Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Дженет Хартли. Волга. История главной реки России. М.: Бомбора, 2024. Перевод с английского А. Коробейникова. Содержание
Общественные и экономические перемены конца XIX века повлияли и на развитие в это время особой идентичности волжских татар. В Поволжье всегда были образованные татары, и в конце XIX века многие из них достигли высокого экономического положения в поволжских городах. Это укрепило уверенность по меньшей мере городских мусульман в их важности для империи. Например, среди состоятельных татар в Казани (где была сосредоточена элита татарских купцов и промышленников) был Измаил Апаков, который в конце XIX века проявил себя не только как богатый купец, но и как член городской элиты: он заседал в окружном суде и был членом Казанского Императорского экономического общества. Богатые татарские промышленники были и в других городах на Волге. В 1892 году в Саратове существовало 10 татарских торговых домов, а к 1914 году их количество выросло до 154. Многие богатые татарские купцы основывали филантропические общества для помощи бедным татарам в городах со значительным мусульманским населением. Например, в Казани Общество пособия бедным мусульманам было учреждено в 1901 году.
Эта новая уверенность в себе городской элиты волжских татар проявлялась и в стремлении укреплять свою независимость при помощи собственных городских институтов. В XVIII веке правительство стремилось организовывать отдельные правовые и административные институты для нерусских жителей империи (не только татар, но и нерусского населения Кавказа и западных границ страны). Вопрос о том, могут ли нерусские входить в городские выборные органы, был источником потенциального напряжения. В 1868 году в Мамадышском уезде Казанской губернии начались беспорядки после того, как мусульмане обнаружили, что больше не могут выбирать в старосты своего представителя. Это произошло вскоре после освобождения крепостных, когда в сельской местности вообще было много беспорядков. В 1885 году местные власти попытались объединить «общества» татарских и русских ремесленников. Против выступили татары Казани и Чистополя, посчитавшие это угрозой своей автономии. Слияние действительно случилось, но выборы прошли раздельно; сообщалось также, что на первом заседании русские и татарские делегаты сидели в разных концах зала.
Однако для татар самым очевидным способом утверждения своей идентичности и новообретенной уверенности была религия — ислам. Главным образом это достигалось посредством строительства новых мечетей в городах и селах. Например, в 1892 году богатые татары подали властям прошение о постройке новой мечети в Казани, приводя заявления других городских богачей. Другим способом утверждения собственной идентичности было основание при этих мечетях мусульманских школ, где (в основном) мальчиков учили основам ислама и арабского языка. Именно в этих двух сферах и разгорелся конфликт русских властей с волжскими татарами: вокруг попыток обращения (с точки зрения православия) или возвращения (с точки зрения мусульман) в ислам тех татар, кто ранее принял христианство, и вокруг учебных школьных программ и использования русского языка в татарских школах.
Мы уже видели, что в Поволжье на местном уровне предпринимались попытки убедить православных татар (строго говоря, «новокрещеных» татар, принявших православие в XVIII веке) обратиться в мусульманство. Это движение стало более активным и наступательным в конце XIX — начале XX века. На сельском уровне это во многом стало отражением возрождения народного ислама, в котором главную роль играли сельские мусульманки. В татарских деревнях, где татары возвращались в лоно ислама, постоянно строились нелегальные мечети.
Движение против православных татар набрало обороты после революции 1905 года, когда правительство выпустило указ о «свободе совести». По словам премьер-министра Сергея Витте, «после двухвековой политики религиозных стеснений Россия вступает теперь на путь широкой веротерпимости». В Поволжье практическим результатом этого указа стало то, что русское правительство разрешило православным татарам подавать прошения о возвращении к исламу. Подсчитано, что с 1905 по 1910 год 32 тысячи православных татар в Казанской губернии вернулись к мусульманству, после чего, как утверждается, в губернии осталось всего 3000 православных татар. В тот же период в Симбирской губернии мусульманами стали 4360 православных татар (были отдельные случаи и в Самарской и Саратовской губерниях). В итоге в Среднем Поволжье прошение о переходе в ислам подало столько православных татар, что русское правительство занервничало и стало эти прошения отклонять. Местные власти также следили за случаями насильственного обращения. В 1909 году казанский крестьянин Алексей Степанов был признан виновным в том, что заставлял православных татар переходить в ислам против их воли.
После 1905 года волжские татары-мусульмане стали все увереннее требовать права открыто исповедовать свою религию. Например, они были решительно настроены отмечать в Казани мусульманские религиозные праздники и не отмечать русские. Это, во-первых, отражало осознание своей мусульманско-татарской идентичности, а во-вторых, позволяло прагматичным мусульманским купцам открывать свои магазины во время русских праздников. В русских и татарских казанских газетах велась активная кампания по этому поводу, и в итоге в 1910 году около 2000 казанских мусульман вышли на митинг в поддержку собственных праздников.
Вопрос образования татар — как мусульман, так и православных — тоже стал в то время камнем преткновения. Русское правительство всегда непосредственно вмешивалось в образование, утверждая обязательные программы государственных школ (в стране, где не было занимавшихся образовательной деятельностью религиозных орденов, так что дело просвещения находилось в руках государства или частных гувернеров). Вплоть до конца XIX века мусульманам разрешалось устраивать начальное образование для своих детей (главным образом мальчиков). Татарское образование традиционно было напрямую связано с мечетью, при которой функционировали начальные школы (мектебы) и старшие школы (медресе). Чаще всего там просто читали тексты из Корана и зазубривали арабские слова. Однако к этому времени русское правительство обеспокоилось тем, что в таких школах поощряется вероотступничество и не достигается главная, с точки зрения властей, цель образования — формировать не только грамотных, но и верноподданных жителей Российской империи. В 1872 году в отчете, полученном Государственным советом, утверждалось, что учредить для татар-мусульман светское образование и «объединить их» с русскими «в русских школах или посредством миссионерской деятельности» невозможно. Под руководством Николая Ильминского, профессора тюркских языков Казанской духовной академии и Казанского университета, был принят новый подход.
Ильминский признавал, что в противовес влиянию ислама и для развития лояльности к Российской империи необходимо изучать русский язык и светские предметы. Однако в то же время он считал невозможным полное исключение преподавания ислама или отказ от обучения на местных языках. В программе новых, так называемых русско-татарских школ преобладал русский язык. Например, в русско-татарской школе в Астрахани за 1896/97 учебный год было 11 часов русского языка, а также 3 часа татарского в младшей и средней школе и 14 часов в старшей школе — куда больше, чем других предметов.
Школы набирались медленно — во многом потому, что татары подозревали (и не без оснований), что новый подход поставит под удар собственно татарскую образовательную систему и приведет к ассимиляции татарской молодежи в русском обществе. Эти страхи подтверждались и статутами об учреждении школ, где четко говорилось: «Русификация татар-мусульман может быть достигнута только посредством распространения русского языка и образования». В традиционных сельских школах тоже теперь нужно было уделять больше времени русскому языку. В некоторых школах Поволжья протестовали против введения новой учебной программы, порой открыто заявляя: «Мы не хотим учить русский язык». Но другие высказывали более глубокие опасения:
«У нас недостаточно денег, чтобы нанять учителя русского... причина введения [уроков русского языка] в том, что незнание русского вредит мусульманам. Так вот у нас никогда не было проблем из-за того, что мы не знаем русского. Мы работящие крестьяне и платим налоги».
Однако более образованные татары вполне понимали, что прежняя образовательная система довольно отсталая. Они осознавали, что секуляризация образования полезна, а знание русского языка необходимо молодым мусульманам для успеха в жизни и позволяет воспользоваться открывающимися перед ними возможностями. В 1874 году в Казани было 29 русско-татарских школ; в 1913—1914 годах это число увеличилось до 155. К XX веку в Астрахани было 19 русско-татарских школ, а в Астраханской губернии еще 137. В то же время в учительской семинарии в Казани обучалось множество татар — как православных, так и мусульман, — призванных внедрять новые образовательные программы в сельских школах. Новые школы также, впрочем, позволили развить новую образованную татарскую элиту, чувствительную к новым интеллектуальным подходам к национальной идентичности и религии. Потенциальную опасность этого усматривал директор самарских национальных школ Д. Богданов, который в 1914 году писал: «Части исламской интеллигенции русское образование дало оружие для борьбы всей их жизни, которая идет вразрез с интересами российского правительства».
В Поволжье новая образовательная политика затронула не только татар. Чуваши, марийцы и мордвины были по большей части православными (хотя, как мы уже видели, христианство переплеталось на этой территории с прежними языческими верованиями). Русскоязычное преподавание в школах поволжских народов тоже было усилено, хотя часто не пользовалось популярностью. Многие нерусские народы считали увеличение часов преподавания на русском языке ненужным вторжением в их образ жизни, в то время как русские власти, как нам уже известно, считали этот подход средством большей интеграции «инородцев» в империю. Практические проблемы, проистекавшие из такой разницы в восприятии, описал в 1860-е годы миссионер Евгений Большаков:
«Как только я вошел в комнату, все на меня стали кричать на марийском и русском, что они против школы, но впоследствии они на нее согласились... Я вполне уверен, что школа должна быть основным средством воздействия на инородцев, но ее влияние на массы очень незначительно, почти не видно, в то время как черемисы [марийцы] остаются во мраке невежества — факт прискорбный».
У поволжских немцев были собственные школы при церквях — как лютеранских, так и католических. В 1913 году в 192 немецких колониях Поволжья было 327 школ, в которых училось около 68 тысяч учеников. Государство по большей части разрешало этим школам учиться по собственным программам, пока в 1897 году преподавание русского языка не стало обязательным. Отношение колонистов к русскоязычному образованию было двояким. С одной стороны, они хотели сохранить свои культурные отличия: например, в 1905 году немецкие колонисты не поддержали революцию, но требовали сохранения контроля над обучением своих детей. С другой стороны, колонисты понимали, что русский язык нужен их детям для экономического процветания, особенно по мере того как расширялась торговля зерном в Саратовской губернии, где находились многие колонии. Вдобавок к этому в 1874 году колонисты потеряли привилегию освобождения от воинской службы, так что немецким новобранцам нужно было уметь хоть немного говорить по-русски.
Именно в этот период волжские татары осознали свою собственную, отдельную и особенную идентичность среди всех мусульман Российской империи и стали собственно волжскими татарами. Интеллектуальные корни этого осознания лежали в новом реформистском подходе к исламу, который разделяли многие исламские мыслители в Казани. В середине XIX века богослов Шигабутдин Марджани, учитель в казанском медресе, а затем и в учительской семинарии, исследователь реформистского ислама, написал первую серьезную историю волжских татар на арабском и стал первым исламским автором, назвавшим волжских мусульман татарами. К концу XIX — началу XX века многие либеральные исламские богословы со Среднего Поволжья бросили вызов статус-кво, установленному консервативными религиозными мыслителями из Средней Азии. Эти дискуссии порой велись в татарских газетах в Казани, что само по себе служит показателем важности споров о религии и образовании среди просвещенной татарской элиты того времени. В то же время стали более открыто обсуждаться вопросы положения женщины в исламе: их образование (в начале XX века в Казани открылись школы для девочек), использование чадры, полигамия.
Наряду с религиозными спорами, в конце XIX — начале XX века существовало движение за развитие татарского литературного языка и книгопечатания на арабском языке. Ведущей фигурой этого движения был Каюм Насыри, родившийся в купеческой семье под Свияжском и преподававший татарский язык в Казанской духовной семинарии, а затем в Русско-татарской учительской семинарии. Ему удалось разработать татарский литературный язык на основе волжских татарских говоров. Впоследствии татарские исследователи из Казани на основе его идей создали грамматику, книги и брошюры о татарской истории и текущем положении дел. Вплоть до XIX века все исламские религиозные книги в Поволжье печатались в Бухаре или Константинополе, но с 1802 года печатные станки заработали и в Казани. Активность этих станков значительно возросла в первые годы XX века. Например, издательский дом Харитоновых был основан в 1896 году, но первую татарскую книгу выпустил лишь в 1902-м, зато к 1917 году издал уже 666 наименований тиражом более 3000 экземпляров. С 1900 по 1917 год в одной только Казани работало около 20 татарских печатных станков. Издано было более 5000 книг общим тиражом почти 39 миллионов экземпляров. При этом многие книги носили светский характер и были посвящены естественным наукам, истории и географии. Некоторые из книг вызвали беспокойство русского правительства — особенно те, что были предназначены для православных татар и могли побудить их подать прошение о переходе в ислам. В 1907 году правительство запретило торговать книгами в татарских деревнях, и местная полиция ревностно следовала этому запрету, конфискуя книги на волжских ярмарках.