Николай Вахтин. Юкагирские тосы. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2021. Содержание
1892–1894. Самуил Шаргородский
Эта история начинается с С. М. Шаргородского. Самуил (Шулим-Лейзер) Моисеевич Шаргородский родился около 1870 года в одесской мещанской семье. В 1889 году, будучи студентом Новороссийского университета, был привлечен к дознанию о принадлежности к одесскому революционному кружку, арестован, осужден и сослан в Восточную Сибирь на пять лет. До 1894 года отбывал ссылку на Колыме, занимался разного рода исследованиями, в том числе агрономическими и географическими.
После возвращения из ссылки жил в Николаеве под надзором полиции. В 1894 году вступил в брак с «девицей Сурой-Перель, дочерью Балтского купеческого внука Вольфа Дашевского (он же Донашевский)». У этой пары, насколько можно судить, было трое детей: сын Симон (1895 г. р.), дочь Зинаида (1898 г. р.) и дочь Елизавета (1903 г. р.). Член партии эсеров. В годы Первой мировой войны работал секретарем биржевого комитета Николаевской хлебной биржи. Был местным уполномоченным Петроградского общества охранения здоровья еврейского населения.
В 1902 году Общество пособия бедным евреям попыталось избрать Шаргородского в правление, однако из департамента полиции было получено специальное секретное письмо, в котором говорилось, что С. М. Шаргородский — бывший ссыльный, находившийся под надзором полиции, и, кроме того, в последнее время был замечен «в сношениях с лицами, неблагонадежными в политическом отношении». Этого было достаточно, чтобы отказать Обществу в утверждении данной кандидатуры. Позже, во время войны, Шаргородский был уполномоченным Петроградского комитета в Николаевском комитете Общества охранения здоровья еврейского населения по сбору пожертвований в пользу беженцев евреев.
Шаргородский скончался в 1922 году. Наукой не занимался, публикаций у него немного; кроме той статьи, в которой он впервые ввел в научный оборот юкагирские тосы, удалось найти только его доклад о последних днях И. Д. Черского — по-видимому, кем-то прочитанный за него в Петербурге на заседании Физико-математического отделения РАН 16 декабря 1892 года.
Вот и все, что удалось найти о человеке, который первым описал и опубликовал несколько юкагирских берестяных грамот.
О том, откуда они стали ему известны, мы имеем два свидетельства: самого Шаргородского и некоего В. В. Передольского, автора учебной книжки «Антропология: собрание популярных лекций для самообразования». Вот что пишет Передольский:
«Во время странствий по Азии нам пришлось встретиться там в 1894 году с одним образованным европейцем [сноска: Самуил Моисеевич Шаргородский, бывший студент Новороссийского университета], прожившим одиноко несколько лет среди юкагир в далекой Якутской области. Отношения с простодушными юкагирами у чужеземца установились хорошие, они его полюбили, и одна приютившая чужеземца в своей юрте старуха считала его впоследствии как бы за сына. Несмотря на такие простые и близкие отношения, наш знакомый узнал о существовании письменности у юкагир только на третий год жизни среди них, хотя все время занимался собиранием этнографических сведений и неоднократно толковал с юкагирами о письме. Однажды, когда он писал в своей юрте, к нему подошла его названая мать и со словами: „Ты все пишешь, а вот поймешь ли, что наши девушки пишут?” — положила перед ним те куски бересты, которые изображены у нас на рисунках... Письма эти изготовила умершая дочь старухи своему жениху, возвращения которого так и не дождалась. Само собой разумеется, что подобная переписка не может попасть в руки постороннего, а тем более — чужеземца, и понятно, насколько редким представляется тот случай, который дал нам возможность ознакомиться с письмом юкагир».
А вот рассказ о том же самого Шаргородского:
«В 1892 году я прибыл в юкагирско-ламутский поселок Нелемное (или Нелимнай, как произносят якуты и юкагиры), который лежит на левом берегу реки Ясачной, в 100–110 верстах по зимнему пути выше впадения ее в Колыму. Прожив здесь некоторое время, я настолько успел сблизиться с населением, что оно перестало видеть во мне „лучи пулут’а” (русского старика) [сноска: Лучи — русский, пулут — старик. Желая выразить кому-либо свое почтение, юкагир прибавляет к его имени слово „пулут”], с которым нужно быть настороже, и во внутренней жизни этих людей не стало для меня секретов. В силу этого мне удалось познакомиться с письменами, составляющими исключительную привилегию юкагирских девушек, которые тщательно прячут их подальше от чужих глаз».
В этой короткой статье Шаргородского, напечатанной в журнале «Землеведение», были впервые опубликованы и описаны несколько рисунков с юкагирских берестяных грамот — тосов. Подавляющее большинство последующих публикаций опиралось именно на эти рисунки; этому способствовал тот факт, что сразу же после публикации статья Шаргородского была переведена на немецкий язык и опубликована с иллюстрациями в журнале «Globus» — именно из этого источника, а не из редкого «Землеведения», сведения о тосах и стали распространяться по миру.
Слева: тос No 39. Архив МАЭ РАН. Ф. К-V. Оп. 1. Д. 27: «К. К. Дидык. Юкагиры (одулы)». Справа: тос No 23.
Письмо на бересте. Якутская область, Колымский округ. 1905.
Из собрания Росийского этнографического музея (Санкт-Петербург). РЭМ 1068-36. Из книги: Николай Вахтин. Юкагирские тосы. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2021
1894–1897. Сибиряковская экспедиция: Владимир Йохельсон
В середине 1890-х годов Восточно-Сибирское отделение Русского географического общества организовало исследовательскую экспедицию для изучения экономики и культуры Якутии. Финансировал экспедицию И. М. Сибиряков, научным руководителем ее этнографического отряда стал Д. А. Клеменц. Эти люди достаточно известны, тем не менее кратко напомню.
Иннокентий Михайлович Сибиряков (1860—1901) — сын богатого сибирского золотопромышленника. Учился на естественно-научном факультете Петербургского университета, но курса не окончил. Финансировал Якутскую экспедицию; одной из целей полевой работы было изучение воздействия золотодобычи на жизнь коренного населения — подход для того времени очень редкий. В 1894 году Сибиряков постригся в монахи и умер в Афонском монастыре в Греции в 1901 году.
Дмитрий Александрович Клеменц (1847—1914) родился в Самаре, учился в Казанском и Петербургском университетах, участвовал в революционной деятельности, в 1874 году эмигрировал, занимался печатанием и провозом в Россию нелегальной литературы. После возвращения в Россию в 1879 году был арестован, просидел два года в тюрьме и был сослан в Сибирь на 5 лет. По окончании срока ссылки остался в Сибири, с 1989 года был правителем дел Восточно-Сибирского отдела Русского географического общества (ВCОРГО) и в этом качестве занимался комплектованием состава Якутской (Сибиряковской) экспедиции. С 1902-го по 1910 год был куратором Этнографических коллекций Русского музея в Петербурге (ныне — Российский этнографический музей).
Именно Клеменц предложил кандидатуру В. И. Йохельсона (наряду с другими политическими ссыльными — В. Г. Богоразом, Э. К. Пекарским, И. И. Майновым, Н. А. Виташевским и др.) в качестве исследователя. Возможность участвовать в экспедиции, организованной на средства И. М. Сибирякова, превратила обычных политических ссыльных в «экскурсантов». В те годы отношение к экспедициям и их участникам, пусть и политическим ссыльным, было безусловно уважительным: достаточно сказать, что под будущие ассигнования политический ссыльный В. И. Йохельсон неоднократно делал займы в Якутском окружном полицейском управлении.
Йохельсону достался Якутский улус и верхнеколымская часть округа, населенная якутами, ламутами, чукчами, русскими и юкагирами; во время работы в этих краях он и столкнулся с тосами. Из упоминания в книге Йохельсона мы знаем, что Шаргородского он там не застал, хотя они, видимо, были знакомы — Йохельсон называет его своим другом («мой друг С. Шаргородский, живший некоторое время как политический ссыльный среди юкагиров этой реки до моего приезда туда»).
Из письма В. И. Йохельсона в Восточно-Сибирское отделение Русского географического общества (ВСОРГО) от 15 января 1896 года, которое, по сути, представляет собой краткий отчет за 1895 год, мы знаем, что до 22 июля 1985 года он оставался в Среднеколымске, 4 августа приехал в Верхнеколымск, четыре месяца кочевал с юкагирами и с начала сентября до декабря жил в юкагирском зимнем поселке в устье реки Нелемной при впадении ее в Ясачную. В том же письме он писал: «Кроме того, прилагаю (с негативами) символические письмена юкагиров на бересте для любовной переписки. Фигуры изображают девушек и парней, связующие их штрихи и черточки — их отношения...»
Насколько мне известно, это первое упоминание Йохельсоном юкагирских тосов. Возможно, они по сей день хранятся в архиве ВСОРГО, а может быть, он забрал их из архива по возвращении. Мы знаем доподлинно, что из этой экспедиции Йохельсон привез, опубликовал и проанализировал несколько «мужских» и один «женский» тос; относительно последнего он пишет:
«После отъезда с Ясачной я получил идеографические любовные письма на бересте от обеих девушек, о которых шла речь (выше. — Н. В.), безо всяких признаков упрека. Из этих же писем я узнал, что их обманутые ожидания относительно моих чувств были вполне удовлетворены более счастливыми отношениями с моими казаком и переводчиком».
Не вполне ясно, почему Йохельсон говорит о «письмах» во множественном числе: он опубликовал один тос, на котором совершенно отчетливо читается вся эта история с двумя девушками, утешившимися «с казаком и переводчиком».
И. С. Павлов публикует в своей книге найденную в архиве фотографию, на которой, по-видимому, изображены те самые две юкагирские девушки, написавшие Йохельсону это письмо.
Относительно прочих «женских» тосов Йохельсон пишет: «Мне не удалось найти других примеров подобных писем ни в моих материалах, ни в музейных коллекциях. По-видимому, они утрачены». В сноске к этому предложению он объясняет, что полностью воспроизводит часть текста статьи Шаргородского, напечатанной в журнале «Землеведение», чтобы полнее представить этот тип тосов. Действительно, публикация тосов, подготовленная Йохельсоном, в этой своей части точно копирует текст Шаргородского.
Статья Йохельсона 1898 года была написана как расширенный вариант его доклада, сделанного на заседании ВСОРГО в начале декабря 1897 года. В газетной заметке об этом заседании корреспондент сетует, что не может представить детальный отчет о докладе, поскольку тот длился около двух часов. В конце отчета он пишет:
«В заключении референт сообщил об остатках юкагирских письмен. Он рассматривает это искусство как одно из доказательств связи духовной культуры древних юкагиров с охотничьими племенами Сев<ерной> Америки. Он высказал мысль, что первобытные письмена получили свое развитие одновременно с развитием человеческой речи, а не после него. Юкагирские письмена распадаются на картинное письмо, планы кочевок, которые можно рассматривать как зачатки географических карт, и на любовную переписку при помощи условных изображений человеческих фигур обоего пола. Были показаны подлинные образчики письмен на бересте и изображения их на экране. Другие туманные картины, которых было более 30, изображали карту с маршрутами, сцены древнего и современного юкагирского быта и типы женщин и мужчин».
Большая часть «мужских» тосов была, видимо, получена Йохельсоном от Василия Шалугина, одного из самых зажиточных жителей села Нелемное, сельского кузнеца. А юкагирский кузнец — «совершенно особый вид владыки, нечто вроде мага. Его сила заключается в его специальности, таинственной, а вместе с тем и страшной — это выкапывать из горы „черные” камни и из этих камней, подвергая их сожжению и избиению, делать предметы, которыми можно без всякого труда срубать вековые деревья в обхват человека».
Таким образом, в публикации Йохельсона 1898 года по сравнению с публикацией Шаргородского не так много новых тосов: две маршрутные карты и один «женский» тос, написанный двумя юкагирскими девушками.