Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Каролин Уден-Бастид и Филипп Стейнер. Расчет и мораль. Издержки рабства и цена освобождения (XVIII-XIX века). М.: Издательство Института Гайдара; Санкт-Петербург : Центр экономической культуры, 2024. Перевод с французского О. Е. Волчек, научный редактор С. Л. Фокин. Содержание
Претендуя на позицию, основанную на чести и сочувствии к несчастью других, вычислители-аболиционисты считают необходимым выявить экономический интерес — в смысле «полезности» — свободного труда по сравнению с рабским трудом. В этом они следуют логике физиократов, для которых алчность или желание наслаждения составляют основу конкуренции, краеугольный камень экономического порядка: «Как говорит Поуп, — пишет Лемерсье де ла Ривьер, — увидим, что Творец природы привил к дичку дерево, которое приносит превосходные плоды: алчность, которая разделяет продавца и покупателя в их замыслах, как раз сближает их и примиряет их на практике: именно эта алчность, это желание наслаждаться становится душой конкуренции». Тогда интерес опирается на желание улучшить свое положение, желание, разделяемое, согласно Смиту, большинством людей; «наиболее распространенное и очевидное средство», которое они могут использовать для достижения этой цели, — это увеличение своего богатства, достигаемое за счет сбережений.
Может ли порабощенный негр, единственным стимулом к работе которого является кнут, превратиться в свободного работника, движимого интересом? Как в XVIII, так и в XIX веке этот вопрос занимает центральное место в дебатах, вызванных расчетами соответствующих издержек рабского и свободного труда.
Негры не могут вписаться в логику интереса
В своем ответе на первый текст, опубликованный Дюпоном в 1771 году в Éphémérides du citoyen, Пети пытается разрушить аргументы, представленные в пользу белой иммиграции. Разве он не читал или решил проигнорировать текст, опубликованный несколько месяцев спустя, в котором Дюпон, не говоря об этом явно, отказывается от этого положения? Мы этого не знаем. Тем не менее, беспокоясь о будущем чернокожего населения в случае такой замены, он никогда не предполагал, что освобожденные рабы могут работать на плантациях в качестве поденщиков.
Десять лет спустя Дюваль де Санадон объясняет, почему чернокожая рабочая сила не может вырваться из рабства. Нужно очень плохо знать человека вообще и негра в частности, утверждает он, чтобы думать, что он будет склонен подчиняться наемному труду в стране, где почти без всяких усилий произрастает рис, кукуруза, просо и бананы. Человек везде рождается ленивым; только потребность принуждает его к труду: всякий раз, когда природа обеспечивает его потребности или удовлетворяет их с небольшими затратами, он остается праздным. Люди, которые в Европе не ограничиваются трудом, необходимым для удовлетворения их «первичных потребностей», принадлежат к более высокому классу, нежели те, в которых нуждаются колонии: это элитные работники — портные, вышивальщики, парикмахеры, сапожники, слесари и т. п. Что касается европейских поденщиков, они не имеют ничего сверх необходимого, что к тому же порождает нехватку рабочих рук во французском земледелии, поскольку рабочая сила ищет более прибыльных мест в городах и поселках. Если бы речь шла о внедрении в колониях промышленных искусств, то среди негров наверняка нашлись бы те, чей вкус и мастерство сделали бы их для этого пригодными. Но эти ремесленники бесполезны для плантаторов, которым нужны возчики, рабочие на индиговом и сахарном производствах и особенно сельскохозяйственные рабы, те функции, которые негры выполняют в рабстве и которые они отказались бы выполнять на свободе. Населенные свободными неграми колонии превратились бы в невозделанные пустыни, которые уже не отвечали бы намерениям метрополии и к тому же быстро обагрились бы кровью европейцев. Чтобы преодолеть лень свободных негров, необходимо будет платить им такую высокую заработную плату, что плантаторы вскоре будут вынуждены покинуть хозяйство, стоимость труда которого сведет на нет рентабельность. Такой подход, согласно которому поведение негра не относят к какой-то особой природе, а, напротив, уподобляют поведению любого человека, вполне уместен: Дюваль де Санадон не отрицает способности вольноотпущенника обеспечивать реальный продуктивный эффект и косвенно его способность действовать в соответствии со своим интересом, но прямо выражает отсутствие выгод такого процесса для плантаторов. Считая себя просвещенным человеком, он встает не на почву расового неравенства, а на почву экономической необходимости.
Примерно в то же время в небольшой брошюре, озаглавленной «Принципы черного рабства в сахарных, кофейных и пр. колониях», напротив, предлагается эссенциалистское объяснение негритянской лени. Бог поместил в высоких широтах, где температура холодная, сильных и крепких людей, а в тропических регионах — ленивых людей и врагов труда. Леность последних объясняется двумя факторами: с одной стороны, чрезмерной потливостью, которая, разрыхляя и иссушая их волокна, «притупляет ту способность души, которая ведет к размышлению, к расчету, к составлению планов, к воспитанию», что мешает им испытывать «эту живую надежду, которую продлевает труд, удовлетворяя ее еще до наслаждения»; с другой стороны, изобилие природы, позволяющее свести культуру к нескольким растениям, которые сеют и собирают почти без всяких усилий. Поскольку люди действуют только в силу своих «настоящих или воображаемых потребностей», нелепо ожидать, что жители жарких регионов будут выполнять такую тяжелую работу, как выращивание тропических продуктов на экспорт. «Негр, — поясняет автор, — работает для того, чтобы жить, а не для того, чтобы разбогатеть. <...> Он прекрасно живет, питаясь небольшим количеством рыбы, риса или нескольких кореньев, которые достаются ему самым легким трудом. Природа склоняет его к отдыху <...>. Предложите ему заработную плату, предложите ему все плоды труда; он будет работать, чтобы жить одним днем; не более того; и вы должны согласиться, что было бы большой ошибкой ожидать такой мучительной и непрерывной работы, как работа по производству сахара, от существа, которое может почти без труда удовлетворить все свои вкусы». Следовательно, интерес — в смысле желания улучшить свое материальное положение — не смог бы заменить стимулирование кнутом.
Автор «Принципов порабощения негров» формулирует различие между реальными и воображаемыми потребностями в теории климата. Если он никогда его не цитирует, то он, вероятно, как и многие представители колонистов, читал Монтескье. В самом деле, мы находим в его тексте два аргумента, развитые в «Духе законов»: климат воздействует на длину волокон, которые он уменьшает в холодных странах и увеличивает в жарких странах, что делает человека бодрым в первых и ленивым во вторых; бесплодие земли делает людей искусными, сдержанными, смелыми, тогда как плодородие страны легко порождает вялость. Однако то, как колониальная мысль присваивает теорию климата, значительно отличается от подхода Монтескье. Последний рассуждает с точки зрения ненаследственных признаков: так, «народы севера, переселенные в южные страны, не совершали там таких прекрасных дел, как их соотечественники, которые, сражаясь в своем климате, использовали там все свое мужество», так, дети европейцев, рожденные в Индии, теряют мужество, характерное для их отцов. В глазах большинства колонистов лень негров, напротив, необратима и с ней можно бороться только насилием.
До конца рабства колонисты будут использовать климатические и расовые аргументы, чтобы доказать, что негр, не заботящийся об улучшении своего материального благосостояния, не сможет на свободе стимулироваться интересом. Примеры, приведенные в поддержку этого утверждения, различаются в зависимости от авторов и периода. В 1790 году Сен-Сиран приводит пример карибов, коренных жителей островов, которые никогда не предлагали свой труд белым, отказываясь променять свой отдых на новые удовольствия. В следующем году Моро де Сен-Мери предлагает пример черных карибов Сен-Винсента, потомков пленников английского невольничьего корабля, потерпевшего кораблекрушение около 110 лет назад: жены выращивают для них немного табака, питаются они маниокой, ходят голыми и добывают, путем небольшого обмена с белыми, что-нибудь, чтобы напиться. Он добавляет пример негров Голубых гор Ямайки, чьи жены и дети, низведенные до положения рабов, выращивают ту малость, чтобы удовлетворить свои потребности, «столь же ограниченные, как и их интеллект». Эти же примеры заимствовал в 1802 году Барре де Сен-Венаном, добавив к ним примеры повстанцев из Голландской Гвианы, маронов-негров Баоруко в испанской части Сан-Доминго и, наконец, цветных и негров из французской части того же острова после освобождения. Ришар де Тюссак в 1810 году возвращается к поведению гаитян: став владельцами острова, негры, отказавшись от культуры тростника и индиго, довольствуются сбором кофе на деревьях, которые они не могли уничтожить, выращивая продукты питания только по принуждению правительства, которое, несмотря на применение силы, не смогло восстановить экспортные культуры. Приняв другую точку зрения, Андре де Лашарьер объясняет в 1831 году, что Гаити избежало разорения своего сельского хозяйства и торговли только потому, что авторам сельского кодекса хватило мудрости привязать чернокожих земледельцев к земле, установив систему принудительного труда, мало чем отличавшуюся от той, что была установлена в Гваделупе и на Мартинике. Основываясь на английских данных после принятия Abolition Act, Ле Пеллетье Дюклари утверждает в 1839 году, что вольноотпущенники бегут с плантаций английских островов после освобождения и что Антигуа, эталонная колония, находится под угрозой депопуляции, поскольку новые свободные люди, поставленные перед выбором работать или умереть от голода, предпочитают эмиграцию в другие колонии, где, уединившись в лесах, они могут предаваться лени и мародерству и жить как в африканском племени. Обвинения возобновились три года спустя — Мейнард утверждает, что ситуация в британских колониях доказывает абсурдность эмансипации: климат, почва, природа черной расы, как правило, приводят к прекращению работы в тот день, когда она становится необязательной.
К тому же поведение свободных цветных на французских островах, о котором уже упоминали СенСиран и Барре де Сен-Венан, поразительным образом демонстрирует прирожденную лень негров. Автор предисловия к «Руководству жителей Сан-Доминго», опубликованного в 1802 году, подчеркивает, что они работают только тогда, когда возникает острая потребность: «плясать, скакать на лошади и предаваться сладострастию; вот высшее счастье цветного человека и его единственная забота». Утверждение, уже присутствующее в XVIII веке и постоянно повторяющееся до отмены рабства.
«Стоит только упомянуть, — восклицает г-н Дежан де ла Бати, делегат колонистов острова Бурбон в последние дни рабства, — народ негров, свободных или эмансипированных, добровольно обрабатывающих землю, и дело об отмене рабства будет выиграно»: один и тот же антифон будет петься более шестидесяти лет.
Некоторые, однако, приписывают неграм определенную способность к расчетам.
Утверждая, что потребности негра вдвое меньше, чем у самого скромного европейского крестьянина, Сен-Сиран говорит, что, став свободным, он мог бы добывать себе пропитание двумя часами работы и что для того, чтобы заставить его работать 12 часов, ему нужно было бы платить в 6 раз больше, или 48 су, зарплату, которая больше не позволяла бы плантаторам конкурировать с другими странами. Имплицитно признавая, что негр может найти интерес в повышении заработной платы (что подрывает климатический детерминизм), колонист утверждает, что предложение рабочей силы увеличится только в том случае, если ее вознаграждение достигнет уровня, несовместимого с поддержанием колониальных культур.
Один анонимный текст, опубликованный в первые годы революции, оставаясь в полном соответствии с теорией климата, содержит весьма сложную аргументацию по поводу того, как вольноотпущенник будет относиться к наемному труду. Свобода, уверяет его автор, будет благоприятствовать природной лени негров, которые, заинтересованные лишь «первыми потребностями», воспользуются ею, чтобы меньше работать, что приведет к сокращению обрабатываемой площади. Лучше переносящие лишения, чем белые, менее склонные к активной жизни и, главное, менее дальновидные в отношении будущего, окруженные щедрой природой, черные «всегда будут тщательно соизмерять свой труд и свой дневной заработок с их повседневными потребностями». Такое положение дел можно было бы представить в виде перевернутой кривой труда: поскольку потребности работника сократились, повышение заработной платы будет вести уже не к увеличению, а к уменьшению предложения труда после того, как будет достигнута точка, в которой доход достигает достаточного уровня для их удовлетворения.
Бови, уполномоченный сформулировать в 1843 году мнение колониального Совета Гваделупы по предложениям комиссии, учрежденной министром по вопросам, касающимся рабства (комиссия де Брольи), со своей стороны, развивает позицию, близкую к позиции Сен-Сирана. Утверждая, что африканец, «предоставленный своей свободной воле, влачит жалкое существование на земле, где он едва ли является самым совершенным животным», он подводит отрицательный баланс эмансипации на английских островах, где общество борется c вседозволенностью, поскольку новые свободные люди требуют ростовщической заработной платы для безудержного потребления. Вывод, который де-факто противоречит догме о низких потребностях, обычно развиваемой большинством авторов-защитников колоний, и которые аболиционисты должны принимать во внимание.
Анонимный автор «Принципов порабощения чернокожих» провел различие между реальными и воображаемыми потребностями, которые различные авторы-колонисты и аболиционисты определяют по-другому как первичные потребности и искусственные или — чаще — фиктивные потребности. Первая категория обозначает, по мнению различных заинтересованных сторон, предметы первой необходимости, определяемые как здоровая пища, минимум одежды и крыша для укрытия от непогоды — еда, одежда, жилье, являются к тому же тремя основными статьями потребления, которые использовались до начала XX века для составления бюджета низших слоев общества. Вторая категория потребностей охватывает желание того, что не является необходимым для жизни, например украшения, улучшение жилища и обстановки и т. д. Разумеется, граница фиктивности всех потребностей остается неясной: как, в самом деле, отличить те, что относятся к порядку физической необходимости, и те, что навязаны обществом? В контексте дебатов между рабовладельцами и аболиционистами различие между реальными потребностями и искусственными потребностями в действительности относится к экономическим и моральным отношениям, которые акторы поддерживают с рынком. Когда колонисты осуждают низкие потребности негров и их склонность к безделью, они оспаривают возможность того, что последние, если бы они были эмансипированы, могли бы направить свои силы исключительно на разведение продовольственных культур, то есть на экономическую деятельность, продукты которой имеют лишь ограниченный доступ к рынку. Приняв образ жизни, основанный на рутине, вольноотпущенники оказались бы потом в том, что Фернан Бродель назвал «материальной цивилизацией», обширной основой, на которой с XV по XVIII век зарождались рыночная экономика и капитализм:
«Упорно отстаивающее свое присутствие ненасытное прошлое монотонно поглощает хрупкое время людей. И этот пласт застойной истории огромен: к ней в огромном своем большинстве относится сельская жизнь, то есть жизнь 80–90% населения земного шара».
Помимо своего постоянства во времени и массы людей, которую она охватывает, материальная цивилизация определяется слабостью своего отношения к рынку:
«Между „материальной жизнью“ (в смысле очень элементарной экономики) и экономической жизнью располагается поверхность [их] контакта. Это не сплошная плоскость, контакт материализуется в тысячах неприметных точек — рынках, ремесленных мастерских, лавках... Такие точки суть одновременно и точки разрыва: по одну сторону разрыва лежит экономическая жизнь с ее обменами, деньгами, с узловыми точками и средствами более высокого уровня — торговыми городами, биржами или ярмарками; по другую — „материальная жизнь“, не-экономика, живущая под знаком неотвязно ее преследующей самодостаточности. Экономика начинается с порогового уровня меновой стоимости».
Хозяева плантационного хозяйства и рабовладельческого строя в конце концов опасаются, что новые свободные люди ограничат свою деятельность натуральным сельским хозяйством, составляющим основу «материальной цивилизации», описанной Броделем, тем самым уйдя за пределы рынка. В этом отношении они не проявляют ни заботы, ни «интереса» в смысле чуткости к тому бедственному положению, от которого могли бы тогда страдать свободные негры. Их беспокоит не риск бедности, в которую могут впасть негры, а тот факт, что их низкие потребности приведут к тому, что они не будут представлены на рынке труда. Это ситуация самодостаточности, внерыночного производства и, следовательно, отсутствия рынка труда, которую колонисты называют возвращением к варварству и на риск которой они ссылаются, чтобы отсрочить момент отмены рабства. Барон Дюпен, член палаты пэров и делегат Мартиники, резюмирует в одной фразе в мемуаре, опубликованном в 1844 году, колониальную точку зрения:
«Что ж, если бы продукты, которые сегодня являются богатством наших колоний, были заброшены, если бы чернокожие были вынуждены выращивать только продукты питания и только для себя самих, они были бы просто тем, чем сегодня являются чернокожие Сан-Доминго: они вернулись бы, через огрубение и бедность, к варварству».
Власть этого экономического и нравственного мировоззрения сильна: сторонники борьбы с рабством по большей части его разделяют. Однако их подход к будущему негров отличается от подхода колонистов. В то время как последние утверждают, что возврат освобожденных рабов к материальной цивилизации, к не-экономике неизбежен, аболиционисты убеждены, что должным образом стимулированный интерес, спасет их от варварства и позволит удержать их в экономике.