едет обозревать политические судьбы Балкан». 
Чтобы передать всю сложность разворачивавшейся трагедии, Троцкий использовал присущие ему наблюдательность и острый полемический дар. Он сообщал своим читателям:
«Границы между карликовыми государствами Балканского полуострова проведены не в соответствии с условиями природы или потребностями наций, а в результате войн, дипломатических интриг, династических интересов. Большие державы — и в первую голову Россия и Австрия — имели всегда непосредственный интерес в том, чтобы противопоставлять балканские народы и государства друг другу и, взаимно ослабляя их, подчинять затем своему экономическому и политическому влиянию». 
Все это уже стало причиной «войн на Балканах — между Грецией и Турцией, между Турцией и Болгарией, между Румынией и Грецией, между Болгарией и Сербией...» Рассматривая печальное прошлое региона, Троцкий приходил ко мнению, что «этот богато одаренный от природы полуостров бессмысленно разрезан на мелкие куски» и что единственным решением стало бы создание общебалканской федеративной республики. 
Троцкий обнаружил множество мишеней для своего едкого сарказма: цензура в Болгарии и в России, где часть прессы «газетный лист заменяет телячьей кожей, натянутой на барабан», зверства турок по отношению к армянам и беспечное отношение болгар к вспышкам холеры. Временами Троцкий производит впечатление человека, впадающего в пацифизм. Став свидетелем сожжения албанских деревень сербскими войсками, он пишет: «Это было первое настоящее, подлинное, что я увидел из области войны, беспощадного человеческого взаимоистребления». Заканчивает он следующим замечанием: «Вот до какой степени человек зависит от условий. В обстановке организованного зверства войны люди быстро звереют и не отдают себе в этом отчета». 
Описывая события этих двух войн, Троцкий понял, что такие конфликты оставляют после себя «чрезвычайное обострение национальной вражды». И именно здесь, наблюдая за жизнью обнищавших евреев в Софии и многочисленных румынских городках, Троцкий напишет свой самый большой текст, посвященный судьбе единоверцев. 
Он не скрывал своей антипатии к бедным религиозным евреям Софии. Находясь под бременем крайней нищеты, они, как выразился Троцкий, саркастически намекая на их сионистские мечты, «обольщают себя сказкой о грядущем царстве Сиона». Их «землянки-норы» напоминали ему об увиденном в детстве упадке еврейских местечек, чьи традиционные жилища не могли сравниться с чистыми и ухоженными домами живших по соседству немцев. По мнению Троцкого, лишь социализм мог указать путь выхода из гетто, и его воодушевляло существование еврейских радикалов — рабочих, которые «вышли из-под чар религиозных напевов и национальных суеверий и перенесли свои надежды на социалистический интернационал труда». Ничто не доставило ему большего удовольствия, чем встреча с еврейским профсоюзным активистом, на стене у которого висел портрет Карла Маркса. В августе 1913 г. Троцкий написал три объемные статьи о румынских евреях для «Киевской мысли». Со всем гневом, на который он был способен, Троцкий показывал, что 300 000 лишенных гражданских прав евреев Румынии являются одной из самых угнетенных национальных групп во всей Европе. Огромное количество законов ограничивало для них участие в общественной жизни, выбор места жительства и размеры земельных участков. Еврейским детям запрещалось посещать государственные общеобразовательные школы. «Еврей не может быть адвокатом, собственником аптеки, трафикантом, биржевым маклером», — писал он. Но при этом правительство требовало от евреев уплаты налогов и призывало их в армию, как если бы они были обычными румынами. Он закономерно заключал, что «антисемитизм становится государственной религией, последним психологическим цементом прогнившего насквозь феодального общества». 
Далее Троцкий описывал неспособность великих европейских держав защитить румынских евреев. По Берлинскому трактату 1878 г. Румыния обязывалась предоставить равные права всем национальным меньшинствам на своей территории. Троцкий выражал изумление тем фактом, что примерно в это же время на защиту румынских евреев энергично встал германский канцлер Отто фон Бисмарк: 
«Бисмарк, в некотором смысле душеприказчик Берлинского конгресса, отказывался от прямых дипломатических сношений с Бухарестом, доколе евреи не будут уравнены в правах... Поразительно, как близко железный канцлер принимает к сердцу интересы молдавского еврейства: интересы Гогенцоллерна на восточном троне для него ничто в сравнении с судьбой каких-то бесправных париев!»
Затем Троцкий разоблачает подноготную проявленной Бисмарком чуткости. Канцлер проводил сложный маневр с целью заставить правительство Румынии выкупить доли в румынских железных дорогах, строительство которых щедро финансировалось немецкими банкирами; когда проект застопорился, те оказались на пороге банкротства. Еврейский банкир барон Герсон фон Блейхредер — человек, близкий и к Бисмарку, и к кайзеру Вильгельму I, — был одним из ведущих финансистов, стремившихся возместить свои потери. «Постепенно становится ясным, что это-то и есть главное условие Бисмарка. Тощие абстракции еврейского равноправия пожираются тучными акциями блейхредеровских банков». Бисмарк добился своего. «Дело сводилось... к колоссальному финансово-политическому шантажу, в котором ставкой являлись 100 миллионов марок, вложенных прусской знатью... а средством вымогательства служили права румынского еврейства». Как только сделка состоялась, «„решение“ еврейского вопроса свелось к пустой формальности и к демонстративной натурализации 900 евреев, проделавших турецкую кампанию 1876–1878 годов. Остальные 299 100 евреев остались в том же положении, в каком были до Берлинского конгресса... Когда читаешь дипломатические акты по этому делу и частную переписку заинтересованных сторон, ни на минуту не освобождаешься от чувства глубокого отвращения». 
Но и на этом он не заканчивает. Подробно описав бедственное положение румынского еврейства и грязные дипломатические маневры, ведущие к его эксплуатации, Троцкий переходит к критике недавно образованного Союза румынских евреев за то, что тот «отказывается от энергичной агитации в массах, от братания с демократическими элементами румынского народа, от открытой апелляции к общественному мнению трудовой Европы». Вместо этого еврейские лидеры гордятся «своей выжидательной пассивностью» и строят свои надежды «на просвещенном усмотрении правящей олигархии», громогласно заявляя о своем патриотизме и вставая плечом к плечу с румынскими антисемитами «в аппетите на кусок чужой земли». 
В этих статьях заметно нечто удивительное и ранее почти не встречавшееся. Столкнувшись лицом к лицу со страданиями евреев под гнетом реакционного режима, который своей репрессивной политикой до боли напоминал царизм, Троцкий призывает к эмансипации и равноправию, вместо того чтобы, как раньше, призывать к классовой борьбе или пролетарской революции. Троцкий почти выглядит тут старомодным либералом, выступающим за гражданские свободы.