Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Кэтрин Зубович. Москва монументальная. Высотки и городская жизнь в эпоху сталинизма. М.: Corpus, 2022. Перевод с английского Татьяны Азаркович. Содержание
Переселение десятков тысяч людей стало одним из наиболее значительных последствий проекта московских небоскребов. Но в 1947 году, только приступая к работе над этим строительным проектом, советские власти даже не помышляли ни о каком переселении. И руководители советского государства, и архитекторы ставили на первое место в дискуссиях вопросы стиля и символику и едва ли уделяли внимание более будничной подоплеке своих монументальных планов. Конечно, восемь московских небоскребов всегда мыслились как нечто большее, чем просто отдельно стоящие здания. Их должны были возвести в особых местах на определенном расстоянии друг от друга, чтобы они изменили облик города в целом. Авторы проектов прекрасно понимали, что эти здания станут элементами обширного архитектурного ансамбля — такое понимание общей задачи хорошо удалось запечатлеть архитектору Михаилу Посохину в перспективном рисунке, изображавшем будущий небоскреб на площади Восстания.
Жилая высотка Посохина в центре и ее «сестра» — гостиница на Дорогомиловской набережной на другом берегу реки — смотрятся опорными точками на городском плане, складывающемся из неоклассических зданий, садов, парков и проспектов, которые уходят вдаль до видимого горизонта. В пору Октябрьской революции Посохин был еще ребенком, а главным архитектором небоскреба на площади Восстания он стал в возрасте чуть за тридцать. Позднее, с 1960 до 1982 года, Посохин занимал должность главного архитектора Москвы, но начиналась его профессиональная карьера далеко от столицы — в сибирском городе Томске. Там юный Посохин, когда не читал романы обожаемого Джека Лондона, учился живописи у Вадима Мизерова — акварелиста, работавшего в стиле импрессионизма. Позже, учась уже в Академии художеств в Ленинграде, он «один с альбомом бродил по городу и впитывал гармоничный характер его архитектурного окружения». Посохин вспоминал, как впервые «остался один на один с большим городом с его неповторимыми красотами, архитектурой и масштабом жизни». Хотя изначально Посохин учился художественному мастерству, будущему зодчему, как и многим представителям его поколения, довелось в годы первой пятилетки практиковаться в области промышленного строительства. В начале 1930‑х Посохин вернулся в Сибирь, где работал в команде топографов и геодезистов на Кузнецкстрое. Это была стройка большого металлургического завода и в придачу к нему — социалистического микрорайона (Соцгорода) в городе Сталинск.
Переехав в 1935 году в Москву, Посохин решил стать архитектором. Он рассчитывал найти в этой области применение и своему таланту художника, и уже обретенным научным познаниям. Дверь же в профессию Посохину открыли его акварельные рисунки, которые он показал Алексею Щусеву. Благодаря тому, что в середине 1930‑х годов в Москве был взят курс на монументальную архитектуру, выбор сферы деятельности обещал особенно привлекательные возможности. Позже Посохин вспоминал, что ехал в Москву «с уверенностью и мыслью о том», что когда‑нибудь ему предстоит «проектировать обязательно что‑то вроде Дворца Советов».
И действительно, Посохина ожидал большой успех: всего через десять лет его проект высотки на площади Восстания победил в конкурсе.
На рисунке, изображавшем этот небоскреб, городской ландшафт послевоенной Москвы представал совершенно неузнаваемым. Но пусть реальность мало интересовала Посохина, зато реализм был для него важнее всего. Работая над этим рисунком, Посохин прибег к ряду приемов, призванных убедить зрителя в том, что перед ним точное изображение городского пейзажа: этой цели служат фотографичные детали первого плана и размытый дальний план, а еще присутствие мелких подробностей, так и приглашающих зрителя вглядеться попристальнее — крошечные автомобили, едущие по Садовому кольцу, микроскопические фигурки людей, скопившихся неподалеку от колоссального здания в центре, драматичные тени, отбрасываемые уступчатым силуэтом высотки.
Мастерство Посохина как рисовальщика, тщательная передача им геометрических форм и ювелирная проработка деталей заставляют забыть о сказочности изображенного им города. Архитектор сознательно поместил свой небоскреб не в самый центр и показал его немного под наклоном, приглашая зрителя вначале задержать взгляд на сквере перед зданием, и лишь затем перевести его выше и пробежаться по всем шестнадцати этажам небоскреба до самой звезды, венчающей шпиль. Неподвижный лист с рисунком обретает динамизм благодаря мощной диагональной оси и извилистой петле реки. Чуждый всякой приземленности, Посохин изогнул, искривил, исказил реальность, и беспорядочная, живая стихия московской уличной жизни оказалась заслонена рациональным, расчерченным по линейке идеальным планом. Имея мало общего с тем, что действительно находилось на выбранном для небоскреба месте у площади Восстания, и даже с тем, что можно было бы там построить, архитектурный рисунок Посохина изображал чистейшую фантазию — ничем не запятнанную, будто обеззараженную.
Высотка на площади Восстания. Рисунок М. В. Посохина, 1951 г.
Собрание ГНИМА им. А. В. Щусева
По мнению же самих советских архитекторов той поры, они вовсе не были утопистами. Напротив, в послевоенные годы они чурались всякого утопизма. В сентябре 1947 года, когда праздновалось 800‑летие Москвы, зодчие из Академии архитектуры СССР собрались, чтобы торжественно отметить этот юбилей. Произнося праздничные речи, присутствующие хвалили многие проекты, уже осуществленные в рамках «социалистической реконструкции» Москвы. Во многих юбилейных выступлениях упоминался Генплан 1935 года. Сам разработчик этого Генерального плана, Сергей Чернышев, заявил: «Есть особенность глубокого значения, характеризующая Генеральный план реконструкции Москвы и отличающая его от планов переустройства городов в зарубежных странах: это его реальность в противоположность их утопичности».
По поводу послевоенных планов реконструкции, осуществлявшихся тогда в Англии, Франции и других странах, советские архитекторы высказывались так: «При ближайшем рассмотрении эти проекты представляют собой в одних случаях наивную маниловщину или откровенную утопию, а в других — типичную социал-реформистскую демагогию» . И все же московские архитекторы сами порой охотно пускались в «наивную маниловщину», на что ясно указывает рисунок Посохина. Они были не меньшими утопистами, чем архитекторы в других странах. Нацеливаясь на идеал и не желая думать о последствиях его достижения, московские архитекторы лишь с большим запозданием осознали, как осуществление их проектов повлияет на облик советской столицы и на жизнь горожан.
Архитектурные рисунки вроде работ Посохина делали невидимыми те линии, которые уже начали обозначаться между московскими небоскребами и тем теневым городом, существования которого требовал проект небоскребов. Но если советские архитекторы о многом, похоже, забывали, то функционеры, работавшие в других городских ведомствах, начинали замечать, что строительство новых монументальных зданий оказывает на жизнь города в целом непредвиденный волновой эффект. В начале 1949 года надзорный орган республиканского (РСФСР) уровня докладывал: в связи с начатым в предыдущем году строительством пяти будущих высоток уже строится «целый ряд поселков для строительных рабочих и для переселяемых из домов, подлежащих разборке, а также [ведется] строительство различного рода подсобных баз» . Одновременно с вертикальным ростом города происходило и его расширение по горизонтали.
После войны Москва стремительно расширялась в Подмосковье — до тех лесов и деревень, что подступали к городу, но еще не входили в его черту. Начиная с 1948 года в постановлениях правительства, касавшихся строительства московских небоскребов, замелькали названия подмосковных поселков, таких как Люблино и Черемушки, Кунцево и Текстильщики. Вскоре там начнут возводить жилье для рабочих-строителей и для переселяемых москвичей, а также заводы и фабрики, склады и прочие предприятия, необходимые для снабжения столичных строек материалами и оборудованием. Между тем московские архитекторы почти не замечали и не принимали во внимание эти обстоятельства, имевшие первостепенную важность для возведения небоскребов.
В 1930‑е годы архитекторы сталинской поры выработали новый подход к городскому пространству, который Хизер ДеХаан назвала «иконографическим» проектированием. В отличие от более научного подхода, преобладавшего в 1920‑е годы — когда, по словам ДеХаан, «планировщики применяли инструменты научного восприятия и рассматривали город как объект, подлежащий изучению, исследованию и осмыслению», — новый подход 1930‑х годов побуждал избирать «иную форму зрительной трансцендентности». «Настоящее, — пишет ДеХаан, — улетучивалось, отстранялось и развеществлялось, уступая место образам светлого будущего». Такой способ видения практиковался и в послевоенную пору: архитекторы продолжали всматриваться не в тот город, что был перед их глазами, а в тот, который им предстояло творить.
К началу 1948 года советскому руководству стало ясно, что работа над небоскребами движется слишком медленно. Согласно плану, все восемь высоток должны были сдать к 1952 году, но прошел уже год, а отведенные под строительство участки еще не были расчищены и строительные работы не начинались. Надеясь ускорить процесс, в марте 1948 года Совет Министров издал постановление, где шла речь о сносе старых домов и строительстве нового жилья, чтобы после этого могло начаться строительство высоток. В указе говорилось, что к концу года УСДС должно построить около 3500 квадратных метров жилья для людей, пока живших на Ленинских горах — там, где запланировано возведение высотного здания МГУ. Министерство тяжелого машиностроения должно было построить 1200 квадратных метров жилья для людей, живших на месте будущего небоскреба на Смоленской площади. Министерство внутренних дел — 1000 квадратных метров жилья для тех, кто жил на месте будущей башни на Котельнической набережной. А Министерства путей сообщения и авиационной промышленности — 1500 и 1200 квадратных метров соответственно для людей, обитавших на двух выбранных под строительство высоток участках на Садовом кольце — у Красных Ворот и на площади Восстания. В следующие месяцы похожие инструкции получили Министерство строительства военных и военно-морских предприятий, отвечавшее за 16‑этажное здание на Каланчевской площади, и УСДС, отвечавшее за небоскреб в Зарядье.
Однако это новое жилье для переселяемых москвичей было лишь малой частью тех дополнительных объектов, которые необходимо было построить, чтобы осуществить основной проект. Возведение небоскребов в социалистическом городе требовало сопутствующего создания обширной инфраструктуры для поставок стройматериалов и рабочей силы. Например, в придачу к 1000 квадратных метров жилья для людей, переселяемых из‑за строительства высотки на Котельнической набережной, на МВД, возводившее данный объект, также накладывались обязательства построить заводы для производства бетонных и керамических конструктивных элементов, а также механическую мастерскую. Все три предприятия нужно было построить в Лихоборах — местности к северо-западу от центра города. А еще МВД строило металлообрабатывающий завод в Ховрине (тоже к северу от города), кирпичный завод в Истре (к западу от Москвы) и в Гучкове — завод по производству керамической плитки и алебастра для облицовки фасада здания на Котельнической. Оно построило механический завод в Рыбинске и содержало строительно-монтажную площадку в Лужниках, в черте города . Наконец, нужны были новые рельсовые пути от этих заводов в центр города — например, от станции «Лихоборы» до Котельнической набережной . Эти пути тоже предстояло построить.
Создание новой инфраструктуры для производства и транспортировки стройматериалов было рассчитанной на длительное время и сложной задачей, которая существенно замедляла выполнение плана. Однако выселение и переселение горожан, живших на местах будущих небоскребов, было задачей не менее сложной и куда более деликатной. Для ее решения были учреждены специальные органы, чьи секретари и начальники вскоре оказались на передовой линии жарких споров между советским государством и его гражданами о сущности и характере Москвы. Наиболее густонаселенный из всех выбранных под застройку высотками участков находился в Зарядье, в самом центре столицы, где в конце 1940‑х проживали почти 10 тысяч человек. Как и Дворец Советов, этот небоскреб — тоже так никогда и не построенный — оказал весьма ощутимое воздействие на будущий облик советской столицы.