Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Игорь Дмитриев. Остров концентрированного счастья. Судьба Фрэнсиса Бэкона. М.: Новое литературное обозрение, 2022. Содержание
И последняя, пятая особенность проекта Бэкона, которую мне хотелось бы отметить. Представим, что лорду-канцлеру удалось заинтересовать короля своими идеями и планами. Более того, представим, что образовался круг людей, воспринявших программу «Instauratio» (т. е. представим, что Royal Society of London или его прототип возник еще при жизни Бэкона). И чем бы — если жестко следовать замыслу сэра Фрэнсиса — эти люди нового мышления занимались? Начали бы, говоря казенным языком, реализовывать свой творческий потенциал в благородном деле построения новой науки? Не уверен, потому как проект Бэкона предполагал нечто иное. И это иное выражено в двух важных концепциях его автора.
1. Первая из них — концепция «exaequatio ingeniorum (уравнивания умов)». Бэкон настаивал на соотнесенности (по терминологии Б. Фаррингтона, «the virtual identity» ) процессов получения и использования знания, к которому надлежит стремиться «ради блага и пользы для жизни (ad meritum et usus vitae)», а не ради чего-то иного. При этом, по мысли сэра Фрэнсиса, не только применение знаний, но и их получение должно осуществляться так, чтобы результаты познавательных усилий не зависели от «неповторимого гения Платона или Аристотеля», но были бы достижимы каждому («to every man’s industry»), чтобы «каждый мог внести свой вклад в истолкование природы». Иными словами, методологический идеал Бэкона предусматривал такой «путь открытия наук», который «немногое оставляет остроте и силе дарований, но почти уравнивает их».
Позднее ту же идею будет отстаивать Р. Декарт в своем учении о методе: «Под методом я разумею достоверные и легкие правила, строго соблюдая которые, человек никогда не примет ничего ложного за истинное и, не затрачивая напрасно никакого усилия ума, но постоянно шаг за шагом приумножая знания, придет к истинному познанию всего того, что он будет способен познать». Талант, острота мысли, наблюдательность — это, по Бэкону и Декарту, все побочные, превходящие обстоятельства, они не должны быть определяющими, ибо новое знание может получить любой человек, усвоивший рационалистический метод, благодаря которому он обретает «способ нахождения собственными силами, силами посредственного ума, всех тех истин, кои в состоянии открыть лишь самые тонкие умы». И все! Производство знаний можно ставить на поток, успех обеспечен заранее, механически. Оно часто и было поставлено на поток.
Так, например, Р. Гук, куратор (т. е. штатный сотрудник) созданного в 1662 году Лондонского Королевского общества, в соответствии с контрактом (!), составленным для него первыми администраторами от науки, весьма своеобразно понимавшими специфику и природу научной деятельности, был обязан на еженедельных заседаниях Общества демонстрировать опыты, доказывающие два или три новых закона природы. Законы не обязательно было открывать самому, требовалось лишь доказать, что они действительно имеют место. И 40 лет Гук честно выполнял условия этого контракта, так что к концу жизни он смог насчитать свыше 500 законов, открытых лично им, хотя жалованье ему иной раз приходилось получать нераспроданным тиражом какого-нибудь трактата о рыбах.
Таким образом, проект Бэкона был нацелен на создание логической (индуктивной) «машины», производящей научные открытия и существующей, так сказать, в распределенном виде, в реформированных мозгах последователей Бэкона, т. е. последние — не более чем вместилища терминалов этой машины и квалифицированные операторы при ней.
Однако ни схоластам, ни «новым натурфилософам» все же так и не удалось наладить массовое производство законов природы с помощью некой логической машины. И тем не менее подобные идеи до сих пор у околонаучных администраторов кружат в тех частях тела, которые то ли эволюцией, то ли Божественным усмотрением были предназначены для реализации мыслительной деятельности. Но quod licet Jovi, non licet bovi...
В поисках основы своего метода Декарт обращался к математике, ибо она позволяет постигать связи и отношения вещей «не будучи зависимой ни от какого частного предмета». Соответственно, и Природе Декарт оставляет только те характеристики, которые допускают математическое исследование, и прежде всего протяженность. Геометризация мира в картезианстве зашла весьма далеко, захватив не только алгебру и физику. Паскаль опасался, что его самого «того и гляди примут за какую-нибудь теорему». За этой шуткой сквозило отнюдь не беспочвенное опасение, что «мыслящий тростник» может быть заменен эффективной «мыслящей машиной». И здесь дело не в достижимости или недостижимости цели, а в издержках на пути к ней.
2. Вторая концепция, которую отстаивал Бэкон и которая ограничивала первую, — концепция разделения научного труда. Идея «exaequatio ingeniorum (уравнивания умов)» с помощью универсальной машины познания вовсе не означала отрицания разделения труда в процессе научного поиска. Манифест «великого восстановления наук» ради блага человечества, когда обещали каждую кухарку выучить с помощью бэконианской эффективной методологии выпекать научные открытия как пирожки, к человечеству же и был обращен, тогда как приватные планы сэра Фрэнсиса оказались куда изысканней и тоньше задуманными. Они предполагали, в частности, ограничение экспертных суждений ремесленников и механиков только областью их ремесла (искусства), тогда как трансформировать их знания в, как выражался Бэкон, experientia literata, с последующей публикацией результатов, должны были совсем другие люди. Или, как изящно выразился английский философ, «наша мысль заключается прежде всего в том, чтобы ручейки (rivuli) всех технических экспериментов вливались со всех сторон в море (pelagus) философии». Однако обитатели этого философского pelagi — не чета тем, кто кишит в rivulis. Тем самым уровни собирания фактологических частностей и их когнитивной обработки («истолкования», т. е. «opus interpretis» ) оказывались разделенными, и весьма жестко. Как заметила Р. М. Саржент, для созданий новой философии и науки «способности ремесленников следовало усилить привлечением работников, склонных к умозрению и рациональному мышлению, которые смогли бы из информации, содержавшейся в натуральных историях, извлечь аксиомы и построить теории». В итоге бэконианская трактовка науки как коллективного предприятия хотя и была, разумеется, более демократичной по сравнению со схоластической, однако желание основать весь проект на сугубо формальных рациональных основаниях привело английского мыслителя к идее создания иерархической организации, в рамках которой усилия и труды простых собирателей фактов координировались и направлялись более образованными и интеллектуально развитыми наставниками.
Здесь уместно также отметить, что принцип коллективности в научных исследованиях Бэкон понимал трояко: как кооперацию исследователей, работающих над одними и теми же или близкими проблемами (независимо от того, живут они в одной и той же стране или городе или в разных), как кооперацию между теми, кто занимается «свободными» искусствами, и теми, кто посвятил себя искусствам практическим, и как, так сказать, символическую кооперацию между исследователями, жившими в разные эпохи, ибо «совершенствования науки нужно ждать не от способностей или проворства какого-нибудь одного человека, а от последовательной деятельности многих поколений, сменяющих друг друга».
Научное исследование природы, по мысли Бэкона, должно начинаться с собирания фактов, т. е. с составления естественной истории. Естественную историю Бэкон делит, в зависимости от ее объекта, на три вида: историю обычных явлений, историю исключительных явлений природы и «историю искусств», когда природа «уступает труду и искусству человека, подчиняется его воле и как бы рождается вновь». Рассмотрев современное состояние исследований в этой области, Бэкон приходит к неутешительному выводу: «вся естественная история, которой мы располагаем в настоящее время, как по состоянию исследовательской работы, так и по тому материалу, который в ней имеется, ни в коей мере не соответствует той цели, которую мы перед ней поставили, — служить основой для развития философии». Составление новой естественной истории, которую Бэкон называет индуктивной, требует «большого и тщательного труда», причем труда коллективного, включающего усилия множества людей. Это обстоятельство, по убеждению Бэкона, является веским доводом в пользу создания новой околонаучной бюрократии, которую он намеревался возглавить.
Наконец, необходимо подчеркнуть, что Бэкон, как было справедливо отмечено Д. Л. Сапрыкиным, не просто защищал идеал корпоративных научных исследований «от всякого рода индивидуализма, сектантства и оккультного эзотеризма», но, что важнее, требовал «правильной кооперации, методической организации совместных усилий, направленных на истину, а не на „призраки“, порожденные поврежденным, падшим сознанием».
Однако Бэкон отнюдь не считал, что механическое объединение исследовательских усилий множества людей, даже богато одаренных, окажется эффективным методом формирования новой науки. «Материал для мысли — писал он в „Parasceve“, — столь обширен, что его приходится собирать отовсюду, подобно тому как купцы со всего мира привозят свои товары. К этому присоединяется еще одно соображение: едва ли достойно нашего начинания нам одним тратить время в деле, открывающем простор для деятельности чуть ли не всего человечества... Между тем именно здесь следует еще раз повторить то, что мы говорили неоднократно: если бы даже соединились воедино все умы всех эпох, прошлых и будущих, если бы весь род человеческий посвятил себя философии, если бы весь мир состоял из одних университетов, колледжей и школ ученых, все равно без той естественной и экспериментальной истории, которую мы предлагаем создать, в философии и науке не могло и не может быть никакого прогресса, достойного рода человеческого».
Только овладев новой методологией, т. е. создав «индуктивную естественную историю» и соединив ее с «вспомогательными и светоносными опытами», исследователи природы смогут заложить «прочные основы истинной и действенной философии», тогда как в противном случае будет иметь место дурная кооперация, «бесполезное единодушие», когда люди станут «сумасбродствовать по известному правилу».