Почему анархия — это не беспорядок

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Нина Гурьянова. Эстетика анархии. Искусство и идеология раннего русского авангарда. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2025. Авторизованный перевод с английского Н. Рудаковой

Анархия и искусство

Побудительная идея и дух раннего периода русского авангарда проявились в эстетике онтологической анархии. Ранний русский авангард всегда сохранял общественную сознательность, но не был политически активен или связан с какой-либо партией. Надо отметить, что политический анархизм, стремящийся к замене одно временного порядка (власти) другим (рациональностью), имеет мало общего с идеей онтологической анархии. Для того чтобы дать моему определению эстетики анархии методологическое и терминологическое обоснование, я частично опираюсь на теоретическую базу, разработанную Р. Шюрманом.

Начиная с XIX века термин «анархизм», всегда имевший как в русской, так и в западной культуре социально-политическую окраску, обозначал политическое движение и политическую философию, отвергающую власть государства. Однако не столь давно было заявлено, что традиционное определение понятия «анархизм», возможно, останется в прошлом:

«...Расплывчато определяемое течение современной мысли, известное как „постмодернизм“, можно считать суггестивным с анархистской точки зрения. Разработанная Мишелем Фуко техника подрыва господствующих ценностных систем путем разоблачения контингентных стремящихся к власти генеалогий, лежащих в их основе, предполагает своего рода освобождение для тех людей, которые прежде контролировались или маргинализировались такими системами».

Я анализирую термины «анархия» и «анархизм» с учетом их корня — archē. Значение слова «анархия» как эквивалента «анархизма» («безвластие», «безначалие») представляется не единственным возможным толкованием. Напротив, слово это приобрело более абстрактное значение, не связанное исключительно с социально-политической сферой. Отсюда следует, что слово «анархия» нельзя заменить словом «беспорядок», имеющим негативный оттенок, а «порядок» и «анархия» не являются, как полагают некоторые критики, бинарными оппозициями. У archē множество значений, и, если мы ограничимся только одним — «порядок», это приведет к извращению понятия и чрезмерному его упрощению.

Первичное значение archē — «начало, исток»: то, что было в начале, первопричина. У ионийских философов этим словом называлось первовещество, или изначальный элемент, — первоначало и божественный источник, из которого создан мир. У пифагорейцев, стремившихся диссоциировать это понятие с чем-либо физическим, оно означало первоначало числового ряда. По Аристотелю, archē относится как к принципам движения, так и к принципам доказательства: согласно его учению, все науки и все научное познание основаны на базовых принципах (archai) материи и формы. Однако понятие archē все сильнее трансформировалось, вбирая в себя аспекты, смежные с понятием первоначала, — понятия основ и принципов. Как следствие, в практическом употреблении изначальное значение слова — «первовласть» — сменилось на «форма правления», «держава», «политическая власть». В философских дискуссиях оно стало ассоциироваться с возникшими систематическими понятиями: «принцип познания», «основа бытия», «причина движения», «источник действия».

Этимологически и понятийно термин «анархия» базируется на отрицании (an-archē) и является производным от archē. Но означает ли это, что анархия приравнивается к хаосу? Не совсем; я полагаю, что анархию должно интерпретировать как следующий шаг после хаоса и упорядочивания. Одно из самых ранних определений хаоса, встречающееся у Гесиода, — бесформенная первичная масса первобытия. Приведение хаоса в порядок породило космос. В первой главе Книги Бытия 1 это земля «безвидная и пустая». Согласно данным толкованиям, хаос — первоначальное состояние, существовавшее до упорядочивания: если порядок и хаос противопоставлены, то archē означает упорядоченную вселенную, преобразованный хаос. Если хаос предшествует archē, то archē, в свою очередь, предшествует анархии. В этой схеме анархия не является ни порядком, ни хаосом, хотя содержит элементы и того, и другого, и ее можно определить как действие, которое их связывает, постоянную борьбу между созиданием и разрушением первоначал.

Р. Шюрманн, американский философ и исследователь М. Хайдеггера, дает глубокое определение archē и «анархии» в соотнесении с действием, полагая, что теории действия «воспроизводят атрибутивно-партиципативную схему, как будто это шаблон». Он утверждает, что, когда эта схема принимается и навязывается как практическая, она «приводит к направлению действий к единственной фокальной точке»:

«На протяжении всей истории этот фокус постоянно смещается: идеальный город, царство небесное, счастье большинства, ноуменальная и законодательная свобода, „трансцендентально-прагматический консенсус“ (Апель) и т. д. Но ни один из этих переносов не уничтожает атрибутивный, партиципативный, а следовательно, нормативный шаблон как таковой. Archē по отношению к действию всегда функционирует как субстанция по отношению к своим акциденциям, придавая им смысл и telos. С другой стороны, в эпоху замыкания можно изложить закономерность принципов, которые господствовали над действием».

Согласно Шюрманну, с «замыканием метафизической эры» принципы, которые «руководили мыслями и действиями в каждую эпоху нашей истории, отмирают». «Эпоху поворота», которая следует за замыканием, можно выразить через хайдеггеровский «принцип анархии». Шюрманн указывает на этот оксюморон как на маркер «дискурса перехода», который он отождествляет с деконструкцией:

«Излишне говорить, что это будет уже не вопрос анархии в понимании Прудона, Бакунина и их учеников. Эти учителя стремились к замене первоначала, замещению рациональной силы, principium, силой власти, princeps, — операции настолько метафизической, насколько это возможно. Они хотели заменить одну фокальную точку другой. Анархия, о которой пойдет речь, — это название истории об опоре, фундаменте действия, истории, в которой основание проседает и где становится очевидным, что принцип сцепления, будь то авторитарный или „рациональный“, теперь не что иное, как пустое место, лишенное законодательной, нормативной власти. Анархия — выражение предначертанности упадка, разложения стандартов, с которыми люди Запада с платоновских времен соизмеряли свои действия и поступки, чтобы утвердить их и оградить от пересмотра и сомнений».

Однако в эпоху русского модернизма онтологическая анархия являлась также выражением возврата, моментом отхода от европоцентристских ценностей, внедренных в ходе двухсотлетней вестернизации, и поворота к осторожной ревизии начал русской религиозной и интеллектуальной мысли, сформированных византийской и восточной философией и укорененных в допетровской культуре.

С этой точки зрения анархию вполне можно интерпретировать как деконструкцию порядка. Анархия — не «первоначало», но она обозначает активный процесс движения к «первоначалу», борьбу между хаосом и порядком, которую можно отождествить с хайдеггеровским понятием начала, «всегда содержащего в себе скрытое изобилие удивительного, а значит, борьбу со знакомым и обыденным». Вот почему необходимой составляющей анархии является элемент разрушения, предшествующего новому созиданию: он предназначен не для разрушения, а для деконструкции, переосмысления, пересмотра и т. д. Хаос же этого элемента лишен.

То понимание анархии, которое было рассмотрено мною выше, пересекается с искусством и основано на хайдеггеровской концепции эстетики и новой онтологии. В своей работе «Исток художественного творения» Хайдеггер пишет: «Всегда, когда совершается искусство, то есть всегда, когда есть начало, в чреду совершений — в историю — входит первотолчок побуждения, и история начинается, или же начинается заново». Искусство, согласно феноменологической трактовке, можно понимать как начало, возникновение, зарождение без телоса; или, по определению Х. -Г. Гадамера, как проект, в котором «что-то новое предстает как истинное»; как всегда иное и всегда передовое начинание, бросающее вызов технонаучному комплексу, порожденному телической рассудочностью. У отдельных движений, таких как цюрихский дадаизм или его предшественник, ранний русский футуризм 1910–1914 годов, эта трансформация становится очевидной.