Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Мониру Раванипур
منیرو روانی پور
Серая пятница
جمعه خاکستری
Перевод Алины Волкорезовой*Переводчик благодарит Илью Сёму за ценные советы и замечания.
Под редакцией Евгении Никитенко
Перевод выполнен по изданию
منیرو روانی پور. کنیزو. تهران: انتشارات نیلوفر، 1367 (1988).
Аннотация
Мониру Раванипур (род. 1952) — одна из наиболее известных иранских писательниц за пределами страны. Она родилась и выросла на побережье Персидского залива, в селении Джафре (также Джофре, ныне — часть города Бушир), и ее творчество во многом вдохновлено культурой и фольклором иранского Юга. Роман М. Раванипур «Утопленники» (1990) стал одним из первых образцов магического реализма в литературе Ирана.
Нашим читателям еще предстоит познакомиться с обитателями Джафре, с их поверьями и обычаями. Однако в рассказе «Серая пятница», публикуемом сегодня, действие происходит в Тегеране, куда Мониру Раванипур переехала в конце 1970-х, чтобы изучать психологию в магистратуре Тегеранского университета. События, связанные с Исламской революцией, не позволили ей продолжить образование, но дали толчок ее писательской карьере: по ее признанию, писательство помогало справляться с тяготами первых послереволюционных лет. Именно тогда она написала свой первый сборник рассказов для взрослого читателя «Кянизу», который удалось издать лишь в 1988 г. С 2007 г. Мониру Раванипур вместе с семьей живет в США, где продолжает писать, выступает с публичными лекциями и ведет курсы писательского мастерства.
Рассказ «Серая пятница» из сборника «Кянизу» повествует об одном дне из жизни безымянной героини, еще довольно молодой женщины, образованной и самостоятельно себя обеспечивающей. Этот день — пятница, выходной, и героине надо найти себе занятие. Для одинокой женщины, к тому же разведенной, это нелегкая задача.
Законодательство Исламской Республики Иран, опирающееся на мусульманское право, до 1992 г. позволяло мужчине давать жене развод по желанию, без суда. Женщина же могла потребовать развода только через суд и лишь в некоторых случаях: например, если мужчина прекратил выплачивать ей содержание, женился повторно без ее согласия, жестоко с ней обращается. На стороне мужчины было и общественное мнение: в 1980-е гг. даже в среде образованных, вестернизированных горожан разведенная женщина рисковала столкнуться с осуждением. А для простых людей она сразу становилась «второсортной» и воспринималась как доступная.
Героиня «Серой пятницы» пошла на развод сознательно, добилась свободы и сохранила чувство собственного достоинства, однако ей приходится платить за это дорогую цену: переживать одиночество, терпеть приставания мужчин и заново искать смысл существования.
* * *
Женщина перевернулась с одного бока на другой, закуталась в одеяло и уставилась на настенные часы. Маятник раскачивался монотонно, как и вчера, как и раньше. Циферблат был покрыт пылью и окутан белой полупрозрачной сетью, сплетенной терпеливым пауком. Она посмотрела на часы и отвернулась снова, еще на несколько секунд. Часы били шесть. Она заткнула уши. За окном было облачно. Туманный воздух окрасил все вокруг в тусклые мышиные тона. Пятница всегда была для нее длинным серым днем, таким долгим, словно мгновения сменяли друг друга медленно и неохотно, с трудом преодолевая брезгливость. Когда она отняла пальцы от ушей, часы пробили в последний раз.
«Эх, проснуться бы мне попозже и проваляться до полудня».
Она снова перевернулась на другой бок. В голове было пусто, сны постоянно повторялись и уже успели ей надоесть, все образы перемешались. Работа, работа, ради которой она так охотно отказалась от своей женской судьбы, тяжелой свинцовой гирей давила на ее жизнь. Теперь для того, чтобы писать, ей приходилось беспорядочно переносить на тетрадные страницы скомканные обрывки собственных воспоминаний, чтобы когда-нибудь, неясно, правда, когда, связать их между собой и превратить в настоящую историю. Но истории сторонились ее, словно все осталось в прошлом, и эти несколько месяцев свободы, наполненные воодушевлением и радостью, проложили такую большую пропасть между ней и ее жизнью, что она уже не могла с легкостью вспомнить, когда именно это произошло.
Будто бы прошло много лет с тех пор, как каждый день она вставала утром, ставила самовар, накрывала скатерть для завтрака, чтобы он, храпящий на всю комнату, проснулся в хорошем настроении и сел за стол. Наверное, это можно было стерпеть, а она просто не знала или не могла. Наверное, можно было, как другие женщины, закрыть на все глаза, ведь «дорогуша, жена должна быть женой, или ты думаешь, что раз я взял тебя, такую просвещенную, и заставил всех судачить за моей спиной, я такой один, другие мужчины так не поступают?» Наверное, стоило забиться в угол или взять в руки метлу, возить ей по лепесткам вытканных на ковре цветов и молча слушать:
— Дуреха, не будь мнительной! Умственный труд так выматывает. Ты же понимаешь, что это не серьезно, ни с одной из них у меня нет ничего серьезного, это только чтобы расслабиться!
Расслабиться с девушками, которые хотели стать актрисами, с молодыми, здоровыми и амбициозными девушками, такими же, как она в те дни, когда она приходила репетировать роль Антигоны.
— Послушай: женщина, которая вышла замуж, должна забыть о сцене, ты не думай, что я идиот! Больше не говори, мол, ты меня изводишь, ты меня мучаешь, не говори, что ревнуешь. Будет так, и никак иначе. Они приходят чему-нибудь научиться. Ну приласкал я их немного; ну как их не пожалеть? Если тебя это так расстраивает — порви со мной.
И она порвала. И осталась один на один с этим облачным небом и с маятником в часах, который так равнодушно качается из стороны в сторону. И с пауком, неспешно плетущим свои сети.
Она сбросила с себя одеяло и села. На столе были разбросаны книги. Под кроватью стояла пепельница, полная окурков, в комнате было душно. Она встала и открыла окно. Холодный воздух ударил в лицо. На губах появилась улыбка.
«Как много в жизни радостей».
Она высунула руки в окно и протянула их к затянутому облаками небу.
«Нет, уже не капает. Покончу с делами и поеду к ребятам».
Она оставила окно открытым, заправила кровать и подошла к столу. Взглянула на циферблат: прошло полчаса. Сложила книги и села на стул.
«А что если они вчера уехали и еще не вернулись?»
Она вышла из комнаты. Было темно. Она включила свет в коридоре, встала напротив зеркала и дотронулась до морщинок под глазами.
«Ага, появляетесь понемногу, значит! Так скоро вас станет больше: три на лбу, две вот здесь, в уголке... Ой, еще одна здесь, вчера ее не было, нет... Нет, это не морщина — это след от подушки. Умоюсь — и все будет в порядке».
Открыв дверь ванной комнаты, она замерла на пороге: муравьи куда-то тащили огромную жужелицу. Женщина нагнулась. В горле встал ком.
— Уходите отсюда, исчезните!
Муравьи невозмутимо продолжали нести жужелицу, уже мертвую. Ее тонкие лапки были сломаны, усики погнуты, крылышки продырявлены. Иногда муравьи останавливались, как будто для передышки, опускали жужелицу на пол, о чем-то совещались и снова тащили. Тушка жужелицы волочилась по полу ванной. Женщина с силой ударила ногой по стене:
— А ну прочь! Кыш отсюда!
Муравьи разбежались. Она подняла жужелицу. Крылышки были уже сухими.
— Черт возьми, говорила же, сиди в углу. Нет, надо было выползти прямо перед кроватью. Откуда же я знала, что ты там сидишь? Вот и раздавила тебя, ты сама виновата... Была бы сейчас жива, как те муравьи, как тот, где он там? Тот малец поумнее тебя будет. Если уж приполз в комнату, то сидит на столе. Эх ты, дуреха безмозглая!
Она вышла из ванной, завернула жужелицу в бумажную салфетку, подошла к цветочному горшку, стоявшему в коридоре. Похоронив жужелицу, вернулась в комнату. Закрыла окно. На часах было без пятнадцати семь; она встала на носочки и сняла их со стены.
«Сейчас опять прозвонят: динь, динь, динь...»
Придерживая рукой маятник, она повесила часы обратно на стену.
«Теперь будут молчать, тишина, полная тишина».
Она села на стул и посмотрелась в маленькое зеркало на столе:
«Один из жителей этого дома погиб, погиб, и убийца прямо здесь. Это я, я собственной персоной, но тут ничего не поделаешь. За такие убийства суды не берутся... Довольна? Эх, ничтожество... Не притворяйся, ты специально ее раздавила, ты же не слепая... В любом случае, это сделала ты, умышленно или нет. Убийца».
Она скорчила себе рожу. Скривила губы и раздраженно отвернула от себя зеркало.
«Терпеть тебя не могу! Уходи. Может, мне вообще лечь обратно? Еще часа два все будут спать...»
Она встала со стула, плюхнулась на кровать и залезла под одеяло.
«И что мне делать эти два часа? Считай, считай до ста, если не уснешь — до тысячи считай».
Она считала. Сбивалась и снова начинала заново. Когда она дошла до восьмисот, мысли спутались, все вокруг нее завертелось, словно она упала с высоты и сделала сальто в воздухе. Все ее внимание было сосредоточено на том, чтобы не наткнуться на камень, на скалы, она головой вниз падала в узкое и темное ущелье. Ущелье, полное театральных афиш и голосов на сцене, а на дне этого ущелья стояла Антигона и кричала: «Нет, не разделишь — правда не велит: ты не хотела — я тебя отвергла...»*Здесь и далее текст «Антигоны» приводится в переводе Ф. Ф. Зелинского (Софокл. Драмы. Под ред. М. Л. Гаспарова и В. Н. Ярхо. М.: Наука, 1990). Ха-ха-ха! «Ведь горше слез нас мучит смех такой...» Ха-ха! «Ты жизни путь избрала, смерти я...» Ха-ха! Ни один мой вздох не поднимется к небу, ни одной слезы не пролью на землю. Руки... когда говоришь, подходи ближе, сюда. Встань прямо напротив зрителей и руки — вот так, ага, вот так подними... Хор — пойте. Так, все вместе... Антигона, ты стой здесь, хватит, хватит, а то станешь ревновать. Больше не говори так, иди, займись домашними делами! Зачем тебе еще играть в театре? Затем, чтобы... ах, это блюдо, которое ты приготовила... А как же тот шотландский писатель, у которого было двести любовниц?.. Плачь, Антигона, плачь как следует, как над собственной могилой... «О склеп могильный!.. Терем обручальный!.. О, вечный мрак обители подземной!..» Да я кричу... Это не моя вина — это жужелицы шумят крыльями, вот ничего и не слышно...
Она открыла глаза, вокруг было темно и душно. Казалось, что у нее на груди, под одеялом, кого-то стошнило. Вялая и опустошенная, она поднялась с кровати, открыла окно и постояла рядом:
«Надо на воздух, обязательно надо...»
Она вышла из дома. На улице моросил дождь. Подняла лицо к небу:
«Ох... Чуть не задохнулась».
Она проверила содержимое сумки — полно монет по два риала*Риал — денежная единица Ирана.. В телефонной будке у дороги стоял мужчина и разговаривал.
«Скорей бы он закончил».
Когда она подошла к будке, мужчина вышел и встал рядом. Она в растерянности зашла внутрь, набрала номер и стала ждать, но никто не ответил. Набрала другой — монотонные и безучастные гудки раздались у нее ушах. Она жестом спросила у мужчины время, тот ответил:
— Девять.
И улыбнулся. Она набрала очередной номер. На четвертом гудке кто-то поднял трубку, и она закричала от радости:
— Ох, Фати, где вы все вообще, черт возьми? Я с утра вам звоню, никто не отвечает!
Тут она нахмурилась, прислонилась к стенке будки, прочистила горло и попыталась продолжить так же бодро:
— Нет, хватит с меня этого, я уже насмотрелась таких спектаклей... Нет, ничего не случилось, я просто искала книгу «Самак Айяр»*«Самак Айяр» — персидский народный роман.. Нет, если бы не пятница, пошла бы купила. Да, детская. Все, не буду мешать вам, дорогая, пока!
Она так и осталась стоять, прислонившись к стенке телефонной будки. Значит, сегодня все соберутся в зале, чтобы посмотреть на генеральную репетицию «Прометея Прикованного». Получается, он все еще работает, творит, ха... «Пойдем в театр, пойдем посмотрим финальный прогон пьесы твоего бывшего мужа...»
Кто-то постучал по стеклу. Это был мужчина, в руке он держал монету в два риала. Она устало улыбнулась и вышла из будки. Мужчина удивленно посмотрел на нее.
— Девушка, что-то случилось?
— Нет.
— Но... Я увидел, что вы вдруг как-то погрустнели.
— Нет...
Она рассеянно окинула взглядом улицу. И мокрые от дождя, прилипшие к асфальту желтые листья, и затянутое облаками небо.
— Никого нет, никого...
Она говорила сама с собой, а мужчина так и стоял рядом. Он кашлянул, подошел ближе. Женщина бросила на него удивленный взгляд, и на мгновение на ее губах появилась слабая улыбка. Мужчина смотрел на нее и хотел, так хотел с ней поговорить.
— Вы ничего не подумайте, но... вы живете одна?
Женщина кивнула.
— Почему? Не жалеете?
— Жалею?!
Мужчина снова кашлянул. У него был грубый надтреснутый голос.
— Да... ведь... слава Богу, вы еще молодая!
Женщина усмехнулась.
— Молодая?
— Да, многие в вашем возрасте выходят замуж.
Она уставилась на мокрую от дождя площадь. Раненая собака каталась по газону и жалобно выла. Голос мужчины вернул ее в действительность.
— Вы не ответили.
— Что?
— Я спросил, почему вы не выходите замуж?
Женщина снова посмотрела на него. Пухлое лицо и воротник рубашки, застегнутый до самого горла.
— Мой муж умер... уважаемый.
Мужчина радостно, но неуверенно приблизился к женщине.
— Упокой Господь его душу, все умирают, не надо вам себя мучить. Вы, наверное, работаете?
Она подумала: вот он, мужчина... завел свою шарманку и останавливаться не собирается, а она здесь стоит под дождем и не знает, куда ей пойти.
— Вы не ответили.
— Да... Я работаю.
— Ой, как хорошо! Сколько в месяц получаете?
— Шесть...
— Ой, и что же вы тогда замуж не выходите?
Она усмехнулась, и ей стало жалко этого мужчину, жалко за те мысли, которые живут в его простоватой голове.
— Еще один траур мне не вынести.
— Вы ошибаетесь, сильно ошибаетесь, странно слышать такое от вас, такой умной и воспитанной. Не все же умирают. Сейчас многие мужчины с радостью женятся на девушке, которая работает. Вот и я тоже. Моя супруга в каком-то смысле не против, чтобы я взял вторую жену*Многоженство не одобряется, а зачастую даже осуждается общественным мнением в Иране. Однако законодательство Исламской Республики Иран допускает для мужчины возможность иметь до четырех постоянных жен при условии, что на новый брак получено согласие предыдущих жен и мужчина может обеспечить женам равные условия жизни. Также в Иране разрешен временный брак, заключение которого требует меньших формальностей.. Вы, слава Богу, работаете, сами себя обеспечиваете, так вы можете помогать своему мужу. Разве на жену требуется так много денег? Вы достойная девушка, да и, знаете ли, работающая женщина понимает, каково это — быть мужчиной. Жалко будет, если вы останетесь одна, к тому же это не преступление. В любом случае нужно иметь мужа, что может сделать одинокая женщина? Мир полон зла, девушка, я готов предложить вам свою помощь, как только она вам понадобится.
Губы мужчины шевелились, его поношенное выцветшее пальто намокло.
Раздраженная, она пошла дальше. Дождь усиливался, ветер швырял ей капли в лицо, в глазах жгло, горло словно опухло. Дойдя до площади Пастера, она остановилась. Раненая собака продолжала выть и тереться о землю. Женщину невольно потянуло в сторону животного. У нее подгибались ноги. Машины сигналили, останавливались, но она, не обращая внимания на всю ругань, которая на нее обрушивалась, дошла до газона и направилась к собаке. Села на колени и потянулась к влажным глазам животного. Собака испуганно посмотрела на нее, перестала выть, неожиданно вскочила и убежала. Женщина осталась сидеть на газоне. Площадь вращалась вокруг нее.
Когда она снова встала у дороги, дождь уже поутих. Она посмотрела туда, где кончалась улица Пастера.
«Нет... Только не домой».
Она застыла, не зная, что делать, и неожиданно, когда ее уже душили слезы, в голове промелькнула мысль о Сорайе: только она может быть дома. Они познакомились недавно, не прошло и двух месяцев, может даже только один. Она не была связана ни с каким искусством, была простой девушкой, очень простой.
Довольная, она посмотрела на машины, мимо проехало несколько заполненных такси. Белый «Пейкан»*Автомобиль производства иранской компании «Иран ходроу», за свою популярность прозванный национальным автомобилем Ирана. промчался перед ней, и брызги грязной воды полетели ей прямо в лицо. Она засмеялась — она была в хорошем настроении. Сейчас она подойдет к дому Сорайи и нажмет кнопку звонка. Сорайя откроет дверь и воскликнет:
— Мокрое ты пугало! Быстрее, быстрее иди в ванную.
А потом, когда она примет душ и выйдет из ванной комнаты, Сорайя поставит перед ней стакан горячего чая.
Она довольно вздохнула. Перед ней остановился зеленый «Рено», водитель открыл дверь. В машине было жарко и душно. Она немного приоткрыла окно, поймала в зеркале смеющийся взгляд таксиста.
— Ой, села к вам, даже не спросив... Вы будете проезжать перекресток Юсуф-Абад?
— Как скажете. Вас я подвезу в любом случае.
Мужчина нажал на газ. По стенам домов стекала вода, все окна были закрыты. В арыках вдоль улицы бежали ручьи. Иногда на тротуаре мелькали ссутулившиеся, погруженные в себя прохожие. Они проехали площадь Революции. Мужчина достал пачку «Винстона».
— Сигарету?
— Нет, спасибо.
— Вы вообще не курите?
— Почему же, но...
— Но что?
— Сейчас не буду.
— Хорошо... Ладно, куда вы сейчас едете?
— Домой к подруге.
— Она вас пригласила, наверное?
— Нет, она не знает, что я приду.
— А, прекрасно... Представьте, что это я ваш друг.
— Спасибо большое.
— Теперь, пожалуйста, возьмите сигаретку.
— Нет, уважаемый, я еще не завтракала.
— Замечательно, поедем ко мне домой и хорошенько там позавтракаем.
Она сжалась, под взглядом крохотных глаз мужчины.
— Может, чего-нибудь еще?
Женщина удивленно спросила:
— Чего «еще»?
Он звонко захохотал.
— Например, травки...
Женщина закрыла глаза. Провела рукой по лбу и раздраженно сказала:
— Вы не за ту меня приняли, я не из таких.
— Нет.
Прочистив горло, она отчетливо произнесла:
— Уважаемый, я отучилась целых восемнадцать лет, получила образование.
— Я тоже учился — читать по лицам.
Женщина нахмурилась. С ветки мокрого дерева на обочине вспорхнула ворона. Женщина следила за ее полетом, за взмахами ее крыльев, вытянула шею, чтобы не упустить ее из вида. В конце улицы ворона описала полукруг и полетела обратно. Женщина громко вздохнула, мужчина произнес:
— Ты не ответила...
— На что?
— Ну и ну, ты что, не слышала? Прикидываешься, что ли?
Женщине стало холодно, очень-очень холодно, ее голос дрожал и срывался.
— Уважаемый... я поссорилась... с мужем... поэтому... вот так еду... в пятницу...
Мужчина насупился. Они доехали до перекрестка, на другой стороне мокрой дороги под дождем стояла какая-то женщина. Заметив ее, мужчина остановился на светофоре.
— Так, девушка, я разворачиваюсь.
Она вышла из машины, прошла перекресток, свернула в переулок и вышла на узкую улочку. Поймала маршрутное такси. Дождь стучал по стеклу. Она машинально открыла окно. Ветер и капли воды били в лицо. Пассажиры начали возмущаться.
— Закройте, девушка, неужели не видите!
Она подняла стекло и стала смотреть в окно, на закрытые магазины, пустые тихие улицы.
«А если Сорайи нет дома, то что?»
До нее донесся голос водителя:
— Вам куда?
Она растерялась. Куда она едет? Где дом Сорайи? Она попыталась вспомнить, но тщетно. Рассеянно посмотрела на водителя.
— Вы не сказали, куда едете.
Она тихо ответила:
— На ту сторону перекрестка.
Водитель пристально посмотрел на нее, женщина в панике схватилась за голову.
«Что это со мной...»
Она вылезла из такси, расплатилась и пошла. Водитель окликнул ее:
— Девушка, ваша сдача!
Район был совершенно незнакомым. Деревья, закрытые магазины — кажется, она никогда не видела этого места. Женщина сделала несколько шагов и резко остановилась.
«Дом Сорайи... Сорайя... Сорайя...»
Сколько бы она ни думала, так и не смогла вспомнить хоть кого-то из знакомых, кого звали бы Сорайя. Кто вообще такая Сорайя? Может, какой-то листок или название цветка. Она вслух перечисляла имена друзей, представляла их лица. Бесполезно. Может быть, это персонаж последней книги, которую она читала. Она растерянно помотала головой. Нет, надо вернуться, пойти домой. Сорайя, Сорайя? Подруга, которая ничего не знала ни о театре, ни об искусстве. Прижимаясь к стенам, женщина шла по переулкам, из-за закрытых окон доносились музыка и смех. За большими воротами залаяла собака. Женщина была здесь чужой, она не знала этот район. Свернула на боковую улицу. Машины сигналили, включали фары, резко тормозя, едва не сбивая ее. Почувствовав усталость в ногах, она поняла, что прошла очень много. Она остановилась, не зная, что делать дальше.
«Нет, пойду пешком. Правда, это займет много времени. Ну а зачем тебе рано возвращаться?»
И она пошла.
Оказавшись в своем переулке, она спросила у прохожего время. Было четыре часа. Она обрадовалась: до заката оставалось совсем немного, а там уже наступит завтрашнее утро, и она пойдет на работу. Женщина открыла дверь, бросила сумку рядом с вазой и направилась в комнату. Окно было распахнуто. Она взяла со стола пачку сигарет и достала одну. Где же зажигалка? Она оглядела комнату и вдруг радостно вскрикнула. На полу стоял сизый голубь. Она подошла к нему поближе, от счастья у нее дрожали колени. Ей хотелось обнять и расцеловать его, комната будто бы озарилась светом. Она отбросила сигарету и села:
— Милый, миленький, где ты был? Откуда ты взялся? Ах, мой любимый... Добро пожаловать, мой дорогой.
Она погладила пальцами зеленые полоски на крыльях птицы. Осторожно подняла ее и поцеловала в шею. Принялась внимательно ее разглядывать. Птица, будто смутившись, прикрыла глаза.
— Милый, ну что ты как не родной, чувствуй себя как дома, оставайся. Тебе, наверное, неприятно находиться в такой неприбранной комнате. Закрой глазки — обещаю, я вмиг тут все приберу, честное слово. Садись пока на кровать, я принесу тебе хлеба, налью тебе попить, отнесу тебя в ванную... Как хорошо, что ты прилетел. Знаешь, я куплю тебе мешок зерна. Целый мешок, чтобы ты всегда мог поесть, чтобы раздобрел, а сейчас посиди, посиди здесь, пока я приберусь.
Она положила птицу на кровать. На лице женщины играла широкая улыбка. Что-то напевая, она отправилась на кухню. Накрошила хлеба в миску с водой и вернулась в комнату. Глаза голубя были закрыты. Она погладила его по перышкам и поставила миску перед ним.
— Ты опять закрыл глаза, давай, миленький, давай. Сейчас уберусь, все будет сиять, откуда же я знала, что ты прилетишь? Заявился в гости, ничего не сказав? Вот хитрюга... Нет-нет, не обижайся, устройся поудобнее, как будто ты у себя в гнездышке, расслабься.
Женщина опустила клюв птицы в миску. Голубь пошевелил им, женщина рассмеялась.
— Хорошо, ешь сам.
Она встала, полила цветы и протерла тряпкой листья, почерневшие от пыли. Закончив дела, села рядом с птицей, которая стояла, смежив веки и не издавая ни звука.
— Видишь, осталось только принять душ. Я быстренько туда и обратно. А то от меня так пахнет, что ты на меня и не взглянешь. Всего пять минут, я приведу себя в порядок — и наговоримся вволю.
Женщина поцеловала птичьи крылья и отправилась в душ.
Выйдя из ванной, она надела длинное оранжевое платье. Поправила перед зеркалом волосы, подвела глаза, побрызгалась духами и еще раз посмотрелась в зеркало. Она помолодела. Морщины исчезли. Она улыбнулась и пошла к птице.
На секунду она застыла в дверях. Птица съежилась, вся стала размером с кулачок — голова опустилась в миску, шея окоченела.
Она подошла ближе. Собственный голос прозвучал как незнакомый:
— Выходит, ты прилетел сюда, чтобы умереть?
Ноги подкосились, она опустилась на пол возле кровати, закрыла лицо руками и подумала:
«Значит... ты... ты умер?»
Окно было открыто. Она взяла птицу в руки. Легла на кровать, накрылась одеялом и прижала голубя к сердцу.