Американский историк Джошуа Санборн посмотрел на катастрофические события 1914–1918 годов в России с ракурса деколонизации. Публикуем отрывок о том, какие опустошительные последствия в экономике тыла производил уход мужчин на фронт и что армейские начальники пытались с этим сделать.

Джошуа Санборн. Великая война и деколонизация Российской империи. СПб.: Academic Studies Press / Библиороссика, 2021. Перевод с английского О. Поборцевой. Содержание

Даже огромное число военнопленных не могло удовлетворить потребности экономик, полностью переведенных на военные рельсы. Когда командующий Юго-Западным фронтом затребовал 120 000 военнопленных для работ во фронтовой зоне в феврале 1916 года, ему ответили, что пленных уже используют для внутренних нужд. Действительно, согласно оценкам потребностей в рабочей силе на следующий год, сохранялась нехватка примерно в два миллиона. Кроме того, военнопленных активно использовали на строительстве дорог, а также железнодорожной ветки Петроград — Мурманск, где начиная с 1915 года в ужасных условиях работали 70 000 солдат- пленных из центральных держав. В конце 1915 года армия также изменила отношение к использованию пленных для военных работ. До этого прибегали к труду только пленных славян, которые рыли окопы, поскольку в армии боялись саботажа или шпионажа, возможного со стороны немцев и австрийцев, оказавшихся вблизи линии фронта. Но после жалоб со стороны «привилегированных» пленных немцев стали посылать в более опасные места. «Тяжелый неоплачиваемый» труд теперь стал уделом немецких военнопленных, а «легкий и оплачиваемый» — славян.

Действительно, как и в Германии, растущая близость в отношениях с военнопленными привела в ряде мест к ослаблению строгости режима. В Аткарском районе Казанской губернии надзор смягчился до такой степени, что один пленный организовал бойкую торговлю порнографией, а другого застали за прогулкой с молодой женщиной в час ночи. В 1916 году рапорты об ослабевании должного надзора за военнопленными, выполняющими сельскохозяйственные работы, вынудили Министерство внутренних дел принять строгие меры. Ни под каким видом пленные не должны были получать содержание лучше, чем свободные работники, они должны были трудиться по праздникам и иногда по воскресеньям. Тех, кто грубил и не соблюдал субординацию, сажали под арест на хлеб и воду сроком до недели.

Помимо требования более строгого обращения с поддаными вражеских держав, другая реакция на растущую интеграцию военнопленных заключалась в том, что на российских граждан начали смотреть как на потенциальных субъектов трудовой повинности. Армия привлекала местных жителей для выполнения срочных работ по случаю с самого начала войны, однако с конца 1915 и в 1916 году эта практика стала расширяться. Военная разруха и массовое бегство мирного населения из военных действий сократили до минимума число работников в регионе, а те, кто остался, не были склонны трудиться на армию. В январе из Ставки писали в Министерство внутренних дел:

Ввиду недостаточного количества рабочих в различных зонах военных действий, которые желали бы работать за плату на разных проектах преимущественно оборонительного характера для нужд ведения войны, военные власти... стали в последнее время весьма часто прибегать к реквизиции труда местного населения.

В отсутствие необходимого числа военнопленных и при наличии таких задач, как строительство моста через Днепр, где было занято 19 000 человек, принудительный труд становился все более распространенной чертой экономики прифронтовых областей. Как мы увидим в главе 5, такая нехватка рабочей силы приведет правительство к злополучному решению — распространить летом 1916 года трудовую повинность на Центральную Азию. А тем временем десятки тысяч местных жителей работали в условиях, очень близких к условиям труда военнопленных.

Нам известно очень немногое об опыте этих призывников трудового фронта или о том, как осуществлялся их призыв. Юридическая ситуация была совершено ясна: армия могла реквизировать рабочую силу по собственному усмотрению в губерниях, находящихся под непосредственным управлением военных. Если в начале войны это не создавало особых проблем, то после Великого отступления все стало очень серьезно. Миллионы мирных жителей бежали из зоны военных действий, а кроме того, само отступление сократило территорию, находящуюся под военным управлением. Даже на Юго-Западном фронте, где отступление не было таким значительным, как на севере, властям приходилось снова и снова обращаться в Черниговскую и Полтавскую губернии за рабочей силой. Запросы о расширении зоны военных действий упорно отвергались Советом министров, который по-прежнему болезненно переживал потерю власти над территориями в начале войны. Несмотря на это, уже в ноябре 1915 года начали выходить приказы о трудовой повинности в таких «гражданских» губерниях, как Калужская. В декабре команды рабочих из Калуги включали примерно пять тысяч человек, а в 1916 году проводились новые наборы рекрутов. Что касается отбора как такового, то он, очевидно, зависел от офицеров, осуществлявших реквизирование. В Новгородской губернии один начальник окружной полиции призывал и отсылал «первых встречных, не считаясь с тем, что высылаемые рабочие были единственными работниками в семье». В другом округе той же губернии регистрировали всех имевшихся работников и забирали каждого десятого в рабочие бригады, принимая во внимание и пригодность к работам, и возможное влияние на остающиеся дома семейства. Женщин тоже часто привлекали к трудовой повинности. Джеймс Симпсон, бывший на фронте возле Тарнополя в августе 1915 года, видел крестьянских женщин, которые не только продавали еду и курево на полустанках, но и рыли окопы «посреди полей, заросших маками и васильками, шапками белых зонтичных растений, чертополохом и одуванчиками».

Условия в этих трудовых бригадах были плохие. Пищи и одежды порой недоставало, а условия проживания были неописуемыми. В трудовых бригадах эпидемии распространялись со скоростью пожара. Грубые землянки, в которых жили рабочие на линии Зябки — Дуброва, были по состоянию на конец декабря 1915 года настолько нечистыми, что приехавшие туда врачи прозвали их «невылазной грязью». Жилье не подвергалось дезинфекции, и насекомые в них кишели так, что инспектора Земгора просто приказали сжечь их дотла. Когда другие врачи ходатайствовали перед военными инженерами о том, чтобы освободить от работ тех, кто болен, их просьбы обычно игнорировались.

Командование знало об острой нехватке рабочих рук в регионе и вынуждено было выбирать между строительством необходимого военного объекта и перспективой оставить без работников поля (то есть поставить под удар снабжение продовольствием в будущем). Часто трудовые бригады отправлялись обратно домой, чтобы трудиться на полях в горячие сезоны, например во время посевной или сбора урожая, и, даже когда военные старались поднять уровень оплаты для вольнонаемных работников, проблемы создавало Министерство сельского хозяйства, которое жаловалось, что это повлияет на сбор урожая. И все же военные потребности являлись приоритетными, как уверял Алексеев своих командиров по инженерной части 24 апреля 1916 года. В то же время и Алексеев, и прочие осознавали, что в прифронтовых губерниях существует кризис рабочей силы в сельском хозяйстве, и поэтому, подсчитав потребность в рабочих руках для военных объектов, направили в Совет министров срочный запрос, прося изыскать другие источники рабочей силы, возможно среди освобожденных от военной службы по состоянию здоровья, по семейным или трудовым обстоятельствам или среди беженцев. Всего требовалось как можно скорее изыскать один миллион работников.

Как мы увидим далее, Совет министров в этих поисках обратился к этническим группам, освобожденным от призыва, и результат оказался довольно болезненным. Этот процесс шел не быстро, поэтому в ходе летних кампаний 1916 года военные продолжали бороться за рабочие руки. В первый год войны шпиономания привела к тому, что военное командование депортировало большое число рабочих-иммигрантов из нейтральных Китая и Кореи, но год спустя переменило решение. Многие сохраняли враждебное отношение к трудящимся азиатского происхождения из-за продолжающейся шпиономании, однако правительство пошло на компромисс, возобновив вербовку иностранных рабочих и одновременно введя строгие меры полицейского контроля и надзора, которым должны были подчиняться наниматели и местные власти. К ужасу местных жителей, порой под призыв попадали и женщины. Военные с алчностью взирали на 45 000 мужчин призывного возраста на землях Северной Добруджи, оккупированной русскими и румынскими войсками. Но в итоге они предпочли отсылать местных фермеров подальше от их полей. В разгар Брусиловского наступления сам Брусилов с сожалением признавал, что, хотя он и не хочет забирать работников в разгар страды, военная необходимость вынуждает его изъять 35 000 рабочих и 5 300 автомашин для строительства железнодорожной ветки у себя в тылу. Любые возможные колебания относительно преобразования имперской экономики в систему, во многом выстроенную на принудительном труде, давно рассеялись. Теперь политики и генералы принимали как должное, что в экономике можно и нужно применять принуждение даже на массовом, операционном уровне.

Кризис рабочей силы достиг своего пика в последние недели существования старого режима. Передвижения войск в 1916 году на Румынском и Юго-Западном фронтах заставили множество крестьян бежать из зоны военных действий. А тех, кто остался, зачастую армейское командование забирало в трудовые бригады. Плодородные земли Украины от Галиции и Буковины до Одессы теперь в основном пустовали. По оценкам армии, в некоторых местностях в текущем сезоне могло быть обработано всего 12 % пахотных земель. Вскоре стало понятно, что армии (не говоря уже о местном населении) в следующем году придется голодать, если не принять меры. Начальник службы снабжения Румынского фронта запросил 40 000 работников, «чтобы они смогли прибыть к 1 (14) февраля и приступить к севу», в Одесском округе, не особенно заботясь о добровольном характере выполнения своего распоряжения. На Западном фронте командиры издавали приказы о призыве «всего населения, способного заниматься сельскохозяйственными работами, обоего пола в возрасте от 15 до 30 лет» для работы на прифронтовых полях Минской губернии. Брусилов просил предпринять согласованные усилия, чтобы вернуть всех беженцев из Галиции и Буковины обратно по домам и ассигновать для этого Министерству внутренних дел дополнительные средства. Ставка быстро осознала серьезность ситуации, когда впереди забрезжил весенний посевной сезон. Алексеев направил царю многочисленные доклады с предупреждением о продовольственном кризисе, и тот отдал приказ о введении разнообразных мер, в том числе о приписке новых призывников к полевым отрядам, отмене отпусков и отправке резервных войск на сельскохозяйственные работы. Это был один из его последних приказов в качестве самодержца, изданный всего за пару дней до отречения.