Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Хушанг Моради-Кермани
هوشنگ مرادی کرمانی
Самовар
سماور
Перевод Евгении Никитенко и Вероники Титовой*Переводчики благодарят О. Парасоцкую за ценные советы и замечания.
Перевод выполнен по изданию:
هوشنگ مرادی کرمانی. قصه های مجید. تهران: انتشارات معین، 1381 (2002).
Аннотация
Хушанг Моради-Кермани
Рассказ «Самовар» входит в сборник «Маджидовы истории» (1985) Хушанга Моради-Кермани (род. 1944), одного из самых известных иранских детских писателей. Он вырос в селении Сирч иранской провинции Керман, в доме своих дедушки и бабушки. Поступив в университет, Хушанг Моради-Кермани переехал в Тегеран, где вскоре начал публиковаться в СМИ, а затем работать на радио. Именно для радио он стал писать юмористические рассказы о Маджиде, мальчике-подростке из иранской глубинки, которого растит бабушка по имени Биби. Эти рассказы, вдохновленные детскими воспоминаниями автора, вскоре принесли ему известность и признание. В 1990 г. в Иране по ним был снят одноименный сериал. Озорной Маджид, постоянно попадающий в переделки, и его односельчане хорошо знакомы нескольким поколениям иранских детей.
Сюжет рассказа «Самовар» строится вокруг одного из обычаев, сопровождающих традиционную иранскую свадьбу. Он называется «па-тахти» и состоит в поднесении подарков новобрачной. Это важное событие и для молодой хозяйки дома, и для ее семьи, и для всех приглашенных — на свои скудные средства они должны приобрести подарок, который станет украшением дома. Поднести новобрачной негодный или слишком дешевый предмет — значит стать мишенью для насмешек со стороны соседей и родни. А что может быть страшнее для деревенского жителя, к тому же в Иране, чем подвергнуть опасности свою репутацию? Так что на бабушке Маджида лежит огромная ответственность — выбрать подарок для «па-тахти». Биби собирается купить самовар — предмет, без которого не обходится ни один иранский дом. Удастся ли ей найти самовар, достойный занять место в доме молодых супругов? И сможет ли Маджид выполнить свою намного более простую задачу — доставить подарок вовремя?
* * *
Биби и пара-тройка наших соседок сговорились вскладчину купить достойный подарок для дочери Тахере. Дочка Тахере вышла замуж, и мы тоже погуляли на празднике. Так что теперь полагалось преподнести ей что-нибудь полезное и стоящее. Биби, уже дожившая до седых волос, славилась среди родни и сверстниц своим опытом, знанием традиций и хорошим вкусом. Именно поэтому, прежде чем отправляться за подарком, ей поручили под каким-нибудь предлогом навестить молодую и выяснить, чего у той недостает, — чтобы понять, какой выбрать подарок. Накинув на голову чадру, она отправилась домой к новобрачной, потолковала о том о сем и потихоньку выведала, что неплохо бы молодой хозяйке обзавестись хорошим красивым самоваром. Тогда Биби как «распорядитель расходов» собрала с каждого посильную для него сумму, сама внесла кое-какие деньги и утром в день па-тахти*Па-тахти — традиция одаривать новобрачную на следующий день после свадьбы. они вместе с Коукяб-ханум, с ее снохой и с Акрам-ханум при полном параде отправились на базар. А заодно прихватили с собой и меня.
Мы всё ходили и ходили по базару — Биби легких путей не искала, и ни один самовар не казался ей достаточно достойным. Наконец, в одной самоварной лавке в самом дальнем конце базара Биби и остальным женщинам приглянулся латунный самовар, пузатый и толстошеий. Даже я, ничего не понимавший в самоварах и прочей утвари, был впечатлен. Самовар так сверкал и переливался, что его желтые бока казались красноватыми. Лица отражались в нем, как в зеркале, вот только брови, глаза и рот расходились вкривь и вкось, и смотревшийся превращался в полное чучело.
В общем, Биби уперлась, что нужно во что бы то ни стало купить именно этот самовар, чтобы не ударить в грязь лицом перед родней новобрачной и чтобы никто не сказал: «Мамочки, ну у них и вкус!». Но самовар был дорогущий, и собранных денег на него не хватало. Женщины торговались изо всех сил, но продавец заартачился и не хотел уступить ни крана*Кран — мелкая иранская монета, ходившая в эпоху правления династий Каджаров и Пехлеви..
Биби, царствие ей небесное, была удивительная женщина. Уж если ей что-то приглянулось — ни за что не отступится. В общем, она отозвала в сторонку Коукяб-ханум и прошептала ей на ухо: «Самовар мне приглянулся. Или берем этот, или вообще никакой. Я сама добавлю, сколько нужно. Уж брать — так что-то стоящее, пусть каждый раз, как сядут пить чай, поминают нас добрым словом. Будет о нас память».
Короче говоря, Биби прибавила к собранной сумме немного собственных денег и, тщательно осмотрев самовар сверху донизу, купила его.
Нести покупку домой поручили, конечно же, мне. Биби и ее спутницы крепко-накрепко наказали мне доставить толстошеюю драгоценность в целости и сохранности и следить, чтобы ни кран, ни ручки не отломались. Ведь если, не дай Бог, с самоваром что-то случилось бы, Биби пришлось бы, как она выразилась, «перед сотней людей держать ответ». Я и правда старался как мог: прижал к себе толстопузого красавца, как родного, и, кряхтя, доставил домой невредимым. Ох и натерпелся я по дороге: у меня отнялись плечи, руки и поясница. Но я даже виду не подал — главное, чтобы самовар был цел. Биби с подругами шли себе вперед и в ус не дули, хохотали, тараторили, как заведенные, а я плелся за ними, пыхтя и обнимая покупку. Как бы то ни было, самовар добрался до дома в целости и сохранности, свежий, как утренняя роза.
Дома, когда общественность — то есть все, кто сдавал деньги, — увидела самовар, восторгам не было предела. Коукяб-ханум собрала с присутствующих сумму, которую Биби добавила из своего кармана, и вернула ей, чтобы та не осталась внакладе, и справедливость была восстановлена.
И все шло замечательно — до того момента, пока Коукяб-ханум не сказала:
— Маджид сделал доброе дело: принес самовар с базара. Пусть потрудится еще разок — после обеда отнесет его в дом к новобрачной. А мы пойдем за ним следом.
Как только она это произнесла, я пустил в ход свою любимую отговорку, которую всегда держу наготове:
— У меня столько дел. Надо учить уроки и писать домашние задания. А не то послезавтра на экзамене мне не сдобровать. Так что увольте, и да наградит вас Господь.
Собравшимся мои слова не понравились. Они не ожидали, что я стану отлынивать. Биби сказала:
— Не беда, милок. Мигом отнесешь самовар, вернешься — и учи свои уроки.
Коукяб-ханум, женщина находчивая и большая хохотушка, принялась надо мной подтрунивать:
— Вы гляньте, а я-то хотела дочку за тебя выдать. Но, по правде говоря, ленивый зять мне ни к чему.
Из-за поднявшегося шума ее дочка, девчушка лет четырех, разревелась и захныкала:
— Не пойду за Маджида!
Биби приняла эти слова близко к сердцу и накинулась на бедняжку:
— И чем же плох мой Маджид?!
Я понял, что вот-вот все перессорятся в попытках выяснить, есть ли у меня недостатки и как меня женить, и дело совсем застопорится. Так что я сказал:
— Хорошо, я сам отнесу самовар. Вы, главное, не ругайтесь. Только достаньте мне велосипед — я поставлю самовар на багажник, чтоб руки-ноги не отсохли.
Коукяб-ханум ради такого дела согласилась дать мне велосипед своего мужа.
Часам к двум пополудни самовар, завязанный в красивый новый платок, приладили к велосипеду Хосейна-ага, мужа Коукяб-ханум. Подарок крепко-накрепко примотали к багажнику веревкой, чтобы не выскользнул и не упал. Биби свинтила кран и положила его внутрь самовара, чтобы он по пути не отломился. В общем, были предприняты все меры для того, чтобы самовар добрался до места целым и невредимым. А потом все набросились на меня с указаниями: дескать, ехать на велосипеде мне никак нельзя. Ведь я могу отвлечься, колесо попадет в яму, и велосипед пострадает.
Заворачивая за угол, я слышал позади голоса Биби и Коукяб-ханум — они продолжали давать указания, как мне обращаться с самоваром. Однако выбравшись на просторную улицу, я решил, что не дело это — имея при себе велосипед, идти пешком. Все-таки велосипед изобрели не для того, чтобы катать на нем самовары. А для того, чтоб на него запрыгивать, крутить педали и как ветер мчаться к цели. Так что я набрался храбрости, выбросил из головы все наставления, которые так и гудели у меня в ушах, и запрыгнул на велосипед — конечно, осторожно, чтобы с самоваром ничего не случилось. Но тут оказалось, что седло у велосипеда высокое, а ноги у меня — короткие, и до педалей они не достают. Я тут же соскочил, прислонил велосипед к росшему у обочины дереву и закатал штанины, чтобы не испортить новые любимые брюки. Одежда на мне была парадная, жаль было ее запачкать. Просунув правую ногу под раму и держась одной рукой за седло, я отправился в путь.
Улочка была пыльная и каменистая. Велосипед подпрыгивал на кочках, и самовар то и дело потряхивало, а кран, лежавший внутри, подзынькивал. Но я не обращал на поднятый самоваром шум никакого внимания, долетел до дома молодых как стрела, и доставил подарок в полной сохранности. Однако, пораскинув мозгами, я пришел к заключению, что без Биби и ее спутниц внутрь попасть не смогу — мне было неловко, мы ведь договорились, что они придут сразу за мной и заходить будем вместе. Но я здорово их обогнал. К тому же не мог же я полчаса, а то и больше, торчать без дела на улице. Надо было как-то убить время, пока не подойдут остальные. И тут я подумал: а зайду-ка я к тетушке Согре, она как раз живет неподалеку.
С тетушкой Согрой я не виделся целых сто лет. Это была набожная, добрая и очень бедная женщина. И она очень меня любила. Мы с ней были из одной деревни, и, когда я был маленьким, она кормила меня грудью. Я слышал, что она болеет, так что было бы неплохо заглянуть к ней и расспросить о здоровье.
В общем, я повернул руль и поехал прямиком к ее дому. Калитка была открыта, и я, не слезая с велосипеда, пригнулся и заехал во двор. Бедняжка лежала на килиме*Килим — тканый безворсовый ковер. в тени дерева. Едва меня увидев, она вся расцвела, и глаза прямо загорелись. Она тут же поднялась, подошла ко мне, крепко обняла и расплакалась. Заливаясь слезами и всхлипывая, она проговорила:
— Да неужто солнце поднялось не с востока, что ты решил меня проведать?.. Когда ты стал таким забывчивым? Сколько я тебя кормила? Все сидела, ждала — не заглянешь ли. Как я рада тебя видеть! Добро пожаловать!
Честно говоря, ее слова и всхлипывания выбили меня из колеи. На глаза навернулись слезы, и я прислонил велосипед к стене. Тетушка Согра, вытирая глаза краешком косынки, произнесла:
— Ну садись, расскажи мне, где ты был, что делал, в каком ты классе...
Я собрался было зайти в дом и все ей рассказать. Но, взглянув на велосипед, увидел позади него двух здоровенных котяр, которым вздумалось играть и напрыгивать друг на друга. Я прикинул, чем это может закончиться: коты опрокинут велосипед, угробят самовар новобрачной, а краснеть за это придется мне. Так что я быстро отвязал самовар, схватил его в охапку, отнес в дом и поставил в уголок, чтобы забрать, когда соберусь уходить. Заприметив самовар, тетушка Согра подошла поближе. Снова обняла меня, расцеловала, расплакалась и говорит:
— Маджид, какой ты у меня хороший, какой добрый! Ну зачем так утруждаться? Разве я чего-то жду от тебя? — А потом сама же себе и ответила: — А хотя, почему бы мне не ждать? Жду, конечно. Я тебя вскормила, я тебя вырастила. Имею полное право на что-то рассчитывать. Благослови тебя Господь, Маджид, за то, что ты не забыл обо мне.
Несколько раз я собирался сказать: «Тетушка Согра, это не тебе самовар», — но не смог произнести ни слова. Будто язык проглотил. Только смотрел на нее умоляющим взглядом и думал: «Растолкую ей все потихоньку — нехорошо вот так сразу ее огорчать, а то, не дай Бог, окочурится».
Тетушка Согра занялась самоваром. Развязывая узел свертка, она приговаривала:
— Ты как знал, что я осталась без самовара. Вот уж несколько дней из чайника чай завариваю. Мой-то самовар и проклятья божьего не стоит. Сколько раз я отдавала его в починку, а кран все подтекает, — тут она подняла лицо к небу. — Но Господь милостив! Этой ночью мне было видение: мужчина в зеленой накидке, весь сияет, заходит в дом и дает мне сверток. Вот и сбылся мой сон.
Я все так же остолбенело смотрел на тетушку Согру, которая от радости не могла устоять на месте, и не знал, как мне быть. Пару раз я порывался повалиться ей в ноги, схватить за руку, рассказать все как есть и покончить с этим. Но у меня не хватило духу. Я только облизнул губы и выдавил из себя улыбку. Тетушка Согра прижала к себе самовар, поставила посреди комнаты и как следует осмотрела:
— Прекрасный самовар ты купил! Наверняка Биби выбирала. Кстати, как она поживает? Все ли в порядке? Она тоже столько для тебя сделала!
Бедная старушка, совсем ошалев от радости, все говорила, справлялась о здоровье Биби, а потом, хорошенько оглядев самовар сверху донизу, прибавила:
— Сейчас мы из этого самого самовара, который ты мне подарил, заварим хорошего ароматного чая и вместе с тобой почаевничаем.
Она уже собиралась снять с самовара конфорку, но тут я схватил ее за руку. С тихой улыбкой она проговорила:
— Хочешь сам растопить самовар?.. Хорошо, мой милый. Разве я возражаю?
Что тут было делать. С трясущимися руками, онемевшим языком и тяжелым сердцем я взялся за дело. А про себя решил: сядем пить чай — потихоньку ей все расскажу. Тетушка Согра принесла из задней комнаты тарелку с двумя засохшими гранатами и парой грецких орехов, поставила передо мной и сказала:
— Все мне говорят: вот, дескать, дети твои разъехались, никого у тебя не осталось. Видели бы они, что ты пришел меня проведать и принес мне самовар!
Я начал волноваться. Все думал, как там Биби, ее спутницы и новобрачная. Наверняка ждут меня и гадают, что приключилось с подарком.
Вода в самоваре побулькивала, а я сидел, застыв, как статуя, и не отрывал от него глаз. Самовар закипел. Он пыхтел от нетерпения и трясся всем телом. Из всех щелей у него валил обжигающий пар. И я ни в чем ему не уступал. Я тоже не находил себе места. Волновался, трясся и чувствовал, как голова закипает. Мне ужасно хотелось, чтобы язык наконец заработал и я смог выговориться. Но разве я мог? Это была непосильная задача. Тетушка Согра засыпала в чайник пригоршню чая и залила ее кипятком из самовара. Поставив чайник завариваться на конфорку, она произнесла:
— Маджид, ты пока кушай гранат, а я сейчас вернусь.
— Тетя Согра, — сказал я, — ты знаешь, что дочка Тахере-ханум вышла замуж? Биби собирается к ней на па-тахти. Ты не ходила на свадьбу? Жаль, если нет. Хотя, если б ты была на свадьбе, сейчас пришлось бы дарить новобрачным самовар.
На этой фразе я чуть не испустил дух. И все равно не смог сказать того, что хотел. Тетушка Согра, которая уже встала и обувалась, ответила:
— Меня не позвали. Но разве это важно? На что они мне сдались, когда у меня есть ты?
Она вышла во двор и крикнула соседкам через стену:
— Идите пить чай! Маджид пришел. Помните, я рассказывала? Мальчик, которого я кормила и растила. Принес мне самовар, да какой! Другого такого не сыскать. Дай ему Бог здоровья и долгих лет жизни!
Тут явились две матерые кумушки: пришли и чаю попить, и на меня поглазеть. После прихода соседок положение мое стало совсем незавидным. Тетушка Согра расхваливала меня, не закрывая рта. От одобрительных взглядов соседок и любезностей тети Согры я сник окончательно. Вы бы видели, как я пил чай. Как будто в чашке был не чай, а одна из этих бабушкиных микстур. Я сидел понурясь и через силу делал глоток за глотком. В роскошном сияющем самоваре новобрачной отражалось мое лицо. Оно корчило мне рожи. Я подумал: «Как там сейчас Биби, что она делает, как объясняется с подругами? А может, она ушла с праздника и ходит, бродит везде, ищет меня? Как же я сглупил, когда пошел к тетушке Согре вместе с самоваром!» Тут я вскочил, оставив недоеденный гранат рядом с недопитым чаем, и выпалил:
— До свидания. Мне пора идти. Уже поздно.
Тетушка Согра сложила вчетверо платок, в который был завернут самовар, засунула внутрь кусок навата*Нават — традиционная иранская сладость, леденцовый сахар. и протянула мне. И из вежливости предложила остаться на ужин. Я сказал:
— Остаться не могу, я, с вашего позволения, пойду. Только у меня к вам есть просьба. Если можно, отдайте мне этот самовар. Не такой он и хороший оказался. В нем вода долго закипает. Я вам принесу самовар побольше и покрасивее. Вы достойны лучшего.
Тетушка Согра снова бросилась меня обнимать. Ее глаза наполнились слезами, и она всхлипнула:
— Ну что ты такое говоришь, Маджид? Это прекрасный самовар! Лучше не сыскать. Какой ты у меня простой, какой добрый. Для меня и этот самовар слишком хорош. Передавай привет бабушке и скажи: «Вы сделали доброе дело, самовар прекрасный, тете Согре он очень понравился, она так обрадовалась». А нават этот — на счастье. Пусть поест — и боли в ногах уйдут. Иди быстрее, пока твоя Биби не начала волноваться.
Я вышел из дома тетушки Согры в полной растерянности, совершенно не представляя, что теперь делать. Я не знал, радоваться мне или печалиться. Дело обернулось так, что мне было радостно и грустно одновременно. Радостно оттого, что тетушке Согре достался отличный раскрасивый самовар. Грустно — потому что я понимал, в какую передрягу попала Биби и какой позор ее ожидает.
Заявиться к новобрачной с пустыми руками я не мог. И тут мне в голову пришла идея. Я вскочил на велосипед и помчался к дому. Калитка была заперта. С ней я кое-как справился — я знал ее слабое место. Ключ от дома Биби оставляла в горшке с цветком. Я достал ключ и отпер дверь. Выложил в миску нават, схватил побитый, ни на что не годный самоварчик Биби, хорошенько замотал в платок, привязал веревкой к багажнику, запер дверь и пулей полетел к дому молодых.
Как я и думал, Биби от волнения места себе не находила. Она то и дело выглядывала посмотреть, не иду ли я и куда я запропастился. Она и еще несколько гостей, мужчин и женщин, расположились в парадной зале; новобрачная и ее мать восседали вдали от входа, на почетном месте. Заприметив меня и увидев, что я несу самовар, Биби от радости аж привстала. Но тут же села обратно и знаками показала, чтобы я поставил самовар перед новобрачной. Я косил глазами и шевелил бровями, пытаясь дать ей понять, что нам нужно поговорить, но она не поднялась с места. И вот тогда у всех на виду я вынес завернутый в тряпицу самовар, поставил его перед новобрачной и, как мышка, выскользнул из залы во двор, чтобы оттуда наблюдать, что из этого выйдет и чем закончится дело. Биби, не вставая, с улыбкой сказала:
— И мы тоже все вместе приготовили кое-что для молодой. Пустячок, конечно, но, даст Бог, ей понравится.
После этих слов она поднялась и подошла к самовару. Было видно, что она удивлена: сверток с самоваром на вид был маловат. Она принялась развязывать узлы. Я прислонился к стене возле входа, и сердце мое трепетало, как у промокшего перепуганного воробья. Про себя я молился: «Господи, только бы Биби не отправилась на тот свет!»
В общем, Биби развязала первый узел, и все принялись радостно хлопать и улюлюкать. Биби была довольна и горда собой. Коукяб-ханум и остальные ее компаньонки — тоже. Улыбались до ушей. Но, когда был развязан второй узел, из свертка вылез старый, грязный, закопченный самовар, оскорбляя своим видом присутствующих. Биби так и застыла с открытым ртом. Крики радости и аплодисменты смолкли. Улыбки тут же исчезли с лиц подружек Биби. Пара-тройка девушек, помоложе и похохотливее, прыснули со смеху. Биби не удержалась на корточках и осела на пол рядом с самоваром. Ее морщинистое лицо покрылось потом, и она хлопнула себя ладонью по лбу. Мать новобрачной произнесла:
— Вот спасибо вам, Биби, не стоило утруждаться. Могли ли мы ждать такое от вас.
Я дрожал как ива. И жевал губу, вглядываясь в ошеломленные лица гостей.
— А где же самовар, который мы купили? — спросила Коукяб-ханум.
Биби не знала, что ответить. Она оперлась на руки и попыталась встать. Лицо у нее было желтое, как шафран. Ей не хватало сил, чтобы подняться. Мне хотелось броситься к ней, взять под руку и помочь. Но она пришла в себя раньше, чем я, кое-как встала на ноги и вышла во двор. Взглядом она искала меня и, обнаружив, молча застыла, не зная, с чего начать. Я взял ее за руку и отвел к хоузу*Хоуз — небольшой бассейн во дворе традиционного иранского дома, в котором хранится вода для хозяйственных нужд., чтобы она ополоснула лицо и пришла в чувство. После того как она умылась, я отвел ее в сторонку. Она опустилась на ступени. Я поведал ей историю своего похода к тете Согре и сказал:
— Ты перед всеми уже опозорилась, так хоть меня не позорь перед тетей Согрой. Видела бы ты, как она радовалась. Я сам соберу деньги. И заплачу за самовар. Не печалься, — и поцеловал ей руку.
Биби была женщина мудрая и великодушная. Выслушав меня, она встала и вызвала по двор Коукяб-ханум, и та, к счастью, тоже все поняла. А поскольку язык у нее был подвешен лучше, чем у Биби, она пошла и рассказала всю историю новобрачной, ее матери и остальным, и они, узнав, что красивый дорогущий самовар достался тетушке Согре, бросили ворчать и посмеялись.
Отвозить домой прокопченный самовар Биби пришлось мне. А еще идти на базар за новым самоваром и везти его сперва к нам, а потом в дом новобрачной. В общем, на пару дней я стал самоваровозом. И все это время, каждую секунду, Биби с подругами следили в оба глаза, чтобы я нигде не оплошал, никуда не заглядывал, не решил кого-нибудь проведать и самовар попал в руки хозяйки.