Как граждане России относятся к своей стране и осознают ли себя частью единой нации? Ответам на эти вопросы посвящена книга французского и российского ученого Карин Клеман из СПбГУ «Патриотизм снизу». «Горький» публикует раздел первой ее главы под названием «Патриотизм снизу и патриотизм сверху: поддержать нацию или государственный проект для нации».

Карин Клеман. Патриотизм снизу. «Как такое возможно, чтобы люди жили так бедно в богатой стране?» М.: Новое литературное обозрение, 2021. Содержание

Государственный патриотизм

При внимательном анализе интервью выясняется, что государственный патриотизм не так однозначен, как может показаться. Так, притом что государственные патриоты одобряют патриотическую пропаганду, патриотическое воспитание и курс на восстановление самостоятельности России, это одобрение редко распространяется на все области государственного патриотического дискурса. Например, многие такие патриоты заявляют о том, что они не против Запада, или что патриотическое воспитание проводится во многих случаях «для галочки», или что в России не все так хорошо, как утверждает пропаганда, но надо принять Россию такой, какая она есть, или пытаться улучшить ее (а не бранить, как это делают либералы).

При сравнении различных регионов и городов между ними обнаруживается мало отличий. Исключение представляет собой Алтай, где государственный патриотизм видится в большей степени идеалом, о котором можно мечтать, но который пока далек от действительности. Остановимся на некоторых общих характеристиках этого типа патриотизма.

Во-первых, большое значение имеет противопоставление «мы»/Запад. Оно не обязательно подразумевает враждебность: Запад может не считаться врагом. Вместе с тем государственным патриотам важно продемонстрировать и доказать (усилиями руководства страны), что «мы не хуже Запада», что «хватит с нас всех этих сказок о прекрасном Западе». Здесь очевидно отражение постколониальной (и периферийной) позиции России в капиталистическом глобальном мире, своего рода культурная униженность, объясняющая, почему некоторые люди так стремятся показать, что Россия не менее развита и цивилизована, чем Запад. Кроме того, для этой категории респондентов большое значение имеет традиционная семья. Они также считают, что люди в России не так меркантильны, как на Западе, что здесь чаще можно встретить «простые человеческие отношения» — без лицемерия и обязательного стремления к материальной выгоде.

Не все у нас замешано на деньгах [не так, как на Западе], а это очень много значит.<...> Когда чувствуешь плечо [духовную близость] (Санкт-Петербург, учительница, участник акции «Бессмертный полк», Ж, 51 год).

Мы, русские, не продадимся за кусок пармезана! (Санкт-Петербург, предприниматель, Ж, 26 лет).

Реакция на чувство национального унижения, памятное многим с девяностых годов, бывает очень эмоциональной и болезненной. Например, в Астрахани одна женщина расплакалась после следующих слов: «Я его [Путина] уважаю, уважаю за то, что он страну поднял с колен, что мы показываем всему миру, что мы сильные. Хватит нам, наверное, прогибаться перед этим же Западом. [заплакала]... Это такая больная тема» (Астрахань, председатель ТСЖ, техник, Ж, 40 лет).

В отношении противостояния Запада/России распространено, кроме того, убеждение в том, что про Россию «на Западе говорят только гадости». Реакция на эту вымышленную враждебность такова: «Чем больше про нас гадостей говорят, тем у меня больше чувств и обид за собственную родину» (Москва, предприниматель на пенсии, Ж, 60 лет).

А вот размышления респондента, входящего в руководство крупного российского банка (Москва, М, 49 лет). Он считает Россию «страной возможностей» и любит родину. Для него патриотизм — это то, что «я вкладываю свой труд, работаю здесь, плачу налоги». Он радуется, что все больше людей прекратили верить в «эту сказку о том, что на Западе все лучше» («на самом деле не лучше и не хуже, все те же проблемы»). Он утверждает, что «да, страна развивается! Делается что-то для людей этой страны? Да, делается! Ну, если брать на бытовом уровне, то есть там упрощаются ли системы взаимодействия с чиновниками? Упрощаются». Он против того, чтобы «мы брали образцы Запада в медицине, образовании». Потому что, в его понимании, «они отрицательны» (означают «деградацию общества»). В качестве примера правильного развития он рассказывает о восстановлении традиционного сельского хозяйства: «Общаюсь с колхозниками из Краснодарского края, я видел прекрасные хранилища овощей и фруктов. Я ел Семиренку, которую я не ел уже 15 лет! Нашу, Семиренку, яблоко, не какой-то там Голден паршивый непонятного происхождения, а Семиренку!» Он сожалеет (возможно, именно потому, что по роду своей деятельности лучше других знаком с глобальным капитализмом) о потере ценной для него черты родины — «простых человеческих взаимоотношений». «Наверное, — рассуждает он, — патриотизм тоже выражается в том, что не хочется, чтобы уходило то, какие были взаимоотношения между людьми в стране, в которой мы живем. Они сейчас меняются, в том числе потому, что меняется какая-то формация, не знаю с какой там капиталистической, но не словарного определения. Просто образ жизни меняет человеческий характер людей». Он также ностальгически вспоминает о времени, которое мог раньше проводить с друзьями и детьми, о «нематериальных ценностях, которые были в советское время». По его мнению, произошедшие изменения объясняются глобальным капитализмом: «...такая жизнь, где-то либеральная модель, она заставляет. Считается, что ты должен бороться за место под солнцем, должен деньги, должен еще что-то, должен то, должен се, третье, десятое, и поэтому все уходят от простых каких-то ценностей».

Такое пространное описание мироощущения этого человека представляется нам оправданным: интервью во многом этнографическое, респондент и интервьюер давно знакомы. Кроме того, человек работает топ-менеджером крупного банка, что дает ему некоторое понимание мировоззрения людей обеспеченных, а главное — работающих на стыке между Западом и Россией в условиях жесткой экономической конкуренции. Из его интервью создается ощущение, что в этой капиталистической конкуренции Россия экономически скорее проигрывает и сопротивляться может только силой духа: культивируя, несмотря ни на что, традиционные фрукты и овощи, сохраняя простые человеческие взаимоотношения, уделяя больше внимания нематериальным ценностям.

Стоит отметить, что, хотя противостояние Западу — важная тема государственного патриотизма, это не означает, что патриоты этого типа не готовы уехать жить на Запад. Несколько респондентов заявляют об этом желании открыто и не видят здесь никакого противоречия: любить родину можно и на расстоянии. Главное — не «обсирать» Россию из-за границы и в целом постоянно ругать ее, даже живя в стране, нельзя. Отсюда прямой переход ко второй ключевой теме государственного патриотизма — к противостоянию российским либералам, которые говорят о России плохо (часто — несмотря на то, что «сами зажиточно здесь живут»), а о Западе — хорошо. Здесь работает следующая логика: либералы не патриоты, следовательно, патриот не должен быть либералом.

В 90-е годы подтирались Россией. <...> Это позиция либералов. <...> Вообще я считаю, я вот очень убежден в этом, что госдеп вот ну России не товарищ, ну не товарищ он, а они [либералы] слишком с ним завязаны, это точно (Москва, предприниматель, М, 55 лет).

Либералы, вот да, у которых «в этой стране», ну, все гадко. А сами живут и еще наживаются здесь. Ни одного бедного либерала не видала (Москва, пенсионерка, бывший рабочий, Ж, 65 лет).

Показательна в этом отношении и эмоциональная беседа между интервьюером и женщиной (52 года), которая была вынуждена покинуть прежнее место работы, где она занимала руководящую должность на производстве, и работающей ныне, по ее собственным словам, «клерком» в санкт-петербургской строительной фирме. Интервью состоялось в ходе акции «Бессмертный полк» 9 мая 2016 года.

Респондент: Она... это должна быть такая структура [нацгвардия, упомянутая как хорошее решение президента], которая должна держать порядок в стране. Чтобы не было белоЛЕНТОЧНИКОВ (с нажимом). Чтобы не было ЛИБЕРАЛОВ. Чтобы не было КСЮШИ СОБЧАК с белой ленточкой, которая вещает, что ей на Болотной жить невыносимо с миллионами долларов. Я просто люблю газеты читать.

Интервьюер: А почему вы считаете, что их не должно быть?

Р: А потому что ни к чему хорошему это не привело бы.

И: В смысле?

Р: Ну у нас же были уже либералы: Немцов, Хакамада. И было ужасно в 90-е годы жить. Это был ужас. <...> Потом Макаревич*Признан властями РФ иноагентом., который песни моей юности пел. Я вообще не понимаю, почему он против России? Я не понимаю! Объясните мне, пожалуйста! Вы можете мне объяснить, как человек... что это такое вообще?

И: Ну, я не Макаревич, я не знаю.

Р: Мне кажется, они просто зажрались, зажрались уже, и далеки. От народа. Ну не то что от народа, далеки от жизни, от всего стали. Я не понимаю таких людей. Я вообще не понимаю, когда, а вот ты... Россия, ты вырасти ее, обустрой, ты сделай что-то хорошее, прежде чем уезжать.

Как видно из вышеприведенных цитат, еще одной заметной отличительной чертой государственного патриотизма оказывается желание подвести черту под «лихими девяностыми». Девяностые годы выступают здесь в качестве синонима развала страны, извращения всех ценностей (воровство оказалось престижным занятием), унижения и стыда за страну.

...это был не лучший лист истории, когда любить родину было стыдно. Мы же все это проходили в период перестройки в самые девяностые годы. Когда говорить что-то хорошее о нашей стране было равносильно, что я дурак, и я очень умный, если я поношу ее (Москва, предприниматель на пенсии, Ж, 60 лет).

Интересно в этом отношении мнение о девяностых, высказанное учительницей на пенсии из Санкт-Петербурга, которая подрабатывает репетитором:

Потому что я, как человек очень многое понимающий, и знающий народ свой и литературу, и понимающий это в объеме, я понимаю, что у нас такая страна, что мы не можем жить в загоне. Мы не можем жить, когда нас ругают, когда нас пинают, когда нас унижают. Это наша национальная черта.

Стоит отметить, что при этом она не безусловная лояльная сторонница Путина, поскольку она в свое время приняла участие в Движении за честные выборы. Далее цитируем ее воспоминания:

Я очень хорошо помню, в 93-м году к нам приехали по обмену французы. <...> Они ехали по телевизионной картинке, что в магазинах ничего нет, пусто, эти ужасные прилавки, а у нас, мало того, что мы что-то едим, — все есть. А плюс, если гость в доме, а еще если гость — иностранец, то есть больше. <...> Мы их встретили, накормили. И я вижу, у нее какие-то глаза странные <...> и потом мы вышли в комнату. <...> И они начинают доставать подарки — колбасу, сахар, — знаете, какое было выражение лица у мамы. Она должна говорить спасибо, а у нее слезы. Я голову повесила. Даже спасибо не могу сказать.

Главное в государственном патриотизме — желание чувствовать себя причастным к большой общности, к нации. В том, что речь идет именно о желании, а не обязательно о чувстве, испытываемом в реальности, — причина позитивного отношения к пропаганде, которая создает абстрактный образ желаемого общего, в котором люди смогут ощущать сопричастность нации и гордиться ею.

Патриотизм — это желание быть причастным к общей нации. <...> Пока мы [россияне] не чувствуем себя общей нацией (Санкт-Петербург, владелец бара, Ж, 27 лет).

Для меня патриотизм — это стремление принадлежать к чему-то большому (Санкт-Петербург, менеджер, Ж, 26 лет).

А вот как учительница (Санкт-Петербург, Ж, 41 год) объясняет свое понимание «народа», в любви к которому она признается после участия в акции «Бессмертный полк»: «Это люди, которые живут на этой территории, которые в данный исторический период как-то ходят на работу, приходят домой, воспитывают детей и пытаются жить свою жизнь вот на этой территории». То есть это образ людей, близких друг к другу в пространстве и во времени и разделяющих общую территорию.

Даже если идеальный образ общей нации порой далек от действительности, респонденты стараются не разрушать идеал, закрывая глаза на некоторые изъяны.

Дык вот для меня патриотизм — надо выискивать у нас хорошие моменты, говорить о том, что у нас хорошего есть, и пытаться там, где изъяны, исправить что-то, а не хвалить там какую-то Америку или еще кого-то, что у них хорошо, а у нас плохо. Ныть поменьше надо (Казань, пенсионерка, русская, Ж, 65 лет).

[Что такое для меня Россия?]: Люди, люди, люди! <...> [Если я патриот], я буду что-то делать для того, чтобы здесь было лучше. Исправить. Люблю свою родину, хоть она уродина. Не надо унижать страну [как делают либералы], в мире уважают сильного (Москва, предприниматель на пенсии, Ж, 60 лет).

Не надо лить помои на страну, в которой ты живешь. Если чем-то недоволен, то возьми и что-то изменяй, работай... Но кричать «Россия, Россия, Россия лучше всех!» — это, я считаю, тоже неправильно (Москва, пенсионерка, бывший рабочий, 65 лет).

Образы России и «народа», создаваемые этими патриотами, не обязательно совпадают в деталях с образами, транслируемыми СМИ или возникающими в официальном кремлевском дискурсе (напомним, что подавляющее большинство респондентов, в том числе государственные патриоты, относятся к СМИ скептически). Важно, что транслируемый образ представляется им позитивным и служит основой для создания собственных образов, которые уже могут не соответствовать привычным шаблонам.

Так, рабочий из Санкт-Петербурга (М, 30 лет) упоминает забастовки против реформы законодательства о труде, проходившие в июне 2016 года во Франции, и описывает, как рабочих там «гнобят» и угрожают посадить, если они выходят на демонстрацию. При этом он полагает, что в России у рабочих больше возможностей для того, чтобы отстаивать свои права: «У нас демократия! А не диктатура. Вот так».

А вот как высказывается о российском народе подрабатывающий официантом студент академии Макарова (Санкт-Петербург, М, 21 год): «Ну блин, ты просто сравни Америку, Британию, и просто даже любую другую страну, и Россию. Мы очень демократичные, мы можем высказываться, мы не боимся». Студент со стилем гопника (Санкт-Петербург, М, 22 года) отвечает на вопрос о том, что ему нравится в России, так: «Что нравится... Блин, ну люди, наверно. А в России. Ну здесь много свободы. Много свободы, и здесь прекрасно быть молодым. Угорать можно, развлекаться „по-жесткому”, и ничего тебе не будет».

Остается прояснить суть уже упоминавшегося запроса на государственный патриотизм, отмеченного в ходе исследования у части респондентов на Алтае. Речь идет о желании верить в идеальный образ России или народа, которое остается неудовлетворенным, поскольку действительность слишком сильно расходится с идеалом. Такие респонденты жалуются, что государственного патриотизма не хватает или что он существует по большей части на словах. О наличии такого запроса свидетельствует, в частности, неформальная беседа с таксистом из Рубцовска (М, 50 лет). Он армянин, но живет на Алтае уже 30 лет и не собирается никуда уезжать. Чувствует себя в крае комфортно, несмотря на экономические трудности (по специальности он строитель, но был вынужден переквалифицироваться в таксиста, поскольку строительного заработка не хватает на жизнь). Он большой патриот России и рассуждает о ней так:

Респондент: Просто хорошо, что есть армия, оборона. Оружие. Остальные боятся. А так давно бы Россию по кускам растащили бы, Америка, например. <...> А олигархи могут и продать страну. Ты не веришь? Запросто. Они могут взять Алтайский край и кому-то продать. Лишь бы деньги были у них.

Социолог-собеседник: Ну то есть им Путин не дает страну распродать?

Р: Да-да. Наоборот, он еще расширяет. Что тогда было, теперь назад. Что тогда отдали, назад берем.

<...>

С-с: А как вы считаете, есть в России сейчас патриотизм?

Р: Мне кажется, при такой власти никто ничего в России хорошего не ждет. Надо какого-то патриота, чтобы страну поднять. Но назад пути нет, я думаю, вряд ли что-то изменится. Потому что в собственности у государства уже ничего нету, везде собственники, так? Теперь Ленина надо, чтобы революцию. А теперь и Ленин не поможет. Потому что тогда вилами и лопатами, а теперь у каждого кнопочка. Фьють, и ракеты полетят! Сейчас революцию винтовками не сделаешь.

Иными словами, запрос на государственный патриотизм, по сути, оказывается запросом на экспроприацию олигархической собственности в пользу государства. Путин в целом неплохо справляется с задачей «поднять страну», но этого недостаточно. Желательна революция (и революционный лидер), но шансов на это мало. Еще один пример — преподавательница в сельской школе искусств Алтайского края (Ж, 43 года). Она отмечает проблему нехватки в обществе сплоченности и связывает это именно со слабостью патриотического проекта, осуществляемого руководством страны, которое недостаточно «старается для народа» или если старается, то «поверхностно»:

Знаешь, когда сплотились? Когда Олимпиада проходила, какая-то сплоченность появилась. И когда Крым. То есть у людей какая-то сплоченность появилась, надежда на что-то. А потом происходит сейчас опять угасание, то есть мы не видим каких-то дальнейших действий, да, по сплочению нации. То есть опять пошло в то же русло. И люди опять начинают разъединяться. <...> Может быть, если бы стали как-то более экономически... То есть вот те же заводы, фабрики строить, чтобы люди видели, что правительство что-то старается для народа, может, тогда бы получился. А сейчас они от нас вот отстраняются, поэтому у народа какое-то вот равнодушие появляется.

И по поводу уроков православной культуры она отмечает, что они ведутся «поверхностно». Она на собственном опыте, когда пошли с детьми рисовать церковь, обнаружила, что «дети ничего не знают».