Стивен Коткин. Сталин. В 3 т. Т. 2: В предчувствии Гитлера. 1929–1941. В 2 книгах. М.: Издательство Института Гайдара, 2024. Книга 1. Перевод с английского Н. Эдельмана, под научной редакцией А. Белых. Содержание
События в Испании не стали поводом ко всеобщей войне, поскольку ни одна из крупных держав ее не хотела. Пусть в глазах той или иной стороны Испания имела большое значение для всего мира, но она не затрагивала основных интересов какой-либо страны. Разворачивающееся глобальное моралите, по сути, было обманчивым. «Я знаю, есть люди, которые полагают, что в результате этой гражданской войны в Испании неизбежно придут к власти фашисты либо коммунисты, — сказал в начале 1937 года на обеде для Ассоциации иностранной прессы Энтони Иден, в то время — британский министр иностранных дел. — Но мы так не считаем. Наоборот, мы считаем, что ни одна из этих форм правления не окажется в Испании долговечной, так как ни одна из них не имеет в ней корней. Со временем в Испании установится своя собственная испанская форма правления». Эти своекорыстные слова в какой-то мере оказались пророческими.
Да и зловещие слухи не всегда оказывались правдивыми. Агенты националистов проведали о передаче золота Испанской Республики «красным» в Москве и не промолчали, спровоцировав международный скандал, а также резкое падение курса песеты, что увеличило стоимость импорта, однако для оплаты дорогостоящего оружия, закупавшегося республикой, использовались средства, попавшие в Москву. Москва обманывала испанцев, выставляя им завышенные цены за некоторые виды оружия (а также за перевозку). Несмотря на стабильный курс рубля к доллару (5,3 рубля за один доллар), в сделках с Испанией советские власти исходили из курса от 2,0 до 3,95 рубля за доллар, после чего переводили рублевые цены в песеты, причем испанцы оставались в неведении относительно изначального курса рубля. Благодаря этой хитрости цены, по которым испанцы покупали советское оружие, увеличивались, вероятно, не менее чем на 25%. И все же стоимость поставленного оружия в итоге примерно соответствовала стоимости золота, доставшегося Советскому Союзу.
После того как попытка Франко взять Мадрид была отбита, Гитлер решил не увеличивать, но и не уменьшать взятых на себя обязательств, однако Муссолини увеличил и без того обширные итальянские поставки, тем самым, вероятно, предотвратив разгром националистов. В феврале 1937 года, когда в Испании находилось почти 50 тысяч итальянских бойцов, Муссолини отправил туда в качестве своего личного посланника Роберто Фариначчи. Тот пытался убедить Франко учредить однопартийное правление фашистского типа и, может быть, даже провозгласить королем Испании принца из Савойского дома. Но чем больше видел Фариначчи, тем сильнее его ужасали внутренние распри и коррупция в стане националистов. Он оценивал Франко как «робкого» человека и называл устроенные им расправы над политзаключенными «политически бессмысленными». Тайной полиции националистов стало известно мнение Фариначчи, что Муссолини следует подчинить себе Испанию и назначить его проконсулом. Правда, Франко взял на вооружение лозунг «Una Patria, Un Estado, Un Caudillo» (в подражание лозунгу «Ein Volk, Ein Reich, Ein Führer»), но в Испании так и не было создано фашистского режима. Еще в 1922 году, когда король Виктор-Эммануил назначил Муссолини премьер-министром, численность Итальянской фашистской партии составляла 320 тысяч человек — вдесятеро больше, чем было испанских фалангистов в 1936 году. Более того, в ходе сражений гражданской войны эти не особенно серьезные силы местных испанских фашистов сократились еще на 60%.
Еще Фариначчи жаловался Риму на то, что Франко «не имеет понятия, какой должна стать Испания завтрашнего дня», что было абсолютно ошибочной оценкой. Также Фариначчи писал, что Франко «интересует только то, как выиграть войну и как после своей победы надолго установить авторитарную, или, точнее, диктаторскую власть, чтобы очистить страну от всех, кто имел какие-либо прямые или косвенные контакты с красными», — а это наблюдение било в точку. Франко видел в гражданской войне не только военное предприятие, но и политический проект. Во время своих антиповстанческих операций в Марокко он научился (как и многие другие, захватывавшие колонии) добиваться покорности населения, а также манипулировать вождями племен, настраивая их друг против друга или выясняя их цену, после чего они впадали в зависимость от него. Сейчас же, применяя аналогичный постепенный подход на поле боя в родной стране — отвергая все предложения о посредничестве ради заключения мира, в массовом порядке уничтожая или изгоняя непримиримые элементы из числа жителей Испании, присматривая за соперниками из числа мятежных офицеров, — каудильо озадачивал и бесил своих зарубежных фашистских союзников. Однако у cuco Франко имелся готовый ответ. «Я захвачу Испанию город за городом, деревню за деревней, магистраль за магистралью, — рявкнул он на нетерпеливого итальянского посла. — Ничто не заставит меня отказаться от этого постепенного курса. Пусть он не принесет мне славы, но зато я обеспечу мир в стране... Могу вас заверить, что меня интересуют не территории, а их население... Я должен быть уверен в том, что буду способен выстроить свой режим».
Такое заявление могло пониматься как объяснение того, почему Франко столь посредственно проявлял себя на современной войне, требовавшей комбинированного использования авиации, танков и пехоты (в немецком стиле, который был знаком и советским советникам). Однако быстрое завоевание Испании силой оружия оказалось непростой задачей. Содержавшиеся советским правительством интербригады отличались высоким уровнем потерь, достигавшим в некоторых частях 75%, в то время как отпуска были запрещены, а дезертирство получило широкое распространение. Однако регулярная испанская Республиканская народная армия превратилась в серьезную силу; большинство командных должностей в ее полевых частях занимали кадровые офицеры, многие из которых хорошо знали свое дело. Впрочем, Франко в итоге победил в гражданской войне не только потому, что добился в своих войсках единоначалия. Так сказать, на политическом театре военных действий он сколотил рыхлую, но работоспособную коалицию, стараясь привлекать в свои ряды всех, кто мог быть его противником на правом фланге — в том числе и испанских фашистов, более ручных, чем их итальянские партнеры. Таким образом, если в Италии, а затем и в Германии традиционные правые в страхе перед левыми привели к власти радикальные правые движения, то в Испании Франко успешно выстроил народный фронт — но не левый, а правый. Франко завел у себя порядки старорежимного королевского двора с религиозными процессиями, во время которых его окружали епископы, а над головой у него несли балдахин. Помимо этой мощной символики, он также старался вдохнуть жизнь в единственную легальную политическую организацию, полагаясь в этом деле на своего молодого свояка Рамона Серрано Суньера, сбежавшего из республиканской тюрьмы и взявшего на себя руководство этой политической амальгамой. Это было немалое достижение: расколоты были даже монархисты, так как за кулисами своего часа дожидался не один претендент на престол. Однако франкистской политической партии удалось привлечь в свою коалицию на первый взгляд несовместимые друг с другом группировки — монархистов-альфонсистов и монархистов-карлистов, а также католиков, верхушку офицерского корпуса и фалангистов-синерубашечников. Трения давали о себе знать, но их не хватало, чтобы расколоть коалицию, хотя в то же время хватало ровно для того, чтобы укрепить власть Франко.
На республиканской стороне сложилась диаметрально противоположная ситуация. Многие испанцы подозревали и местных коммунистов, и Москву в самом худшем, но, поскольку коммунисты выступали против широкой национализации частной промышленности, многие испанские лавочники, крестьяне и мелкие чиновники не гнушались плечом к плечу с ними защищать республику. Однако республике не удавалось в полной мере воспользоваться этим. Во время гражданской войны ей не хватало не только энергичной парламентской жизни, но и единого руководства при наличии трех правительств в трех столицах: эвакуированного из Мадрида — в Валенсии, баскского — в Бильбао и Каталонского женералитата — в Барселоне. Анархисты, базировавшиеся в Барселоне, сделали ставку на победу в войне посредством революции низов, однако в тех регионах, где она была осуществлена, силы мятежников-националистов безо всякого труда прорывали фронт. Даже если бы лагерь националистов распался, едва ли победившие левые избежали бы гражданской войны, которая тлела и порой вспыхивала в их рядах на протяжении почти всего их противостояния с Франко.
Испанские левые сами были необратимо расколоты. Помимо обычных разногласий по разным вопросам между вождями анархистского движения и многими рядовыми анархистами, а также фракций в рядах коммунистов, называвших друг друга врагами, коммунисты и ПОУМ, равно как и коммунисты и анархисты, стремились уничтожить друг друга. Не менее непреодолимая пропасть разделяла коммунистов и социалистов, которые были готовы поубивать друг друга (и не только в Испании). Этот и другие расколы помогают объяснить, почему Испанская Республика проиграла войну, несмотря на то что в ее руках находились стратегически важный центр страны, побережье и много портов. Эта глубокая взаимная враждебность зародилась отнюдь не с подачи Сталина. Он вносил в нее свой вклад, но в то же время старался положить ей конец, не желая потворствовать призывам к коммунистическому перевороту и выступая за сохранение Народного фронта во главе с премьер-министром из социалистов. Однако коммунизм в конечном счете не терпел никаких компромиссов. Иными словами, социалисты могли отказаться от антикапитализма и стать «мелиористами» (или перераспределителями) в рамках парламентской рыночной системы; коммунисты же никогда не могли пойти на это и остаться коммунистами. По этой причине, несмотря на весь вдохновенный пафос антифашистского крестового похода, левый Народный фронт был обречен.
Что касается применявшихся Франко военных приемов (его восстание под флагом борьбы с повстанцами) и его жестокого, но достаточно умелого авторитарного правления, Сталину не было до этого особого дела. Деспот видел в себе не очередного каудильо, а идейного вождя. В практическом плане существовавшие в Испании сильные группировки интересов и стоявшая перед Франко необходимость не только манипулировать ими, но и уживаться с ними, резко контрастировали с политическим пейзажем, сложившимся при советском деспоте, который покончил даже с квазинезависимостью своего ближайшего окружения. Поэтому ему было нечему научиться у Франко, помимо того что путчисты из военных при внешнем содействии фашистов могут попытаться захватить всю страну: этот сценарий Сталин пускал в ход, чтобы оправдать собственные свирепые карательные меры против воображаемых мятежников.