Обходными путями, окольными дорогами

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

М. Б. Бессуднова, М. Ю. Колпаков, А. В. Ушаков, В. А. Якунина. «Необычная торговля» Ганзы и русского Северо-Запада конца XV–XVI века. СПб.: Евразия, 2025. Содержание

Традиционная («обычная») торговля времен наивысшего расцвета Ганзы в конце XIV и в XV веке базировалась на двух основных принципах — на привилегиях, которые повышали шансы ганзейцев в противодействии конкурентам и помогали снижать связанные с дальней торговлей трансакционные расходы, а также на неизменности ганзейских обычаев. Русско-нижненемецкая, а с середины XIV века уже русско-ганзейская торговля, организованная на основах «старины», предполагала использование купцами определенных маршрутов, где в отношении иноземных купцов действовал оговоренный в русско-ганзейских торговых соглашениях принцип свободного, беспрепятственного или «чистого» пути. Географическая привязка транзита, следовавшего из вендских («заморских») городов Ганзы через Ливонию в направлении городов Северо-Западной Руси, предопределялась посреднической ролью трех главных ливонских торговых центров — Риги, Ревеля (Таллина) и Дерпта (Тарту), которые являлись санкционированными площадками, стапелями, русско-ганзейского товарообмена. Их бюргеры, главным образом ревельцы и дерптцы, занимали ключевые позиции в новгородской конторе Ганзы, на Немецком подворье, а с середины XV века вдобавок ко всему представляли Ганзу в ее дипломатическом общении с Россией.

«Обычное», соответствовавшее русско-ганзейским правовым нормам, торговое сообщение Великого Новгорода с ганзейскими городами Ливонии и Северной Германии осуществлялось по воде и по суше («водой и горой»). Основную транспортную ось при этом образовывали маршруты по водам Волхова, Ладоги и Невы, которые дополнялись сухопутными дорогами от Новгорода к неганзейской Нарве, долгое время считавшейся ревельским пригородом, а оттуда в двух направлениях: 1) сухопутным путем на Псков, Дерпт и Ригу и 2) водным по р. Нарове и Финскому заливу в Ревель, куда можно было также добраться и посуху. Действие положения о «чистом пути» в этих случаях гарантировали субъекты русско-ганзейских соглашений — Великий Новгород и отчасти Псков, с одной стороны, и ландсгерры Ливонии вкупе с представлявшими Ганзу тремя ливонскими «коммунами» — с другой. Купцам при наличии соответствующих договоренностей не следовало искать «необычных» (несанкционированных) путей, поскольку тем самым они выходили за рамки соглашений и не могли рассчитывать на безопасность своего путешествия.

Трещины в этой в целом упорядоченной конструкции начали себя проявлять к концу Средневековья в связи с распространением в русско-ганзейских торговых отношениях неформальной, «необычной» торговли. Многосоставный набор ее атрибутов включал часто упоминавшиеся в ганзейской документации новые торговые локусы (ungewonlicke orte, unwontlike steden) и «необычные» дороги (ungewonlicke wege, ungewonlicke straten, wunderlike wege), которые на рубеже XV–XVI веков стали явлением типичным как для Новгородской и Псковской земель, так и для Ливонии. Расцвет «необычной» торговли, в частности, положительно сказался на торговом предпринимательстве Нарвы, которая не являлась членом Ганзейского союза, и расположенного близ русско-ливонской границы Пскова.

Псков являлся не только перевалочным пунктом для поставок товаров русского экспорта в Ливонию, но также активным участником русско-ганзейской торговли, прежде всего с Дерптом, откуда псковские товары в виде сельскохозяйственного сырья доставлялись в ливонские портовые города. При отсутствии в Пскове собственного Немецкого двора, который будет основан только в 1532 году, от надежности его сообщения с этим ливонским городом во многом зависели возможности реализации псковской продукции на ганзейском рынке. Так происходило испокон веков. Если обратиться к тексту русско-ливонского договора 1234 года, то там можно встретить упоминание о Русской дороге (via Ruthenorum), которая, предположительно, вела от границ Псковской земли с областью Саккала на юге Эстонии к р. Малый Эмбах (Väike Emajõgi) в землях Дерптской епархии, что косвенно подтверждают находки вдоль этого маршрута археологических артефактов псковского происхождения.

Топоним «Русская дорога» (Russchen wege, Russchen wech) встречается также в ливонской ленной грамоте 1528 года при описании границ одного поместья близ приграничной крепости Мариенбург (Алуксне; рус. Алыст). По мнению немецко-прибалтийского историка К. фон Штерна, этот путь был наиболее удобен при перемещении из владений ливонского подразделения Немецкого (Тевтонского) ордена в направлении на Псков, и этим маршрутом ливонские и псковские купцы активно пользовались уже с XIV века к великому неудовольствию остававшегося в стороне Дерпта. Полной уверенности в идентичности топонимов «Русская дорога» XIII и XVI веков у нас нет, хотя нельзя исключать, что это был один из тех «необычных» путей, использование которых для торговли с русскими подлежало осуждению со стороны ганзейских городов.

В конце XV века прямая дорога между орденским Мариенбургом и Псковом была утверждена на высоком уровне. По окончании русско-ливонской войны 1480–1481 годов среди условий мирного договора, который ливонский магистр Берндт фон дем Борх (1471–1483) и архиепископ Рижский Стефан Грубе (1480–1483) заключили с Псковом, вслед за пунктом о «чистом пути» на «обычных», традиционных дорогах утверждалось право псковских купцов продавать свои товары в Мариенбурге и прочих городах, принадлежавших как ордену, так и архиепископу, где они получали свободный проезд, освобождались от пошлины за пребывание в ночное время (tol der nachte) и обязательных «посулов» (даров) должностным лицам, которые обычно взимались с участников торговых сделок. Перемещению псковских «гостей» и купцов во владениях ливонских ландсгерров и на псковской земле запрещалось препятствовать как русской, так и ливонской стороне, ввиду чего вдоль всей границы не позволялось возводить шлагбаумы. Перенесение правил передвижения, обозначенных в торговых и межгосударственных или «земских» договорах применительно к «обычным» дорогам, на дороги «необычные» в данном случае было осуществлено и гарантировалось не городами, а ливонскими ландсгеррами, что соответствовало их прерогативам в рамках «дел земли», благо те, согласно ливонской правовой традиции, воспринимались отдельно от «дел купцов», находившихся в ведении ганзейских городов. В русско-ганзейском торговом мире, заключенном Новгородом от имени Московского государства и Ганзой в 1487 году, упоминания о дороге между Псковом и Мариенбургом отсутствуют, что дает основание заметить, что в ганзейской системе сообщения на тот момент она, по-видимому, все еще сохраняла свой «необычный» характер.

В 1493 году вышеупомянутый «земский» договор Пскова 1481 года был пролонгирован, и в новом соглашении по поводу свободного проезда сказано, что псковичам дозволяется посещать города орденского подчинения — Ригу, Феллин (Вильянди), Вольмар (Валмиера), Ревель, Венден (Цесис), Нарву, Мариенбург, где должностным лицам ордена (гебитигерам) вменялось в обязанность обеспечивать псковскому купечеству безопасность и правосудие, что опять подчеркивало сугубо «земский» характер их прерогатив. Псковско-ливонские соглашения 1481 и 1493 годов демонстрируют стремление ливонских ландсгерров поддерживать комфортный режим следования ливонских и псковских купцов на манер ганзейского «чистого пути», причем, на что следует обратить внимание, без намека на сотрудничество с ганзейскими городскими структурами.

Магистры Немецкого ордена в Ливонии, отвечавшие за ее обороноспособность, должны были отслеживать передвижение иноземцев по ливонским дорогам, что касалось не только русских «гостей», и делали это посредством выдачи в обязательном порядке соответствующих разрешений. В ходе обсуждения условий русско-ливонского мирного договора 1509 года, легализовавшего торговлю ливонских ганзейцев в России, дипломат Иоганн Хильдорп, по поручению магистра Вольтера фон Плеттенберга председательствовавший на совещании «сословий», ландтаге, на вопрос о свободном проезде русских купцов в Ревель ответил, что им разрешается ездить по Ливонии, но только в пределах «старины», т. е. без права перемещаться из Нарвы на Венден (Цесис). В этой реплике обозначена суть отношения руководства ордена к пребыванию русских в Ливонии, которая состояла в обязательном соблюдении ими «обычного» порядка перемещения внутри страны — строго по утвержденным маршрутам и без права появления в Вендене, который располагался в центре Ливонии, являлся «главной крепостью» ордена (hovetsloth) и резиденцией ливонских магистров.

В дополнение к основным маршрутам, открытым для русской торговли согласно русско-ганзейским и русско-ливонским крестоцелованиям, в Ливонии существовала сеть окольных дорог (bywege, bystraithen), одной из которых на протяжении веков являлась вышеупомянутая Русская дорога между Псковом и Мариенбургом. Из Ливонии в Псков дорога вела также из Нейхаузена (Вастсейлины) в Рижской епархии. Оба ответвления Псковского тракта, как его именует Г. Скутанс, на линии Адзель (Гауйиеня) — Венден соединялись, после чего путь пролегал вдоль р. Гауя, по так называемому Гауйскому коридору, к Даугаве (Западной Двине), а оттуда в сторону Риги. Следуя этим путем, от приграничного Мариенбурга можно было легко попасть в другие города орденского подчинения — Адзель, Вольмар, Зегевольд (Сигулду) и Венден, которые хоть и принадлежали к категории «малых городов», являлись членами Ганзы с правом стапеля. Соединявшая их магистраль обслуживала в основном внутренний рынок Ливонии, включая потребности орденских домениальных владений. Земли Немецкого ордена в Ливонии с их плодородными почвами, развитой агрикультурой, высокой плотностью населения и густой замковой застройкой имели все основания считаться наиболее экономически развитой ливонской территорией, производившей сельскохозяйственную продукцию — зерно, лен, пеньку, хмель для изготовления пива. Если посмотреть на фото замка Венден, сделанное с высоты птичьего полета, то на нем хорошо просматривается прилегавший к цитадели обширный форбург хозяйственного назначения с остатками каменных амбаров. Гебитигеры ордена поставляли товары из своих гебитов (округов) не только в принадлежавшие ордену Ревель и Пернау, но также в Ригу, находившуюся под управлением ордена и архиепископа Рижского, а уж из этих портов ганзейские когги и более крупные холки переправляли все эти товары в города «заморской» Ганзы. Из орденских владений, расположенных в центральной части Ливонии вдоль Даугавы и Гауи, купцы, следуя по старинной Русской дороге через Мариенбург, могли отправляться в Псковскую землю и сам Псков, но лишь «необычным» порядком, т. е. в обход ганзейского стапеля в Дерпте.

Под защитой ливонских замков дорога из Ливонии на Псков оставалась практически неизменной на протяжении веков и, как это видно на фото, сохраняется и поныне, правда, уже под надежным асфальтовым покрытием. Порядок ганзейской торговли требовал от купцов выгружать, складировать и продавать свои товары только в местах, наделенных стапельной или складской привилегией (stapelrecht), будь то города, конторы, торговые фактории или рынки; их товар при этом получал наименования стапельного товара (stapelgut), должен был соответствовать определенным рыночным стандартам и подпадал под охрану со стороны местных властей — разумеется, на условиях исполнения купцом определенных обязательств, например выплаты пошлин. Стапельное право могло принимать самые разные формы — от обязательства купца, проездом оказавшегося в пределах действия стапельного права, выставить на местном рынке какой-то из своих товаров на определенный срок и до продажи всех его товаров на условиях принимающей стороны. Система стапелей преследовала в качестве цели упорядочение транспортных потоков в каждой из многочисленных ганзейских агломераций с тем, чтобы, во-первых, заинтересовать города в принадлежности к Ганзе и, во-вторых, посредством подобного «менеджмента» упрочить позиции ее руководящего состава в лице ганзейских «господ», имевших представительство в городских советах, магистратах и на ганзетагах.

Стапельные привилегии далеко не всем были по душе — в Позднее Средневековье они сковывали протекционистские усилия государей, стремившихся прибрать к рукам основные рычаги управления экономикой, но, главное, противоречили свободному предпринимательству тех, кто предпочитал торговлю «на своей авантюре», т. е. на свой страх и риск вековым корпоративным устоям. Ганзейские города практиковали «авантюрную торговлю», хотя одновременно старались не допускать подрыва своих стапельных ограничений и строго контролировали транспортные потоки при помощи особых сторожевых пунктов, городской милиции (ополчения) и замков, находящихся в залоге. В этом контексте следует, в частности, рассматривать обеспокоенность Дерпта активизацией русской торговли на обходных путях. В начале октября 1520 года его ратманы в ходе работы очередного штедтетага подняли вопрос об окольных дорогах (bystraithen), которые «русские недавно отыскали», и, чтобы обеспечить приток стапельных товаров в свой город, даже выразили готовность облегчить процедуру складирования товаров для русских купцов, которые тем самым получили бы стимул «везти их в Дерпт, а не мимо».

Согласно договорам 1512 и 1514 годов, ливонские земли, расположенные вдоль псковской границы, были распределены между орденом, Рижской и Дерптской епархиями. Переправа на русскую сторону через пограничную реку Вигулица возле соименного поселения с выходом на дорогу, ведущую в сторону Пскова, принадлежала округу Мариенбурга, вследствие чего все передвижение от Мариенбурга до псковского рубежа с ливонской стороны находилось под контролем орденских должностных лиц. В одном нормативном документе начала XVI века сказано: «Ландгерр, наш господин магистр, должен иметь дороги под [своей] защитой здесь и во всех землях; а случись что-либо на дороге в какой-то земле, ландсгерр должен это рассудить и никто иной». На этом основании магистр Вольтер фон Плеттенберг в начале 1520‑х годов открыл для торговли с русскими дорогу от Мариенбурга до Пскова, которая в ливонских источниках именуется Мариенбургской (Marienburgische Strasse, Margenborgissche strate). Она дополнила собой трассу, которая вела от псковской границы к сердцу орденских владений, Вендену, доступ куда русских купцов обычно не приветствовался, и далее в Ригу. В целом она повторяла конфигурацию «обычной» ганзейской дороги — при том, однако, различии, что псковский стапель, или, если использовать модное современное слово, «хаб» псковских товаров оказывался теперь не в Дерпте, как это было прежде, а в Мариенбурге. Движение по Мариенбургской дороге более не требовало разрешения магистра — во всяком случае, упоминаний о них в поздних ливонских источниках нет, хотя сама процедура в отношении ряда других «необычных» дорог продолжала сохраняться.

Открытие мариенбургской дороги существенным образом изменило сеть торговых коммуникаций в русско-ливонской приграничной полосе, что является темой исследований псковского историка М. Ю. Колпакова. В этой связи было б уместно задать вопрос о мотивах, побудивших ливонского магистра сделать мариенбургскую дорогу частью русско-ливонских торговых коммуникаций в нарушение исконных ганзейских традиций. Эстонский историк Ю. Кивимяэ в этой связи предположил, что эта акция явилась следствием конкуренции ливонских торговых «коммун» за приоритеты и, соответственно, за сверхдоходы в русско-ганзейской торговле и отражала особую благосклонность магистра в отношении Риги. Кроме того, этот исследователь, будучи прекрасным специалистом по истории Нарвы, отметил взаимосвязь открытия Мариенбургской дороги с намерением магистра Плеттенберга в 1515–1521 годах перенести контору Ганзы, т. е. Немецкое подворье, из Новгорода в принадлежавшую ордену Нарву, невзирая на сопротивление Ревеля и Дерпта. Окончательно этот проект был отвергнут ливонскими городами на штедтетаге 1521 года, на котором его участники, помимо прочего, указали на нежелание магистра из соображений безопасности санкционировать свободный проезд русских купцов по Ливонии. В рецессе этого штедтетага отмечено, что города вынуждены были признать за своим ландсгерром «полномочие запрещать русским доступ в страну», указав, однако, что «не в его власти запретить им [русским] торговать». Говоря иными словами, запреты государей, осуществленные в рамках «дел земли» (государственных дел), не являлись непреодолимой преградой для «дел купцов», благо русским купцам, приезжавшим в Ливонию по торговым делам, магистр указывать не имел права, а те, в свою очередь, вряд ли отправлялись в зарубежные поездки, если бы не встречали ответного интереса у своих ливонских партнеров. Формат же «необычной торговли», к тому времени уже широко распространившейся, создавал оптимальные условия для их делового общения. Представители Ревеля, принимавшие участие в работе штедтетага 1521 года, при этом просили ландсгерров препятствовать всяким чужакам (frombde lude) искать «необычные пути» (wunderlike wege), «из-за чего можно потерять торговлю». Это касалось конкурентов ливонских ганзейцев, главным образом голландцев и англичан, но никак не русских купцов, чей массовый приток в города Ливонии в первой половине XVI века явился одним из важнейших условий бурного развития русско-ганзейского товарообмена.

После 1521 года магистр, ранее упорно стремившийся перенести ганзейскую контору в Нарву, к этому вопросу больше не возвращался, зато открыл Мариенбургскую дорогу для русской торговли в нарушение своих же более ранних устремлений не допускать русских купцов вглубь Ливонии. Эти действия магистра легко представить взаимосвязанными, если рассматривать их в контексте потребностей ордена в усилении влияния на ганзейские структуры Ливонии и в оптимизации условий его непосредственного участия в транзитной торговле. Активность ордена в производстве товарного зерна наталкивает исследователей на мысль о существовании связи между включением Мариенбургской дороги в систему международных торговых коммуникаций и нуждами налаженного и все более интенсивного производства сельскохозяйственной продукции во владениях ордена. Вместе с тем Псков, который являлся главной целью мариенбургского транзита с русской стороны границы, никогда не принадлежал к числу крупных импортеров ливонского зерна. По материалам Инвентаря имуществ ливонских орденских конвентов 1451 года можно судить о распределении по орденским замкам продуктов питания, в частности зерна (ржи, ячменя, овса) и соли, и из него следует, что главным местом складирования зерна в ливонских орденских владениях был все-таки Венден (750 ластов). Крупные запасы зерна объемами в 60 и 80 ластов находились в орденских замках Ревеля и Риги, местоположение которых соответствовало самым популярным маршрутам ганзейских трафиков, в Мариенбурге же хранилось всего 4 ласта зерна, которые вряд ли предназначались для коммерческих сделок, но использовались, скорее всего, для сугубо внутренних нужд, «для домов и кухонь», как значится в одном ганзейском документе. В. В. Дорошенко, посвятивший немало усилий изучению экономики средневековой Латвии, обратился к поставкам зерновых из орденских замков в Ригу в 1536 году и показал, что их запасы продолжали сохранять примерно те же пропорции, что были указаны в вышеупомянутом Инвентаре 1451 года. Мы имеем свидетельство участия комтура Мариенбурга в закупке зерна в Ревеле в 1528 году для нужд вверенной ему крепости, и это был всего лишь частный случай, не имевший отношения к систематической торговле.