Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Сакагути Анго, Ода Сакуноскэ и Осаму Дадзай. Гудбай. СПб.: Icebook, 2023. Перевод с японского Лизы Кизымишиной и др.
Говорят, что Осака — город без деревьев, но многие воспоминания моего детства удивительным образом связаны именно с деревьями.
Это и старые деревья камфоры на территории святилища Икутама, к которым я боялся приближаться, поскольку поговаривали, что там живет змея, и гинкго, на ветвях которого я сушил промокшую одежду, после того как свалился в пруд с лотосами в святилище Китамуки Хатиман, и старые сосны в храме в районе Накадэра — их ствол сливался с цветом сидящих на них цикад, — и лесные массивы, покрывавшие зеленым ковром холмы Гэнсёдзи и Кутинаха… Нет, в моем родном городе точно были деревья. По крайней мере, насколько я помню, в Осаке их было много.
Если вы поднимитесь на крышу одного из зданий в районе Сэннитимаэ, с которых открывается прекрасный вид на окрестности, то с восточной стороны с севера на юг перед вашим взором предстанут возвышенности Коцу, Икутама и Юхигаока — правда ведь, что даже приглушенная дымка и пыль не скроют густой зелени, безмолвной и наполненной столетним спокойствием?
В народе это место называют Уэмати — Высокий город. Мы, выросшие в Высоком городе, говорили: «Пошел вниз», когда направлялись в районы Сэнба, Симаноути и Сэннитимаэ, но у нас не было противопоставления нижнего и верхнего города, как в столице. Это место называли Высоким городом просто потому, что оно находилось на возвышенности, — не сравнивая с холмистым, но куда более престижным районом Яманотэ в Токио. Осакские поселения на холмах возникали вокруг монастырей, и в Уэмати располагалось святилище Кодзу, про которое писали «На высокий дворец я поднялся и вижу». Разумеется, здесь гордились тем, что хранят древние традиции, и действительно тут чувствовалась особая атмосфера, однако на главной улице перед святилищем Кодзу, в районе Бабасаки у храма Икутама или около переулка Гатаро в Накадэра уже витал дух свободы осакского Нижнего города, совсем непохожий на атмосферу далеких временен Гэнроку. Так что хоть мы родились в Верхнем городе, но в чем-то были воспитаны в духе Нижнего.
У нас в районе было множество переулков — а значит, и бедняков. Здесь много холмов, что неудивительно, ведь местность расположена на возвышенности. Когда мы говорили: «Пойти вниз», то имели в виду спуститься вниз на запад. Из множества названий на ум приходят Дзидзо, Гэнсёдзи, Аидзэн, Кутинава — лишь записывая их на бумаге, испытываю прилив ностальгии. Но с особенной сентиментальностью я вспоминаю холм Кутинава.
Слово «кутинава» на осакском диалекте означает «змея». Мощенная старым камнем дорожка, ведущая на холм Кутинава, и впрямь извивается среди деревьев, подобно змее. Если скажешь: «Холм змеи», то выйдет как-то невыразительно, а вот название Кутинава и нужную атмосферу передает, и звучит интересно, а потому, когда думаешь о холмах Осаки, именно этот первым приходит в голову. Однако в свои подростковые годы я не придавал особого значения слову «кутинава» — мои неясные мысли юности были обращены к вершине, которая назвалась Юхигаока — холм заходящего солнца. Наверное, слово «юхигаока» возникло еще в стародавние времена. Вероятно, когда в прошлом люди глядели с этой возвышенности на запад, им открывался прекрасный вид на то, как солнце заходит в залив Нанива. Если я не ошибаюсь, Фудзивара-но Иэтака сложил об этом стих:
«Если дал обет,
приеду в деревню в Нанива,
может, увижу заходящее солнце в волнах».
Думаю, возвышенности было суждено получить название Юхигаока — холм заходящего солнца.
Однако вернемся к моим детским годам. Тогда я не интересовался этими преданиями прошлого, и мои юношеские чувства втайне будоражило то, что на полпути к вершине холма Кутинава находилась женская школа «Юхигаока». До сих пор с ностальгией вспоминаю, как по вечерам, стоя на вершине, я ни с того ни с сего замирал, наблюдая, как мне навстречу по холму поднимаются ученицы в школьной форме. Я неожиданно краснел — мое лицо вспыхивало, будто впитывая лучи заходящего солнца.
Тогда я учился в средней школе, расположенной неподалеку от святилища Кодзу, а после выпускного поступил в старшую школу в Киото, и моя юность прошла в квартале Ёсида. Для старшеклассника, редко приезжающего домой, даже вечерние ярмарки в Комагаикэ и Эноки, которые нравились мне в детстве, стали всего лишь дешевым зрелищем — будто стертые старые сёдзи. В последующие школьные годы я потерял родителей и в итоге решил законсервировать пустеющий дом и почти перестал появляться в квартале Уэмати. Поскольку я был холостым, то скоро привык к полной переездов жизни скитальца, и мысли о родном местечке покинули меня. Позднее я описал этот квартал в нескольких своих произведениях, однако эти истории полны выдумки — не могу сказать, что изобразил то, каким Уэмати был в реальности. Хоть я писал об этом квартале, но честно говоря даже и не думал действительно посетить его. Вот до чего ленивым я был.
Тем не менее ранней весной прошлого года мне пришлось отправиться по делам в районную администрацию по месту прописки. Путь в учреждение лежал через этот квартал. Впервые за десять лет мне выдался случай посетить родные места, поэтому я немного поддался эмоциям. Как бы между делом я задумался, по какой бы дороге подняться к кварталу, но ноги сами направились по холму Кутинава. По-видимому, школа «Юхигаока» куда-то переехала — сейчас на здании красовалась вывеска «Частная школа для мальчиков».
Лишь однажды во время учебы в средней школе я побывал за этими воротами, которые обычно были для меня закрытыми. Тогда в женской школе «Юхигаока» начал работать баскетбольный клуб, и лучших игроков нашей школы попросили провести показательную тренировку. Одно из простых событий беззаботной юности, которые часто бывали в те годы. Команда моей школы тогда занимала хорошую позицию в рейтинге по баскетболу, такую же как средняя школа «Вакаяма» по части бейсбола. Я был в команде всего четвертый день, но, несмотря на это, без всякого стеснения проследовал за сильными игроками через ворота школы «Юхигаока». По случайному совпадению среди учениц, которых мы тренировали, была очень красивая девочка по имени Мидзухара — я ее знал, хотя мы и не были знакомы. Меня переполнило волнение. Не знаю, что Мидзухара подумала, видя, как я неловко подаю мяч, — назвался экспертом, а сам играю хуже, чем девочки, которых должен учить. После этого я бросил баскетбол и больше ни разу не проходил через ворота этой школы.
Предаваясь этим воспоминаниям, я поднялся по склону. На вершине холма располагался переулок. Если пересечь его и повернуть на юг, то можно дойти до храма Ситэннодзи, а оглянешься на север — увидишь святилище Икутама. На этой дороге, связывающей синтоистское святилище и буддийский храм, воздух, как запахом плесени, пропитан духом традиций, и даже простая вывеска, висящая перед лавкой ремесленника, вырезающего буддийские статуи, на которой высечено одно лишь «Мастер», казалась как нельзя лучше подходящей этому месту из-за своей старости. Я убедился, что квартал удивительно мало изменился за десять лет моего отсутствия. Повернув на север и направившись к переулку Гатаро Ёкомати, я с радостью отметил, что встретившиеся мне по пути храмы, дома и деревья находились на своих прежних местах, а облик квартала ничуть не изменился. Однако дома́ стали как будто ниже, и появилось ощущение, что я иду по странному, вымышленному району. Должно быть, дело в том, что я уже не такой маленький, каким был прежде.
Рядом с магазином сладостей была аптека. Около нее располагалась общественная баня. Затем находилась парикмахерская. Дальше — магазин буддийских алтарей. Сбоку размещалась лавка бондаря. Рядом — лавка, где торговали именными табличками. Дальше… «Вот тебе на! — удивился я, дойдя сюда. — Книжного больше нет».
Местный книжный назывался «Дзэнсёдо» — «Зал хороших книг». Я был фанатом журналов «Клуб молодежи» и «Башня муравьев» и даже отправлял им свои рассказы в рубрику «Письма читателей». Когда приближался выпуск нового номера, я по два-три раза на день приходил сюда, надеясь, что напечатали смешную историю, которую я отослал. В «Дзэнсёдо» продавали подержанные экземпляры и книги в мягких обложках от издательства «Татикава», а еще можно было взять литературу напрокат. Я был обычным шестиклассником, зарывался в книги и читал с упоением — рассказ «Честный человек» Куникиды Доппо, роман «Дым» Мориты Сохэй, повесть «Потомок Каина» Арисимы Такэо… Из-за своей увлеченности я забывал об уроках и с больши́м трудом смог перейти в среднюю школу.
«Дзэнсёдо» уже нет. У владельца магазина был большой нос — на эту его особенность я всегда обращал внимание, когда приносил сюда для продажи старые книги. Я вспоминал это, неподвижно стоя перед зданием бывшего «Дзэнсёдо», где сейчас располагалась вывеска «Популярная музыка Яно». Старик из соседней мастерской табличек отвлекся, прервав отточенные за долгие годы работы движения руки, и бросил на меня взгляд. Я вспомнил его усыпанное бородавками лицо и начал подходить ближе, чтобы поздороваться, но старик, не обращая на меня внимания и задумавшись о чем-то своем, снял очки и прошел во внутреннюю часть дома. Появилось ощущение, будто меня оттолкнули, и я сразу решил зайти в «Популярную музыку Яно». Еще оставалось время до назначенного приема в районной администрации.
В магазине было темновато. После дневного света переулка я мало что видел и оторопел от неожиданного полумрака, но сразу заметил посмертную маску Бетховена и спасательный жилет, которые выделялись на стене яркими белыми пятнами. По мне, они странновато выглядели в магазине, который специализировался на продаже, покупке и обмене раритетных пластинок, но затем мое внимание привлек владелец лавки, который к этому времени появился передо мной. Сначала я не мог его хорошо разглядеть, но постепенно глаза привыкли к освещению, и я с удивлением понял, лицо мужчины мне знакомо, но не мог вспомнить, где видел этого человека. Он определенно не прежний владелец «Дзэнсёдо», так как у него не очень большой нос, а губы пухлые и крупные. При разговоре он шлепал ими как золотая рыба, хватающая корм, и я поймал себя на мысли, что этот мужчина напоминает мне актера Токугаву Мусэй. Но все же осталось чувство, что мы встречались в реальности. Возможно, в какой-нибудь общественной бане… На вид ему было лет за пятьдесят, и уж точно не выглядел он как владелец франтовского магазина модных пластинок. Если подумать, то и сам этот современный магазин неуместно смотрится в здешнем районе. Очень уж странное сочетание: иду средь бела дня в администрацию через квартал детства и тут погрузился в прослушивание музыкальных пластинок. Сходу подойти к владельцу магазина и спросить о «Дзэнсёдо» или жизни квартала было неловко, поэтому я молча прослушал несколько записей.
Вспомнилось, как однажды за свою смешную историю я получил в подарок от журнала «Клуб молодежи» гармошку с двадцатью четырьмя отверстиями, а уже в средней школе записался на уроки игры на ней в клуб «Лимонад» и на какое-то время сильно увлекся музыкой. Тут я почувствовал жажду и попросил у хозяина магазина воды. «Да, сейчас!» — с этими словами мужчина скрылся во внутренней части магазина, и пока его не было, я достал из кармана кошелек и украдкой заглянул внутрь. Моментально вернувшись, хозяин магазина поставил стакан передо мной, не забыв перед этим наскоро протереть стол.
Я купил несколько пластинок и собирался было выйти, но на улице пошел дождь. Я подождал, надеясь, что этот грибной дождь скоро закончится, однако погода не улучшалась, напротив, разошлась вовсю. Заметив, что я поглядываю на часы, владелец магазина предложил мне зонт: «Возьмите, если торопитесь». Садясь в городской трамвай по дороге из администрации, я заметил личную печать «Яно», стоявшую на сложенном зонте. «Яно — точно ведь!» — лишь теперь вспомнил я этого человека.
В киотском квартале Ёсида, где жило много студентов, было заведение западной кухни «Яно Сэйёкэн». Я понял, что его владелец и одолживший мне зонт мужчина из магазина пластинок — один и тот же человек. Мы виделись раньше, но ведь прошло уже целых десять лет, и мне сходу не удалось его вспомнить. А сейчас в одно мгновение на меня нахлынуло множество воспоминаний. Еще со студенчества, отправляясь выпить или за покупками, я не проверял, сколько денег лежит в кошельке, и не раз мне приходилось краснеть, когда не хватало. В такие моменты хозяин «Яно Сэйёкэн» великодушно разрешал мне принести деньги позже, когда мне будет удобно. Фирменным блюдом ресторана считался свиной эскалоп, но и другие кушанья готовили вкусно. Особенно удавались маринованные овощи, а сельдерей всегда подавали бесплатно. Кроме того, каждый месяц владелец заведения покупал для своих клиентов новую музыкальную пластинку.
— Если задуматься, то весьма удивительно, что у вас так много пластинок с западной музыкой, которую любили студенты, — сказал я мужчине, когда зашел дней через десять, чтобы вернуть зонт.
— А, так это вы! Я сразу подумал, что мы встречались где-то раньше. Вы очень изменились, — ответил мужчина, не из вежливости, а впрямь меня узнав.
— У меня вообще необычная судьба… — начал он рассказ о своей жизни.
Владелец магазина поведал, что раньше был моряком — еще в детстве его наняли на судно, которое ходило в европейские страны. Он работал и кочегаром, и мойщиком посуды на кухне, и коком, а в сорок лет сошел на берег и открыл в киотском квартале Ёсида ресторан европейской кухни. Однако он слишком полагался на свои кулинарные навыки — совсем не задумывался о прибыли и будто бы удовольствия ради почти задаром кормил студентов вкусной едой из лучших продуктов. О выручке он не заботился — с каждым месяцем убытки росли, и в конце концов ресторан разорился. Когда удалось расплатиться с долгами, у него осталась только огромная коллекция пластинок, которые мужчина, не скупясь, покупал каждый месяц, чтобы ставить для студентов. Вот с ними расставаться было жаль, и при переезде в Осаку мужчина забрал пластинки с собой — впоследствии это и подтолкнуло его открыть музыкальный магазин.
— И знаете, я открыл дело в таком захолустье не потому, что надеялся заработать, а оттого, что тут дешевая аренда и сборы. Эх, если уж начинаешь о таком задумываться, значит, плохой из тебя торговец, — неожиданно сыронизировал над собой мужчина. — У меня был и ресторан, и магазин пластинок, и хоть тружусь я не покладая рук, от моей работы никому пользы нет. Может, вернуться на берег тогда, в сорок лет, было ошибкой. Пожалуй, уже и жалею, что повесил эту штуку тут как украшение, — он указал на спасательный жилет, висящий на стене. — Хотя мне еще только пятьдесят три…
Не успел он договорить, как в магазин зашел мальчик со школьным ранцем за спиной.
— Симбо, поздоровайся, — сказал мужчина, но паренек быстро скрылся в глубине дома.
— Он не слишком разговорчив, — извинился мой собеседник, и голос его звучал радостно. Неожиданно он перешел на шепот: — Мальчик скоро в среднюю школу пойдет, но он тихоня, не то что я, поэтому переживаю за его результат на устном экзамене.
— У вас, кажется, двое детей… — начал я.
— Вы помните мою старшую дочь? Ей тогда было столько же лет, сколько сейчас Синбо, сейчас она уже окончила школу и работает в фирме в районе Китахама, — снова заговорил он обычным тоном.
Я собирался уйти, но в очередной раз начался дождь.
— Кажется, я приношу дожди с собой, — проговорил я, смущенно улыбнувшись, и вновь позаимствовал зонт, который пришел вернуть. Я посмеялся про себя тому, как волей судьбы зонт связал меня с этим кварталом, ведь мне придется заглянуть сюда снова, чтобы вернуть вещицу. И если уж говорить о провидении, еще более неожиданным поворотом судьбы было само существование магазина пластинок в квартале моего раннего детства — то, как киотский Ёсида, где прошла вторая часть моей юности, перенесся сюда и как эти места встретились. Спускаясь под дождем по склону Кутинава, я вспоминал о тех далеких и таких разных временах моей жизни, которые накладывались друг на друга, как изображения на фотографии с двойной экспозицией.
Примерно через две недели я пришел вернуть зонт, и владелец магазина, увидев меня, сразу рассказал, что его сын Симбо провалил экзамен в среднюю школу
— Неужели такой огромный конкурс? — удивился я, а затем попытался утешить мужчину: — Ничего, он может еще раз попытаться в следующем году.
Но тот как ни в чем не бывало заявил, что уже убедил сына отказаться от учения и устроиться доставщиком газет. Я опешил от такого поворота, но мужчина объяснил, что, по его мнению, для дочери полезно было закончить хотя бы женскую школу, ведь девушкам без образования трудно найти хорошего мужа. А вот мальчик — другое дело: если будет трудиться, то даже без учения сможет найти себя в обществе и стать полезным.
— Поэтому я заставил его бросить учебу — все равно это не по его части — и устроиться разносить газеты, чтобы мальчик научился работать. Уверен, если с детства приучать тело к труду, то ребенок вырастет приличным человеком!
По дороге домой, спускаясь в сумерках по каменным ступеням холма Кутинава, я столкнулся с мальчиком, который шел наверх и нес кипу газет под мышкой. Он резко опустил голову, да так и прошел мимо, не поднимая взгляда. Я узнал в нем Симбо.
После этой встречи я несколько раз видел, как мальчик, устало волоча ноги, возвращался в магазин после работы. Молча открывал стеклянную дверь и, войдя внутрь, незаметно скрывался в доме, не перекинувшись с отцом ни единым словом. Слушая пластинку, я размышлял: то ли мальчик избегал разговоров в моем присутствии, то ли просто был неразговорчивым. Немного узкие брови не портили его довольно приятное лицо, а голые ноги в шортах были белыми, как у девочки. Когда Симбо возвращался домой, я всегда просил хозяина магазина остановить музыку. Делал я это для того, чтобы дать мужчине возможность окликнуть проходящего мимо сына — позвать мальчика в общественную баню или предложить ему сладостей, которые попались в продовольственных пайках. Предложения отца обычно встречались односложными ответами, но я был наивно очарован теплотой их отношений, которая завораживала меня сильнее музыки.
С наступлением лета начались военные сборы и тренировки для военных запаса от «Союза резервистов», да и дела на работе навалились, поэтому я долгое время не появлялся в магазине. Дочь его владельца рассказала мне, что первого июля в храме Айдзэндо неподалеку от Юхигаока будет фестиваль. В этот день девушкам из осакских семей ее возраста впервые можно было надеть свои праздничные кимоно и пойти помолиться божеству Айдзэ Мё-О. Однако на праздник я попасть не смог.
Девятого июля был летний фестиваль в храме Икутама. К тому времени военные сборы уже закончились, и я решил впервые за десять лет пойти на фестиваль и пригласил Симбо составить мне компанию. С радостью и нетерпением представлял, как куплю мальчику вкусностей из тележки-магазинчика, которые работают до поздней ночи, и поэтому специально заглянул к ним в лавку именно вечером. К сожалению, мне рассказали, что накануне Симбо неожиданно забрали работать на завод в Нагою и теперь он живет там в фабричном общежитии. Я передал отцу мальчика таблетки метаболина, которые прикупил в аптеке по дороге в магазин, с просьбой отослать подарок Симбо и, даже не послушав музыкальных записей, ушел на фестиваль в одиночку.
После этого у меня снова прибавилось работы, и мысли о магазинчике отошли на второй план, а вскоре лето закончилось. Блуждающих насекомых, залетающих в мою комнату, я прихлопывал веером, полагая, что это летние жучки, однако погибали они с приглушенным стрекотанием, полном осенней печали. В один из дней мне пришла открытка из магазина пластинок — судя по подчерку, писала дочь владельца. Девушка сообщила, что они нашли пластинку, которую я искал, и приглашали зайти за ней в любое удобное время.
Это была старая запись Шарля Панзера, который исполнял песню Анри Дюпарка «Приглашение к путешествию», написанную на стихи Бодлера. Такая пластинка была у меня, когда я жил в Киото, но ее нечаянно сломала одна девушка, иногда приходившая ко мне в гости. Наверное, она очень распереживалась, потому что после случившегося больше не навещала меня. Она была коренастой, сильно близорукой девушкой. Спустя два года я столкнулся с ее младшей сестрой, которая почему-то тоже знала меня. Она рассказала, что моя приятельница умерла, и на меня нахлынули воспоминания о днях, которых уже не вернуть. Именно поэтому эта пластинка так важна для меня. Я посвятил себя писательскому ремеслу, которое неразрывно связано с воспоминаниями о юности, но, погрузившись в работу, напротив, надолго позабыл о своей молодости. Глядя на открытку из магазина, я внезапно почувствовал тоску по прошлому и впервые за долгое время направился на холм Кутинава.
Вот только, когда я пришел в магазин, хозяина на месте не оказалось — была только его дочь, которая рассказала, что отец накануне вечером уехал в Нагою, но, к счастью, как раз в воскресенье у нее выходной, поэтому девушка смогла присмотреть за лавкой. После дальнейших расспросов она пояснила, что вчера Симбо вернулся домой, не получив на заводе отпуска. За день до этого мальчик сидел в общежитии, вслушиваясь в звуки дождя, и вдруг ощутил тоску по родному дому, и ему захотелось оказаться рядом с отцом и сестрой. Он впервые испытал такие чувства и не смог удержаться — слишком уж сильными они были. Мальчик оправдывался, мол, сам не знает, как очутился в поезде на следующий день. Однако отец его не слушал — посадил сына на вечерний рейс, даже не дав ему переночевать дома, а сам поехал вместе с мальчиком — проследить, чтобы тот доехал прямо до Нагои.
— Мне так жалко брата — отец даже на ночь не разрешил остаться, — призналась девушка вполне по-взрослому, под стать своим двадцати пяти годам.
Она была уже немного старовата для замужества, но в ее кристально чистом взгляде еще сохранилось выражение беззаботной молодости, и она не утратила того облика юной первокурсницы, который я помню со времен наших встреч в Киото. Меня поразила нежность и искренняя любовь к брату, о котором она говорила с такой чуткостью, но подозреваю, что отец, которому шел пятый десяток, был привязан к сыну гораздо сильнее. Девушка рассказала, что, перед тем как сесть в поезд до Нагои, отец достал старый нож, которым пользовался в те годы, когда работал поваром, и сам приготовил сыну обед бэнто в дорогу.
У меня на душе потеплело от этого проявления отцовской любви, но, когда дней через десять я снова наведался в магазин, владелец, лишь завидев меня, заявил, что Симбо никуда не годится и с ходу начал жаловаться на сына. Мужчина рассказал, что мальчик вроде бы одумался и вернулся на работу, но домой почти каждый день приходят письма, в которых он говорит, как сильно скучает по родным.
— Раз уж поехал работать, какой смысл теперь думать о доме? Я вот жил на корабле с самого детства и до сорока лет, но, в какие бы моря меня ни заносило, ни разу я не вел себя как девчонка! Вот он дурак! — накинулся на меня мужчина с невероятно гневными речами, которые резали как удары розги.
Я возвращался домой уже в сумерках и, проходя мимо храмов, неожиданно почувствовал запах османтуса.
Наступила зима. Я узнал, что история повторилась: Симбо вновь вернулся домой из Нагои — его отругали и послали обратно. Мое сердце в очередной раз защемило от жалости. После этого мне долго не удавалось попасть в магазин пластинок. Время от времени я задумывался: как там поживают владелец магазина и его дочь, усердно ли трудится Симбо на своем заводе? Еще я немного волновался, ведь, наверное, хозяева магазина грустят, что их постоянный посетитель внезапно перестал заходить. Но все же я по натуре домосед, да и все мои жизненные силы уходили на работу. Я не торопился с визитом, хотя знал, что должен навестить хозяина магазина и его дочь. Но по какой-то причине холм Кутинава стал казаться мне слишком далеким. Так воспоминания о магазине пластинок унеслись в прошлое, и год подходил к концу.
В декабре всегда тянет к людям. Я уже было решил не навещать семью из музыкальной лавки в этом году, но неожиданно подумал, что с моей стороны это будет неправильно, и мной овладело непреодолимое желание увидеться с ними. А потому, хоть я был немного простужен, все же поднялся на холм Кутинава. По дороге вверх я снял маску и остановился передохнуть, а когда дошел до лавки, обнаружил, что входная дверь закрыта, а снаружи висит объявление «Мы закрыты в связи со сложившимися обстоятельствами». Решив, что хозяева внутри, я постучался, но никто не открыл. На двери висел железный замок. Это было немного странно, и я решил спросить у старика из соседней лавки с табличками, куда делась семья из магазина — переехали, что ли? И узнал, что они теперь в Нагои.
— Нагоя — это там, где живет их сын? — уточнил я.
— Верно, — кивнул старик. — Симбо все скучал по домашним и хотел вернуться, сколько бы его ни уговаривали. Его отец долго думал и в конце концов решил всей семьей переехать в Нагою к мальчику, жить с ним под одной крышей и вместе работать — тогда сын перестанет грустить по дому. Только так можно унять желание Симбо вернуться, да и к самому отцу в любое время может прийти повестка на трудовые работы, так что дней двадцать назад он закрыл магазин и уехал вместе с дочерью. А она, кажется, тоже уволилась с фирмы и будет работать с братом на одном заводе. Право слово, такие они добрые, так любят своего младшего — поведал он полушепотом.
«Старику должно быть перевалило за семьдесят», — подумал я, наблюдая за тем, как мужчина снимает очки и вытирает уголки глаз. Кажется, он не понял, что я вырос здесь, а сам я не хотел упоминать об этом.
Холм Кутинава представлял собой мрачную картину — засохшие деревья, обдуваемые холодным белым ветром. Спускаясь по каменной лестнице, я подумал о том, что в ближайшее время не буду подниматься по этим ступеням. Сладостные воспоминания юности словно растворились, и я столкнулся с новой реальностью. Ветер свирепо ревел и яростно раскачивал верхушки деревьев.
1944 г.