Дмитрий Козлов. Биостанция Павлова. Екатеринбург: TATLIN, 2019
Идея Биостанции в Колтушах относится к 1923 году, тогда Павлов впервые посещает это место. Кажется, в качестве стимулов новой лучшей жизни исследователя можно назвать стремление избавиться от городского шума и общего голода. Тишина помогала ученым спокойно заниматься исследованиями, а подсобное хозяйство — персоналу обеспечивать коллектив пропитанием. Безусловно, на стремление получить земли и организовать городок Биостанции повлияли впечатления от пережитых лет революции и Гражданской войны. Возможность иметь автономный, самостоятельно существующий комплекс была актуальна и привлекательна. И первыми опытами Биостанции в Колтушах были именно огороды.
Делу Ивана Павлова, который в этот период переходил от изучения физиологии пищеварения животных к изучению высшей нервной деятельности, были необходимы экземпляры с хорошей генетикой. Для этого в Колтушах создавались питомники и выращивалось новое племя собак, которое распределялось по типам нервных систем, а в дальнейшем работа осуществлялась уже по конкретным типам и в сравнении друг с другом. Так, результатом этой деятельности было выявление ярких крайних типов — заторможенного и легковозбудимого — и установление стабильных типов в середине линейки.
Программа исследований была близка к тому, чтобы перенести некоторые результаты на человека: «Само деление на типы нервных систем предполагает устойчивость типа, т. е. тип, как таковой, не изменяется. Но из жизни, из педагогики, мы знаем, какое большое влияние на индивида имеют условия воспитания, среда и другие социальные моменты».
В 1933 году была составлена программа строительства комплекса:
«Естественно, что вести работы в городских лабораториях по разрешению вышепоставленных вопросов — невозможно. Например, немыслимо поставить при ограниченности помещений и пространства, свободного от построек, работу по выведению нескольких чистых линий типов нервных систем.
Немыслимо ставить опыты, причем очень продолжительные, с влиянием условий воспитания на склад, а может быть, и тип нервной системы. Тип — это неизменное наследственное, склад — благоприобретенное в городских условиях — грохот, гудки, звонки, содрогание почвы и т. д. Из этих соображений вытекла и необходимость вынести из пределов города всю работу по генетике и воспитанию и сделать основной задачей Биологической станции в Колтушах, организованной 15/IV 1926 года.
Выбор района селения Колтуши для строительства Биостанции естественным образом вызвал тяготение к этому району и других самостоятельных хозяйств филиала ВИЭМ, а именно: животноводческого Питомника и Совхоза. Первый из них намечен вблизи участка расположения Биостанции, а второй в 4,5 км от него, на так называемом Соржинском земельном массиве.
Задачи Биостанции — изучение генетики высшей нервной деятельности и влияние условия воспитания на склад и тип нервной системы. Выполнение этих задач мыслится следующим образом.
1. Путем скрещивания и отбора получаются группы животных основных типов нервных систем.
2. Методом условных рефлексов производится экспериментальный анализ этих животных.
3. Скрещиванием животных одного типа и разных типов нервных систем.
4. Применением различных приемов воспитания к группе животных одного и того же типа, и, наоборот, одного и того же приема к животным разного типа, позволяет изучать как и самые методы воспитания, так и их пригодность для различных типов (переделка типа).
Логическим выводом из предыдущего является следующее: работа над выполнением, хотя бы отдельных деталей из поставленных задач, благодаря своей продолжительности по времени, требует очень внимательного отношения к животным, т. к. потеря хотя бы одного животного из генетического состава или группы не только может обесценить в некоторой части исследование, но и задержать работы на несколько лет, т. е. на срок, необходимый для получения равноценного целого помета (потомства) животных. Самые незначительные болезни собак в высшей степени будут затруднять исследование по вопросам воспитания. Поэтому все сооружаемые постройки для животных должны быть идеальными в отношении гигиеническом, микроклиматическом, в смысле освещения и т. д.»
Как воспринималась подобная деятельность в культуре эпохи в целом? Реальные достижения медицины производили мощный эффект, но сильна была и творческая рефлексия. Первый яркий образ врача-демиурга был создан в «Острове доктора Моро» (1886) Гербертом Уэллсом. Уэллса чрезвычайно много печатают в СССР как раз во второй половине 1920-х, а в свой третий визит в страну, в 1934-м, он встречается с Иваном Павловым.
Исследования Луи Пастера, Ильи Мечникова, открытие инсулина и пенициллина делают медицину важным агентом социальной политики. В дореволюционной России медицинская наука переживала сильный подъем. Советская власть, насколько было возможно, подхватила знамя науки, и в 1920-е годы происходят события, своеобразно, можно сказать, символически развивающие предшествующие достижения. В 1924 году биохимик Борис Збарский и анатом Владимир Воробьев бальзамируют тело Ленина, как бы демонстрируя решение темы бессмертия. В 1925 году Михаил Булгаков пишет «Собачье сердце», давая медицине возможность творить новых существ и одновременно указывая на неразрешимость возникающих здесь этических проблем. Прототипом доктора Преображенского называют дядю автора, но версия о значении для Булгакова деятельности хирурга Сергея Воронова (1866—1951) кажется более состоятельной. Пересадка органов (желез) животного человеку (1920) и поиски возможности омоложения человеческого организма, производимые Вороновым, хоть и не привели к значимым результатам, но культурный эффект от его практики был значительным. И Воронов, кстати, будет тем, кто в 1934 году подарит Биостанции в Колтушах пару шимпанзе для опытов. С этого момента там начнется линия экспериментов над антропоидами.
В 1932 году публикуется антиутопия Олдоса Хаксли «Brave New World» («О дивный новый мир», перевод фрагментов на русский язык опубликован в 1935 году) — сатира на социальную организацию как смесь из конвейера Генри Форда и генетического подхода Ивана Павлова.
А чуть позже и деятельность Воронова оказывается раскритикована и сравнивается с аферой.
Можно сказать, что тема влияния медицины на общество на этом заканчивается и начинается социально-политический эксперимент. 1930-е годы привели к тоталитарным режимам, как бы отчасти реализовав заветы идеологов биологического контроля, таких как Иван Павлов или Конрад Лоренц (1903–1989).
В тексте «Обоснования Биостанции» сообщается, что «за 30 лет наблюдений, как над людьми, так и над животными», Павловым установлено наличие типов нервной системы, среди которых есть «устойчивые и крайние типы — тормозной и возбудимый».
Возможность формировать типы генетически и возможность перенести эту модель на человека при изъятии из медицинской сферы открывает перспективу социального моделирования.
На фоне частой переоценки влияния медицинской науки на общество Павлов представлял собой прагматическое крыло в медицине, и его открытия как будто не сулили новой жизни. Но его лаборатория, расположенная в загородном комплексе, генетический подход и интерес к высшей нервной деятельности, конечно, создавали почву для мифотворчества.
Еще до революции в городке института на Аптекарском острове Павлов заказал себе постройку здания лаборатории с камерами сенсорной депривации для собак. Подразумевалось, что для чистоты эксперимента необходимо изолировать опыт от света, звука, запаха, вибраций и пр. Здание построено по проекту архитектора А. А. Полещука в 1912–1914 годах. Заказ сопровождало техническое задание по множественной изоляции — пространств, конструкций и фундаментов. Это здание получило название «Башня молчания», оно существует до сих пор и используется как музей, но есть возможность пользоваться камерами по прямому назначению. Одноименный предшественник — «Башня молчания» или дахма в зороастризме — это место ритуального захоронения, изолированная глухой стеной круглая площадка для хранения тел мертвых и их скармливания птицам для символического сохранения чистоты земли. А сенсорная депривация, которой добивался Павлов, — древняя практика в тибетском буддизме, сейчас именуемая «темный ретрит». Павлов придумал камеры сенсорной депривации для собак до исследований нейробиолога Джона Лилли, который в 1954 году в США начал испытывать ее влияние на человека и сделал это название популярным на весь мир.
Использование учеными понятий из религиозных практик предшествующих веков не представляется возможным объяснить здесь в рамках краткого исследования. Но сами культурные параллели, обнаруживающиеся при первом взгляде, свидетельствуют о наличии символических кодов в медицинской науке начала ХХ века, которые могут отсылать к мистическим учениям этого периода, но в случае с прагматическим подходом Павлова данные отсылки кажутся парадоксом.