Час от часу не легче. Умер режиссер фильмов «Один дома» и «Клуб «Завтрак» Джон Хьюз. Эпоха уходит. Сначала Майкл Джексон. Теперь он. «Один дома» я могу бесконечно смотреть и с любого момента. Cамый любимый — когда Маколей Калкин стоит перед зеркалом и сообщает, что помыл голову взрослым шампунем.
Жизнь — штука хитрая. Она так и говорит мне: «Пора тебе взрослеть, мой мальчик». А я все ковыряюсь в песочнице. Сегодня важный день. Я должен совершить один из своих обычаев. Вообще, у меня их много, но сегодня один из важных. Я должен решить, кому отдать мою вновь наполнившуюся копилку.
Я тот еще тип. Я как маленькая страна, у которой есть свои обычаи и традиции. Страна Саша. Один из моих обычаев: когда накопятся деньги в копилке, я открываю сундучок и отдаю все, что собрано, просящему на улице. Мне этот обычай кажется идиотским, но я ему следую. Чувствую себя полным уродом, когда выбираю, кому именно отдать мелочь. В прошлый раз я отдал одному мужчине, который в центре города сидит на инвалидной коляске. Ноги у него накрыты одеялом, а на глазах очки. Наверное, он плохо видит, а не то разглядел бы мою физиономию.
Когда отдаю ему деньги, чувствую себя по меньшей мере принцессой Дианой или Биллом Гейтсом. Великий благотворитель раскрыл свой сундук и отдает несметные богатства. Скрудж Макдак, называется. Вообще, стоило бы в банке поменять всю эту мелочь на бумажные деньги, а то как-то неприлично вот так вот вываливать кучу мелочи. Дескать, на́ тебе, что мне негоже. Или это просто мнительность моя. Наверное, стоит отдавать первому попавшемуся. Но есть некоторые ненастоящие нищие. У меня чутье на такие дела. Как-то видел, как один старик, которому я всегда подаю, купил торт. Я все равно ему подаю, но этот торт меня смутил. Хотя, может, он неделю на этот торт собирал.
Еще у меня есть обычай разбираться со своими желаниями. Например, если мне очень хочется две вещи, то я думаю, не слишком ли это жирно, и начинаю говорить небесам, что лучше уж пусть у меня будет одна, но будет. Если я хочу новые джинсы или на концерт каких-нибудь альтернативных британцев, начинаю умерять свои аппетиты и рассуждаю. Небушко, ну пожалуйста, пусть у меня не будет новых штанцов, но зато будет концерт. Я не обижаюсь, если у меня этих штанцов еще долго не будет. Зато у меня будет концерт. Небушко лучше знает, что мне надо. Может, в этих джинсах я бы в историю какую попал или еще что. Я в такие дела верю.
Третий обычай моего государства — никогда никому не говорить, что ты задумал. Или чего ты хочешь. Ну, кроме небушка, конечно. У меня было пару-тройку раз — говорил, что на следующей неделе будет то-то и то-то. И, естественно, ничего не было. Потому что все это в воздух улетело. А в воздухе ветер. И ничего не поделаешь — у него скорость быстрая. Почему я такой мягкий? Неужели это из-за того, что я рос без отца и меня воспитывали женщины? Но ведь не все женщины мягкие. Может, я сам по себе такой? Генетически.
Четвертый обычай немного сентиментальный. Можно подумать, что я романтик, но это бред. Когда я куда-нибудь еду, обязательно беру с собой маленький значок в виде жучка, который мне мама в детстве подарила. Он изрядно обшарпан уже, но все время со мной. Не то чтобы это талисман, нет. Я верю, что он живой. И я с ним даже разговариваю. Иногда кажется, что он единственный, кто меня понимает. Только жук этот вредный. Он все время говорит, что голодный и я его не кормлю. Хотя я его кормлю и никогда о нем не забываю. Я могу сказать ему: иди ко мне. А он скажет: я голодный, ты меня не кормил, я ослаб, поэтому даже доползти до тебя не могу. Он прямо как тот попугай из мультика, который все твердил: всем все привозят, всем все покупают, а мне ничего. Чего уж ему привозить, если я его сам везде вожу.
Пятый обычай у меня совсем старческий. Каждое утро, когда я просыпаюсь, смотрю «Евроньюс». Мне нравится слушать новости по-английски. Я даже почти все понимаю. Еще мне нравятся их яркие картинки. А когда там показывают прогноз погоды и говорят, что сейчас в Лимасоле +33, я представляю себя в белом шезлонге, разглядывающим проходящих мимо туристок. На мне темные очки со стеклами в белой оправе и белые легкие брюки. То, что темные очки создают манящий вид, я понял еще в детстве, когда врезался в сосну на велосипеде со всего разгона. Мне пришлось надеть очки, чтобы никто не видел фингал. Все сразу стали спрашивать, почему я все время в очках, а я придумывал дурацкие ответы, но правду не говорил. Теперь синяка нет, но желание казаться загадочной звездой осталось. Еще я смотрю, какие условия для вылета в аэропортах мира. Как будто я куда-то полечу.
Сегодня, кстати, там показывали еще и температуру моря. И я задумался, почему люди так хотят жить у моря. Я тоже хочу, и мне кажется, я в прошлой жизни там и жил, потому что просто родился с этой мыслью, но речь не об этом. Наверное, потому что наши предки селились у воды. Стирали там белье. Пили воду. Водили живность на водопой. У нас это в генах. Теперь мы тоже рвем кожу изо всех сил, чтобы хотя бы раз в год уехать к морю. А потом у меня появилась ужасная мысль. Например, я приезжаю жить у моря. Любуюсь песком. Глажу воду. Ем рыбу в ресторанчике, где питаются местные, потому что знаю, что там вкуснее. И вот настает момент, когда меня от моря начинает тошнить. Я этого очень боюсь. Ведь тогда мне больше нечего будет хотеть.
А так — я бы жил на маяке на острове. Один. Такой нелюдимый. И чтобы на материке обо мне легенды ходили. Что-то типа: с тех пор, как того угрюмого бородача бросила жена и укатила с заезжим теннисистом на красном «Феррари», он стал жить на маяке и ходить в море. Его теперь только и видят, что с собакой бродячей, старой лодкой, серыми сетями и большой трубкой, набитой дрянным табаком. К нему заходит разве что старый добрый Джордж, который приносит выпить домашнего красного из своего погреба. Никто даже не решается сходить к нему в гости, проведать его. Наверное, он там совсем уже свихнулся, обсуждали бы меня горожане.
То, что творится у меня под окнами дома, стало моим шестым обычаем. Из моей комнаты виден парк. Там большей частью гуляют мамы с детьми, но есть и площадка с горками и прочими экстремальными штуками для велосипедистов. Я всегда хотел чем-то таким заниматься, но боюсь. У меня вселенская тоска по этому делу. Но вместо того, чтобы пойти кататься с этими ребятами, я беру свой старенький «Никон» и начинаю их фотографировать. Даже появились любимые персонажи, и, когда они падают, я расстраиваюсь. Одного я зову Наруто. У него узкие глаза, но он не японец. Он здорово катается. Когда на площадку приходят девчонки, он снимает футболку и начинает кататься. Вся спина в татуировках, местный Джонн Депп. Один раз он так навернулся! Я подумал, что дело совсем плохо. На следующий день он появился с рукой в гипсе. Он приходил туда каждый день. Но потом все прошло, и он снова стал кататься. Фотографии я развешиваю по стенам — у меня их уже очень много. Скоро места свободного не останется. Конечно, больше всего фото с Наруто.
И седьмое — это вообще маразм. Обычно я веду здоровый образ жизни. То есть мяса я почти не ем, газировку не пью, чай зеленый без сахара, соки разные. Но иногда мне невыносимо хочется наесться всякого вредного. Например, копченой колбасы. Тогда я иду в супермаркет рядом с домом и покупаю много ерунды: селедку, газировку, орешки, острых приправ. Потом прихожу домой, с жадностью и очень быстро готовлю из всего этого какое-нибудь варево. Раскладываю еду на столе и начинаю алчно есть. Даже жрать. Потом мне становится очень плохо. Живот раздувается, и я становлюсь похожим на шарик. Только шарики со временем сдуваются. Такими темпами я разнесусь, и морщин моих совсем не будет заметно, потому что их разгладит жир. Самый пик наступает, когда я добираюсь до газировки. Она должна быть обязательно в маленькой стеклянной бутылке. Я еще люблю такую пить, когда снег крупный идет и тепло зимой. И вот когда я выпью половину бутылки, уже больше не хочется. Мне становится совсем дурно, и я снова начинаю здоровый образ жизни. Где-то раз в месяц у меня такие загрузочные дни.
Я собрал в пакет всю мелочь из копилки и двинул на улицу. Решил и правда отдать тому, кто первый попадется. (...) Пакет был тяжеловат, и вообще я хотел поскорее от него избавиться. Нищие всегда радовались, когда я им его отдавал, но мне почему-то все равно было стыдно. Я все-таки решил зайти в банк и поменять монеты на бумажные купюры. В банке на меня странно посмотрели: подумали, наверное, что я сам нищий и принес обменять дневную добычу. Но мои дорогие серьги в ушах убедили их в обратном, и кассирша начала пересчет.