Писателю Юрию Ковалю, автору «Недопеска», «Приключений Васи Куролесова», романа «Суер-Выер», 9 февраля исполнилось бы 85 лет. По этому случаю публикуем отрывки из книги его ученицы Марины Москвиной «Золотой воскресник», в которых рассказывается, что Юрий Иосифович думал о природе литературы и о себе в ней.

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Марина Москвина. Золотой воскресник. М.: Редакция Елены Шубиной, 2023

***

«Мы с Юрой Ковалем облюбовали кафе у Никитских Ворот, у церкви, где венчался Пушкин, на открытом воздухе, там ветерок обвевает, — рассказывает художник Леонид Сергеев. — Сидим, из ЦДЛ идет молодой человек, увидел Коваля:

— Ой, вы такой писатель — настоящий. Скажите, как писать?

— Я тебе сейчас открою секрет, — сказал Коваль. — Иди бери по сто грамм.

Тот взял, сел с нами. Коваль выпил, закурил и говорит:

— Писать надо о том, где сейчас находится твоя душа. Душа ведь не с нами обычно, а где-то еще. Вот об этом и надо писать.

Тот пожал ему руку, поблагодарил и отправился дальше, по своим делам».

***

Однажды к нам на семинар пришел Коваль. Все испугались читать свои произведения. Только один не побоялся:

— Чтоб нарисовать снег — куплю я мел, — он стал читать свои стихи,

Чтобы нарисовать ночь — куплю я уголь...

Коваль слушал-слушал, да и говорит:

— А чтоб под мостом рисовать Ильича,

Куплю я красный кусок кирпича.

***

— Над чем вы сейчас работаете? — спросили в издательстве Коваля.

— Пишу роман «Рояль из Порт-Артура».

— Название не подходит, — сказали ему.

«И у меня отпало желание писать эту вещь, — сказал Коваль, — в которой еще не было ни строчки...»

***

Рассказала Ковалю, что пишу историю о том, как в московском дворе на Петровско-Разумовской загорелось дерево. Я давай собирать народ из окрестных пятиэтажек, это был сущий театр абсурда, и что наконец приехала пожарная машина, но у них не оказалось воды. И тогда, говорю я, пожарники спустили штаны и стали гасить огонь старым добрым испытанным способом.

— Вряд ли, — усомнился Коваль, — пожарные столь малыми средствами могли загасить пылающий... платан.

***

Юрий Коваль был выдвинут на Государственную премию.

Всем очень хотелось, чтоб он ее получил. Жарким июльским днем мы собрались в Центральном доме литераторов и давай его нахваливать, кто во что горазд. Выступали достойнейшие Яков Аким, Роман Сеф, Юрий Норштейн...

— Если б инопланетяне прочитали Коваля, они бы прониклись симпатией к землянам, — сказала Дина Рубина.

Я осветила тот факт, что Юрий Осич могуч, как мамонт, и с этими словами вручила ему кость мамонта небольших размеров, столь тщательно завернутую в салфетку, что выдвиженец решил, что это бутерброд с сыром...

— Осталось только добавить, — заметил Юлий Ким в финале, — что Юра — прекрасный семьянин и недюжинный шахматист.

Смех Наташи Коваль заглушили аплодисменты.

***

— Запомните, — произнес Коваль, и мы запомнили это навсегда. — Главное — не опускаться до современности! Как Генка Снегирев говорил мне. Я стал ему читать: «На дачном участке росли три сосны...» «А я и слушать не буду дальше, — сказал Генка. — Что это за „на дачном участке“? Надо работать вечными категориями!» И я начал так: «Росли три сосны...»

***

Коваль очень гордился своим неологизмом. Это был глагол — «олорде́л».

***

Видя, что я к нему неравнодушна, он предупредил по-дружески:

— Ты Маринка, не стой у меня на железнодорожном полотне. Я ведь тот еще поезд.

— А вы какой поезд, — спросила я, — дальнего следования или пригородная электричка?

Он помолчал, вздохнул и ответил:

— Скорее пригородная...

***

— Особенно я люблю бездонные произведения, — говорил Коваль. — «Чистый Дор» или «Куролесова»... «Куролесов» пока не окончен. Может быть, я еще одного нахулиганю.

***

— У меня в загашнике тридцать — сорок шикарных начал, — он говорил, — и я в любую минуту могу их продолжить, только ущипни меня за задницу!

***

Однажды Юрий Осич в пух и прах разнес мою сказку про летающего крокодила: вылитый «Гадкий утенок» и все такое. Через пару лет встречаемся в Питере на фестивале анимационного кино.

— Видел отличный мультфильм! — говорит. — Там, понимаешь, один крокодил — ну идиот! — высидел яйцо, а из него вылупился птенец...

Я пристально смотрю на него. Он замолкает.

— Это не твой ли крокодил?

— Мой.

Пауза.

— ...Что значит волшебная сила кинематографа! — воскликнул Коваль.

***

— Вышел «Недопесок» с твоим предисловием, хочу поблагодарить, — мне звонит Коваль. — Правда, предисловие в усеченном виде.

— И благодарность — в усеченном?

— Нет, благодарность — в полном объеме. Меня беспокоит другое.

— Что?

— Да вот открыл книжку, смотрю: с одной стороны ты со своим предисловием, с другой — посвящение Белле Ахмадулиной. ...Не много ли баб на одном развороте?

***

— Пишите о вечном вечными словами, — сказал Коваль.

***

И добавил:

— Проза должна быть такой, чтобы хотелось поцеловать каждую написанную строчку.