Очерк Сулье «Наведение справок» имеет подзаголовок «По поводу водевиля господ Дюверже и Варена». Водевиль этот, а точнее, по авторскому определению, «комедия в одном акте», был поставлен за четыре дня до публикации очерка, 15 июля 1836 года, на сцене парижского театра Водевиля. Сюжет предельно прост: суетливый отец, выдающий замуж дочь, не желает довериться словам своего старого друга, дающего жениху лестную характеристику, и начинает «наводить справки»: справки оказываются противоречивыми, потому что собеседники по разным причинам скрывают правду, которая в конце концов обнаруживается не благодаря справкам, а благодаря случайностям самой жизни и водевильным кви-про-кво.
Однако очерк Сулье — вовсе не рецензия, а «болтовня по поводу»; собственно о водевиле Сулье не рассказывает ничего, обращаясь, по-видимому, к людям, которые его уже успели посмотреть. Водевиль — только повод для составления целого очерка буквально из ничего. Сначала Сулье «обнажает прием» и демонстрирует, какими методами фельетонист заполняет отведенную ему часть газетной полосы, когда ему нечего сказать. Он перечисляет действенные (и, между прочим, часто использовавшиеся прозаиками 1830-х годов) способы «нагонять» объем: подробнейшие описания, многочисленные абзацы, еще более многочисленные тире, — но умалчивает о том способе, каким пользуется сам. Этот способ — нанизывание однотипных ситуаций сначала внутри одной фразы («Почти всегда именно наведя справки, вы нанимаете в горничные честную девушку, которая будет носить любовные записки вашей жены; именно наведя справки, вы нанимаете кучера, который вас опрокидывает и ломает вам ногу»), а затем внутри собственного «водевиля» о г-не Пеншене.
Фредерик Сулье. Наведение справок // «Пресса», 19.07.1836. Перевод с французского Веры Мильчиной
Мы в самом тяжелом положении, в каком только может оказаться фельетонист. Мы вывели первую строку, но, чтобы довести наш фельетон до конца, нам нужно вывести еще две сотни, а писать нам решительно не о чем, за исключением крохотного водевиля — не спорим, веселого, остроумного, забавного, но при всем желании больше шести строк мы ему посвятить не можем. А написать-то нужно по меньшей мере шесть колонок; разумеется, имей мы хотя бы половину таланта одного из наших собратьев, который заполнил три печатных листа описанием носа одной из своих героинь, отвел четыре листа изображению ямочек на ее щеках, пять листов — ее подбородку, шесть — горизонтальной и вертикальной морщине на ее лбу, и множество томов — ее занавесям, щипцам, коврам, козеткам, диванам и прочим предметам мебели; спору нет, имей мы хотя бы частичку этого прекрасного таланта, водевиль представил бы нам достаточную пищу для шести, девяти и даже десяти колонок. Что же касается прославленного автора, о котором мы говоримИмеется в виду Бальзак; подробность его описаний нередко становилась предметом насмешек и пародий., ему бы этого хватило на собрание из двадцати томов.
Другой выход — прибегнуть к системе абзацев. Система абзацев превосходно работает при написании больших статей, которые оплачиваются по высшей ставке и блистают прежде всего тем, чего в них нет.
— Вам нужно сочинить фельетон?
— Да.
— Черт подери!
— Ох!
— А о чем?
— Понятия не имею.
— Да ну?
— Клянусь!
— Досадно.
— Серьезно?
— Что-что?
— Я не расслышал.
На профессиональном языке это называется проветрить текст; за каждую такую строку, между прочим, автору платят 50 сантимов. Но подобные вольности позволены только великим мастерам. Скромные дебютанты вроде нас за подобные штуки будут безжалостно освистаны. В литературе за пробелы между строками и между словами платят только гению; самыми большими своими успехами гении обязаны пробелам между строками и между словами. Пробелы — вот истинный предмет чаяний всех литераторов.
Еще одно неплохое средство — тире. Вы, может быть, не знаете, как им пользоваться; вот вам образец: «Она — Амелия — мы не забыли ее имя — прелестное имя — могущество имени безгранично — она встала и — со слезами в голосе и немыми глазами — несчастная! — мы ведь помним, сколько она выстрадала — бедная жертва отвечала. — — —». Конечно, тире сильно уступает пробелу, но не стоит пренебрегать и им; из всех средств, к каким можно прибегнуть, это самое почтенное. У автора можно отнять сюжет и мысли, это разрешено, ведь и сюжеты, и мысли имеются в той или иной степени у всех на свете, но тире! Тире — это совсем другое дело, тире — это весь писатель, его индивидуальность, его гений, его колорит, его отпечаток. Уберите из иных книг тире, и всего их очарования, всей их оригинальности как не бывало. Итак, отнесемся к тире с почтением. Пускай тире станет тираном, возводящим непроходимую стену между нами и высокотиражными гениями.
Что же нам остается для изготовления фельетона? Нам остается наводить справки. Наводить справки! Да знаете ли вы, что при ближайшем рассмотрении выясняется: наведение справок — половина романа нашей жизни, им заполнены ее самые смехотворные и самые серьезные, самые прелестные и самые гибельные страницы? В биографии всякого человека встречается такое наведение справок, которое предопределило его падение или его возвышение. Почти всегда именно наведя справки, вы нанимаете в горничные честную девушку, которая будет носить записки вашей жены к ее любовнику; именно наведя справки, вы прибегаете к услугам кучера, который вас опрокидывает и ломает вам ногу; именно наведя справки, вы учитываете вексель, платимый по приказанию, и никогда не получаете по нему денег; именно наведя справки, берете на службу приказчика, который вас обворовывает, и открываете двери вашего салона юношам из хорошей семьи, которые крадут у вас серебряные ложки, и проч., и проч.
Чудная вещь — та доверчивость, с какой парижский буржуа дает и принимает самые лестные справки обо всех на свете; мы не хотим никого обидеть, но у ФиескиПрежде чем стать организатором покушения на короля Луи-Филиппа в июле 1835 года, в результате которого король уцелел, но погибли 18 человек из его свиты, Жозеф (Джузеппе) Фиески служил полицейским осведомителем по рекомендации депутата и полковника национальной гвардии Гаспара Лавока. были наилучшие рекомендации.
Это приводит мне на память историю некоего г-на Пеншене, о котором мне было поручено навести как можно более точные справки.
Отец одного из моих друзей написал мне, что его сын хочет жениться на некоей мадемуазель Изоре Пеншене, дочери г-жи вдовы Пеншене. «Мать и дочь, я полагаю, женщины порядочные, но мне хотелось бы знать, что представлял собой покойный г-н Пеншене, какого он был рода и какую память по себе оставил». Я очень мало знал г-жу Пеншене; впрочем, мне доводилось несколько раз видеть ее в свете, и меня поразила ее манера говорить о муже.
Если в ее присутствии рассказывали о подвиге некоего человека, который бросился в воду, чтобы спасти кирасира, тотчас оказывалось, что ее муж спас двух кирасиров. Однажды я упомянул полковника Сура, который при Ватерлоо был ранен десять раз. — «Ах, сударь, — подхватила она, — мой муж был ранен одиннадцать».
Скажите: «Вчера я едва не попал под колеса фиакра», она ответит: «Ах сударь, моего мужа однажды принесли домой едва живого. Он попал под колеса двух фиакров».
Скажите: «Я позавчера проиграл пятьсот франков в буйотБуйот — азартная карточная игра.», она откликнется: «Мой муж однажды проиграл пять тысяч».
Скажите: «Мой отец был знаком с Робеспьером», она продолжит: «Мой муж был его закадычным другом».
Казалось бы, бесполезно наводить справки о человеке, о котором его жена сообщает по любому поводу такое множество подробностей. Но, поразмыслив, собрав воедино все рассказы г-жи Пеншене, я заметил, что знаю почти все, что совершил г-н Пеншене, но не понимаю, кем он был. Я принялся за дело и обратился не к кому иному, как к кюре того прихода, где проживает г-жа Пеншене. Узнав о цели моего визита, почтенный старец отвечал: «Г-жа Пеншене — женщина набожная, а дочь ее — воплощенная невинность. Что же до г-на Пеншене, он был человек порядочный и завещал крупную сумму больницам своего родного города».
— Превосходно. А когда это случилось?
— Не могу сказать наверняка. К тому времени когда вдова г-на Пеншене поселилась в моем приходе, он уже умер; но я знаю, что все поминают его добрым словом.
Сведения эти показались мне вполне удовлетворительными, однако я все-таки решил навестить владельца дома, где живет г-жа Пеншене, отставного военного, человека очень прямого и честного. Узнав, что меня интересует, старый майор отвечал:
— Пеншене был человек порядочный; у г-жи Пеншене в гостиной висит его портрет: никогда не видел лица более благородного и открытого.
— Так вы лично его не знали?
— Нет. Он служил в Испании и был убит при Саламанке в ту пору, когда я воевал в России. Но я знаю, что он был храбрец: жена рассказывает о множестве его подвигов.
— В каком полку он служил?
— Точно не скажу; но это не важно, он был бравый солдат; если бы в 1814 году нашлось много таких, как он, мы бы показали пруссакам!
Я узнал о г-не Пеншене уже достаточно для того, чтобы дать отчет отцу моего друга, но мне хотелось больше точности, и я решил повидать нотариуса г-жи Пеншене.
— Все, что я могу вам сказать, — отвечал он, — это что г-н Пеншене оставил дочери двести тысяч франков, которые пойдут ей на приданое. Когда г-жа Пеншене переехала в Париж, она доверила мне эту сумму, сказав, что это деньги, доставшиеся мадемуазель Изоре от покойного отца.
Что может быть лучше: человек, завещавший крупную сумму больницам, убитый при Саламанке, оставивший дочери двести тысяч франков? Я сообщил отцу моего друга, что дочь г-на Пеншене — партия во всех отношениях достойная, и отец ответил согласием. Друг мой был вне себя от радости, а г-жа Пеншене воскликнула: «Ах, как счастлив был бы мой бедный Пеншене увидеть блаженство его дочери!».
Наконец дело дошло до подписания бумаг, и мне поручили узнать у г-жи Пеншене имя ее покойного супруга. К счастью, я был с ней наедине, когда задал этот вопрос, и никто другой не увидел того отчаяния, в какое мой вопрос поверг эту превосходную женщину. Она побледнела, стала лепетать что-то невнятное и в конце концов разрыдалась.
— Увы! — вскричал я. — Неужели г-н Пеншене совершил какую-то низость?
— Конечно нет.
— Быть может, он обманул вас?
— Он! Ни в малейшей степени.
— А может быть, он жив?
— Не думаю.
— Но в таком случае отчего это смущение, этот ужас, эти слезы — ведь я всего-навсего спросил у вас имя и свидетельство о рождении господина Пеншене?
— Да оттого, что г-на Пеншене никогда не существовало, — воскликнула вдова.
— Как же это может быть: г-жа Пеншене существует, а господина Пеншене никогда не существовало?
— Выслушайте меня. В 1814 году я жила в одном из городов, которые стали добычей пруссаков. Ночью они ворвались в дом моего отца и убили его. А меня... (Г-жа Пеншене покраснела. Я опустил глаза. Она продолжала.) После этого ужасного несчастья я покинула родной город. Меня звали мадемуазель Пеншене. После рождения дочери я стала звать себя г-жой Пеншене. Это имя помогло мне избежать клеветы и злословия. Я считалась вдовой господина Пеншене. Но увы! несмотря на мою сдержанность, со мной часто заговаривали о моем муже; я отвечала, как могла; постепенно я сочинила ему биографию; я решила, что отец моей дочери не может не быть человеком почтенным, и стала рассказывать о его прекрасных поступках. Когда кто-то спросил меня, походит ли на него моя дочь, я нарисовала портрет г-на Пеншене, каким бы мне хотелось его видеть, и повесила его у себя в гостиной. Скажу как на духу: за те двадцать лет, что я рассказываю эти сказки, я уверовала в реальность господина Пеншене; я его вижу и слышу, я его вспоминаю, порой я даже его оплакиваю. Бедный Пеншене!..
Я оторопел. Но ведь юноша и девушка любили друг друга. Я ничего не скрыл от отца моего друга; он был человек умный и не взял своего слова назад; он ответил мне так: «Меня вполне устраивают первые сведения, полученные о господине Пеншене; они так благоприятны, что мне нет нужды в других». Мой друг женился на мадемуазель Пеншене, а господин Пеншене по-прежнему пользуется всеобщим уважением.
Если этот анекдот, за достоверность которого я ручаюсь, бросает тень на наведение справок, тысячи других анекдотов способны возвратить к нему доверие. Фантастические существа вроде господина Пеншене редки, зато если вы имеете несчастье существовать взаправду, друзья ваши не замедлят предоставить о вас такие справки, которые будут мало чем отличаться от доноса.
В результате наведения справок вся жизнь претерпевает удивительные превращения. Человек, о котором навели справки, оказывается совершенно неузнаваемым. Предположим, ваш очаровательный спаниель испугал кота вашего привратника; вы решили сменить квартиру и новый ваш домовладелец наводит о вас справки.
— Ах, сударь! — восклицает привратник. — Возьмите этого жильца себе, весь наш дом будет счастлив от него избавиться. Он содержит целую свору собак, которые гадят на лестнице.
А если полиция справляется о ваших политических убеждениях, один из соседей отвечает: «Он республиканец». — «Неужели?» — «Наверняка; ведь он отрастил усы и увиливает от дежурства в национальной гвардии».
Запрашиваемые сведения бывают порой куда более оригинальны, чем сведения сообщаемые. Несколько лет назад некий депутат собирал для своего друга, мечтающего об избрании во Французскую академию, голоса академиков. Придя к одному из наиболее могущественных членов этой корпорации, он начинает перечислять ему сочинения своего кандидата; он напоминает о его успехах и доказывает его превосходство над соперниками.
— Превосходно, — говорит академик, — я с вами согласен; но скажите, как ведет себя его жена?
— Кто, простите? Его жена?
— Да-да; говорят, что она немного легкомысленна?
— Во-первых, это меня не касается, а во-вторых, я не понимаю, отчего вы меня об этом спрашиваете.
— Я вас об этом спрашиваю, потому что нам в академии это не нужно.
— Что именно вам не нужно?
— Разве не ясно? Вы ведь знаете, какими насмешками нас осыпают. Называют нас мумиями, париками, тупицами, но есть упреки, которых нам пока еще не бросили!.. Принять кандидата, у которого жена не без греха, это значит дать пищу для новых шуточек. Если вы поклянетесь, что у жены вашего друга нет любовников, можете рассчитывать на мой голос.
Депутат пожал плечами, поскольку он меньше чем кто бы то ни было мог дать такую клятву, и муж не стал академиком.
Если к перечисленным сведениям вы прибавите те, какие собирает министр прежде чем назначить супрефекта, те, какие собирает миллионер прежде чем дать взаймы сто экю, те, какие собирает портной прежде чем начать одевать щеголя, те, какие собирает полнеющая женщина относительно лучших мастериц, изготовляющих корсеты, те, какие собирает читатель, прежде чем открыть книгу неизвестного автора; если вы припомните все сведения, какие когда-либо собирали вы или какие собирали о вас, вы увидите, что наведение справок способно дать пищу не для одного водевиля и одного фельетона, а для целого десятка водевилей и фельетонов.