Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Джон Грэй. Кошачья философия. Кошки и смысл жизни. М.: Изд-во Института Гайдара, 2023. Перевод с английского Инны Кушнаревой. Содержание
Мораль, особая практика
Кошки часто описываются как аморальные существа. Они не чтят десять заповедей, у них нет идеалов. Они не выказывают никаких признаков чувства вины или угрызений совести, как и знаков того, что они стремятся стать лучше, чем они есть. Они не лезут из кожи вон, чтобы изменить мир, и не ломают голову над тем, как поступить правильно. Если бы они были в состоянии понять идею о том, что они должны жить по какому-то внеположному образцу, она вызвала бы у них смех.
Многие люди утверждают, что ставят мораль выше всего остального. Им кажется, что ничто не отличает их от животных больше, чем понимание добра и зла. Хорошая жизнь — не просто жизнь, которую стоит жить, это обязательно еще и моральная жизнь. Если жизнь не удовлетворяет нормам морали, ценность ее невелика — или же у нее нет никакой ценности. Мораль имеет дело с особым видом ценности, несравненно более высоким, чем любой другой. Удовольствие может быть ценностью, как и красота или сама жизнь, но, если эти блага достигаются без соблюдения морали, они теряют всякую ценность или даже становятся злом. Это верно для любого человека, потому что законы морали универсальны и категоричны.
Каждый в первую очередь должен быть нравственным человеком, а уж потом кем бы то ни было еще. Те, кто так думает, убеждены, что знают, что диктует мораль. Когда речь идет о добре и зле, не может быть фундаментальных разногласий. В конце концов быть нравственным человеком — это высшее благо. Как люди могут не соглашаться друг с другом по такому важному предмету? В действительности есть множество не согласующихся и диаметрально противоположных видов морали. Для некоторых сегодня в центре морали стоит справедливость. Но справедливость не бывает настолько неизменной, и она не настолько важна для них, как им кажется. Как заметил Паскаль: «Справедливость так же зависит от моды, как и красота».
В морали много привлекательного. Что может быть соблазнительнее представления о вечной справедливости? Однако воззрения на мораль меняются так же быстро, как мода на обувь. Требования морали изменяются от поколения к поколению и могут не раз перемениться даже в течение жизни одного человека. Не так давно мораль требовала нести повсюду цивилизацию, расширяя имперскую власть. Сегодня мораль осуждает империализм во всех его формах. Между этими положениями существует непримиримое противоречие. Но тем, кто их высказывает, они доставляют одинаковое удовольствие — приятное чувство собственной добродетельности.
Когда люди говорят о морали, они не знают, о чем говорят. И в то же самое время они непоколебимо уверены в своих словах. Это может показаться парадоксальным. Но в этом нет ничего странного, потому что они занимаются не чем иным, как выражением своих эмоций. Помимо любых фактов, на которые они могут сослаться в доказательство своих тезисов, в их ценностных суждениях нет ничего истинного или ложного. Поэтому не может быть согласия в отношении морали. Если ценностные суждения выражают только эмоции, то в них нет ничего, с чем нужно соглашаться (или не соглашаться).
Некоторые философы полагают, что вера в то, что человеческие ценности эмотивны и субъективны, — побочный продукт современного индивидуализма. Но постольку-поскольку эту идею можно встретить уже у древнегреческих скептиков, это сомнительное объяснение. Скорее всего, субъективный взгляд на этику — следствие выхолащивания религии. С точки зрения всеобщих законов или заповедей мораль — осколок монотеизма. Если у этих заповедей нет автора, какой у них может быть авторитет? В религии автором был Бог. Позднее, с началом эпохи Просвещения, им стало «человечество». Но человечество не может быть автором чего бы то ни было, потому не существует такой вещи, как универсальный человеческий агент. Существуют только самые разные человеческие животные со множеством самых разных моралей.
Всякого, кто вырос с представлением о том, что есть одна-единственная универсальная мораль, все это обескураживает. Поэтому он продолжает думать и говорить так, словно мораль ясна и понятна каждому, тогда как она в высшей степени непроницаема для тех, кто ее практикует.
Спиноза о том, как жить в гармонии со своей природой
К счастью, есть и другие способы понимания хорошей жизни. В Древней Греции и Китае существовали этические традиции, не ссылавшиеся на то, что сегодня называется моралью. Для древних греков хорошей была жизнь, прожитая в соответствии с δίκη — вашей природой и местом в устройстве бытия. Для китайцев — жизнь в соответствии с дао, путем вселенной в том виде, в каком он проявляется в вашей природе. Между этими древними видами этики существует много различий. Но для нас сегодня важно их сходство.
Эти взгляды на мир не говорят о «морали», потому что ни один из них не предполагает, что есть единственный вид жизни, предписанный Богом всем людям. И точно так же они не считают, что в основе хорошей жизни лежит забота о других. Хорошая жизнь означает жизнь для себя в соответствии с той природой, которая вам дана. Безусловно, хорошая жизнь требует добродетелей — черт характера и умений, позволяющих выживать и процветать, — но эти добродетели касаются не только того, чему нас учили применительно к морали. Они также включают в себя эстетику, гигиену и целое искусство жить, и они относятся не только к людям. В таком понимании этику — от греческого ἠθικός, что означает «характер» или «происходящее от привычки», — можно найти и у животных.
О том, что животные обладают добродетелями, говорил еще Аристотель применительно к дельфинам. В разных местах своей «Истории животных» он замечает, что они вскармливают молоком свое потомство, общаются друг с другом и сотрудничают, когда охотятся на рыбу. Свои замечания он основывал на непосредственных наблюдениях за дельфинами во время плаваний с рыбаками по Эгейскому морю. Аристотель полагал, что все в мире имеет свой τέλος, или цель, которая заключается в том, чтобы осуществить свою природу. Хорошая жизнь — та, в которой эта цель достигнута. Когда дельфины объединялись, чтобы загонять рыбу, они проявляли черту, необходимую для достижения этой цели, — или, говоря иными словами, добродетель. Дельфины ведут хорошую жизнь на особый, дельфиний манер.
В древнекитайской мысли есть похожая идея. Даосизм в лице Лао-цзы и Чжуан-цзы основывается на идеях дао и дэ: пути, или природы вещей, и способности жить в соответствии с ним. Хотя дэ переводится как «добродетель», это понятие отсылает не только к «моральной» способности, но шире — к внутренней силе, необходимой, чтобы жить в соответствии с путем вещей. Следовать ей — значит поступать как должно, и это относится не только к людям. Все живые создания процветают лишь при условии, что они подчиняются своей природе.
Этика в изложении Аристотеля антропоцентрична и иерархична. Хотя Аристотель допускает существование добродетелей у других животных, он настаивает на том, что хорошая жизнь полнее всего реализуется у людей. Ум человека больше всего напоминает божественный ум — божественный интеллект, или νοῦς, конечную причину, или «неподвижный двигатель» вселенной, — а все существующее стремится быть подобным Богу. Отсюда, по Аристотелю, следует, что человеческое животное — τέλος, предназначение, или цель, вселенной.
Эта идея хорошо согласуется с христианством и сохранялась в популярных теориях эволюции. Однако теория Дарвина ей полностью противоречит: у естественного отбора нет цели, а люди как биологический вид возникли случайно. Люди не «лучше» бесчисленного множества вымерших видов. Тем не менее Дарвину было непросто отстаивать этот взгляд. Сегодня многие из его последователей придерживаются мнения, что люди ценнее других животных, но это имеет смысл, только если вы верите в космическую иерархию ценностей.
В то же время с точки зрения даосизма человеческие существа не являются чем-то особенным. Как и любые другие создания, они — соломенные собаки, церемониальные предметы, которые тщательно подготавливаются для совершения ритуала, а затем сжигаются. Как это сформулировал Лао-цзы: «Небо и Земля лишены человечности, для них все вещи что соломенные собаки». У вселенной нет любимчиков, и человек — не ее цель. Будучи бесцельным процессом бесконечных изменений, вселенная не имеет цели.
В основных западных традициях люди стоят выше любых других животных, потому что способны к осознанному мышлению. Для Аристотеля лучшая жизнь — интеллектуальное созерцание космоса, тогда как для христиан — любовь к Богу. В обоих случаях осознанность — неотъемлемая часть хорошей жизни. Для даосов же эгоистическое самосознание людей — главное препятствие к хорошей жизни.
Согласно Аристотелю, лучшими были такие люди, как он сам, — мужчины, рабовладельцы и греки, — посвятившие себя интеллектуальным исканиям. Помимо того, что этот взгляд оправдывал местные предрассудки его эпохи (это почти универсальная практика среди философов), он также имел и более радикальный изъян. Он предполагал, что лучшая жизнь — одна и та же для всех, по крайней мере в принципе. Да, большинство не могло ее достичь, но это только показывает их неполноценность в сравнении с теми, кто мог. Идея того, что люди способны достигать процветания разными способами, которые не могут быть выстроены на единой шкале ценностей, Аристотелю в голову не приходила. Как и идея того, что другие животные тоже могут жить хорошей жизнью, только такой, на какую не способны люди.
И снова даосизм выступает здесь разительным контрастом. Человеческие жизни не расставляются по местам в зависимости от ценности, а хорошая жизнь у других животных не означает, что они становятся похожи на людей. Каждое индивидуальное животное, каждое существо имеет свою собственную форму хорошей жизни.
В западной мысли больше всего к этому приближается идея конатуса — стремления живых существ поддерживать и усиливать свою деятельность в мире. Нейробиолог Антонио Дамасио, обнаруживший, что Спиноза (1632—1677) предвосхитил последние научные открытия, касающиеся единства разума и тела, для прояснения этой идеи цитирует теорему Спинозы из «Этики» (1677):
«Это цитата из Теоремы 18 в части IV „Этики“, которая звучит так: „...основание добродетели (virtutis) составляет само стремление (conatum) сохранять собственное существование и что счастье состоит в том, что человек может сохранять его“. Здесь требуется комментарий к терминам, используемым Спинозой. Во-первых, слово conatum может быть передано как попытка, тенденция или усилие, и Спиноза мог иметь в виду любое из этих значений или все три сразу. Во-вторых, слово virtutis может отсылать не только к традиционному моральному значению, но также к власти и способности действовать... Вот что прекрасно в этой любимой всеми цитате, если взглянуть на нее из сегодняшнего дня: она содержит в себе основание для системы этического поведения, и основание это — нейробиологическое».
Двусмысленности, на которые указывает Дамасио, неслучайны. Они свидетельствуют о том, что Спиноза стремился выразить подрывную философию в традиционных категориях.
У двусмысленности Спинозы может быть несколько причин. Как и Монтень, он происходил из еврейской семьи, бежавшей на Иберийский полуостров, спасаясь от преследования и принудительного обращения в христианство под давлением инквизиции. Спиноза был отважнее Монтеня, и в 1656 году его изгнали из главной синагоги Амстердама за то, что он высказывал перед своими единоверцами некоторые из идей, которые позднее войдут в изданную посмертно «Этику»: члены его общины сочли их еретическими. После отлучения ему предложили должность в академии, от которой он отказался, решив, что это будет мешать ему свободно высказываться и свободно мыслить. Он зарабатывал скромным ремеслом изготовления линз, которое, возможно, раньше времени свело его в могилу.
Критики Спинозы справедливо считали его взгляды еретическими. Для него Бог не был силой, сотворившей мир. Бог — бесконечная субстанция, Deus sive Natura, Бог или Природа, вечная и самоподдерживающаяся. Человеческие ценности не могут быть выведены путем умозаключения из Бога, сотворившего мир, потому что Бог и есть мир. Спиноза мог пользоваться двусмысленным языком, чтобы сделать свою философию более удобоваримой для тех, кто отлучил его от церкви. Но вполне возможно, что он недооценивал то, до какой степени его философия подрывала традиционные ценности. Временами кажется, что он сам испугался того, что было самым смелым и оригинальным в его мысли.