Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Галина Ершова. Мифы майя. От жертвоприношений и священного какао до книги «Пополь-Вух» и подземного царства Шибальбы. М.: МИФ, 2025. Содержание
Рассказывая о культуре Мезоамерики, обычно ссылаются на слова Диего де Ланды или описания современных этнографов о том, что у майя мировым древом считалась огромная сейба. Она накрывала раскидистой кроной центральную площадь селения, а в ее тени обычно рассаживались торговцы в базарный день. Пышное «хлопковое», как еще его именуют, дерево представляет собой целую экосистему, в которой комфортно сосуществует множество обитателей: насекомые, птицы, рептилии и животные. А противно пахнущие цветы по ночам опыляют летучие мыши. В определенный период года сейба выбрасывает особые ветви и хлопковые волокна, свисающие до земли. Майя считали их веревками, по которым души умерших поднимаются прямо в рай богини Иш-Таб — или «Веревочницы» — из мифов про длинноволосую красавицу, заманивающую по ночам легкомысленных путников на погибель.
Понятие мирового древа универсально практически для всех народов мира. Не обошлись без этого образа и индейцы древней Америки: они стремились совместить несколько ключевых идей, отражающих структуру мироздания вокруг человека. Мировое древо возникло не как абстракция, а как объект природы, значимый для повседневной жизни. У каждого народа в его роли выступает характерное растение-эндемик, выполняющее свою функцию в хозяйственной деятельности. Если она меняется, то растение — объект религиозного поклонения — иногда может быть замещено другим.
В Мезоамерике на протяжении нескольких тысяч лет представления о мировом древе видоизменялись, приспосабливаясь к новым условиям жизни и религиозным канонам. В разные эпохи и в разных мифологических контекстах акценты в изображении его образа смещались. Однако набор основных элементов сохранялся: ось мироздания, соединение пространств, географическое пространство, реинкарнация душ умерших, структура племени.
Будучи абстрактной осью мироздания, древо все же должно физически пересекать различные среды: пространство под землей, где находятся мертвые; пространство на земле, где живут люди; пространство неба, где обитают боги.
В «Пополь-Вух», кстати, упоминается топоним Мукче, что и означает «спрятанное под землей дерево». Это прямое указание на мировое древо, которое тянулось из глубины пещеры, кроной достигая небес. На Юкатане деревья часто поднимаются из карстовых провалов и становятся входом в подземные пещеры. Там на дне скапливается намытая дождями плодородная почва — и возникают удивительные оазисы с разными растениями. А горизонтальные ходы и залы, порой огромных размеров, особенно если здесь же есть подземные воды, становятся в случае необходимости потрясающим убежищем для целых селений. Кстати, в горных местностях вполне можно встретить сейбы — гигантской высоты деревья, тянущиеся из глубоких ущелий вверх на десятки метров.
Важная часть мирового древа — его плоды-символы. В Старом Свете яблоко, которое змей-связник проносит между мирами в Эдемском саду, становится знаком зачатия и рождения людей. В Новом Свете в качестве плодов мирового древа появляются головы-души, предназначенные для возрождения. Их переносят между мирами связники — змеи или птицы. Если такая голова плюнет в ладонь девушки, у той родятся близнецы.
Для горных районов Мезоамерики характерен и несколько иной вариант сакрального пейзажа — тянущееся из узкого ущелья к вершине обрыва чрезвычайно высокое дерево. Тольтеки в своих кодексах изображали мифическую прародину Чикомосток в форме дерева, у которого ствол становится «входом», а «лепестки» — по принятому определению — пещерами обитания предков. Майя Юкатана сделали объектом поклонения «каменное дерево» — сталагнат, изображающий священную сейбу в пещере, например, в Баланканче. У этой пещеры с семиметровым сводом сферическая форма. Посреди нее стоит дерево-камень, а рядом с ним обнаружили 29 курильниц и других предметов мелкой пластики.
Вполне реальные деревья играют роль своеобразных ступеней, по которым можно спуститься и подняться из пещеры. Кроме того, индейцы для этого до сих пор изготавливают специальные лестницы из переплетенных ветвей или стволов деревьев. Подобный опыт объясняет, почему мировое пещерное дерево изображается в виде мощного сплетения из тонких стволов-лиан, как мы нередко встречаем на древних изображениях майя.
В иконографии культур тихоокеанского побережья Мексики и Гватемалы мировое древо иногда изображается в виде реального дерева, а иногда — в виде крокодила: пасть и передние лапы — корни, тело — ствол, разветвленный хвост — крона. Однако во всех случаях корни все равно изображаются в виде головы рептилии, пьющей подземные воды. У майя изображение крокодильей пасти приобретает вид стилизованного орнамента.
Влага, питающая под землей корни мирового древа, имеет особое значение, так как связана с мифологической Северной прародиной, куда ушли воды мироздания. На Юкатане индейцы майя долго сохраняли обряд крещения девственной водой. Таковой считалась как вода из пещер, так и та, что падала прямо с неба и скапливалась в углублениях камней и скал, не контактируя с другими предметами или живыми существами. Ею жрец поливал головы детей и смазывал различные части тела — так освящалось кровное родство внутри племени, а обряд именовался вторым рождением.
Майя воспринимали мировое древо как связующий элемент и опору между небом и землей, воплощавшим основные позиции Млечного Пути. Согласно архаическим представлениям, Йаште, или Йаш-че («первое, зеленое, дерево мира»), росло там, откуда выходил Млечный Путь. Четыре отрезка Млечного Пути, упирающиеся в точки стран света на горизонте, связаны с появлением четырех «цветных» мировых деревьев (желтое на юге, белое на севере, черное на западе и красное на востоке). И лишь со временем, когда идея единобожия обретала силу, начало выделяться южное мировое древо, постепенно становясь главным.
Рядом с мировым древом мезоамериканцев обычно появляются два связника: змея и птица — иногда вместе, иногда порознь.
В рукописях майя «Первое древо» обвивает Облачный Змей. Иногда оно появляется как Змеиное дерево — с наполовину голубым, наполовину красным стволом и двумя головами змей у корней. Эта двойственность символизировала племенную организацию. Неслучайно такое Змеиное древо появляется иногда с ветвями тыквенного дерева с плодами.
Мировое древо стало центральной фигурой композиции на знаменитой крышке саркофага правителя в Паленке. В его изображение вплетено множество символов земледелия и орнамент из астрономических символов. На верхушке расположилась птица — связник миров. Она наблюдает за происходящим внизу. Под деревом изображен человек в позе отдыхающего, характерной для мезоамериканской иконографии. Считалось, что душа — тень после смерти человека оказывалась в селении призраков — антимире, где вела такую же жизнь, как и в племени. Нижняя половина крышки саркофага занята символическим изображением пещеры-прародины. Древние художники Паленке при рельефном изображении мирового древа располагали ветви под прямым углом относительно ствола, что дало повод исследователям называть мировое древо майя крестом. Даже один из храмов по найденному рельефу назвали Храмом лиственного креста.
Согласно описаниям XVI века, древо Йаш-че (сейба), «прохладное и с очень большой тенью», было связано с представлениями о рае — месте, куда отправлялись умершие: место «очень приятное, где никакая вещь не причиняла им страданий и где хватало очень сладостной пищи». Там умершие отдыхали и веселились все время. Заведовала этим раем богиня-веревочница Иш-Таб, спускавшая с дерева веревки умершим, по которым души могли подняться наверх.
Мифы майя дают нам несколько представлений о мировом древе. Дерево может быть маркером страны света, опорой мира, матерью-кормилицей Чичигуа.
Майя изначально выделяли четыре опоры мира — деревья, различающиеся по цветам и связанные со своими странами света. На севере располагалось какао, привязанное к миру мертвых кровью. Хотя символизировал север белый цвет. Кстати, еще недавно в некоторых группах индейцев беременным женщинам запрещалось рубить деревья какао из-за его связи с подземным миром. Сохранились расписные сосуды майя классического периода из Гватемалы, на которых какао представлено в виде мирового древа, а на стволе у него висят полосатые плоды. При этом в изображении на сосудах вместо «коробочки какао» иногда можно увидеть подвешенную человеческую голову, в буквальном смысле олицетворяющую возрождаемую душу умершего предка. На сосуде, хранящемся в гватемальском музее Пополь-Вух, представлено дерево какао, где висят даже две головы — одна вполне сформировавшаяся, с открытым глазом, и другая, полуплод-полуголова с закрытым глазом. Это прямая отсылка к сюжету из знаменитого эпоса майя-киче «Пополь-Вух», согласно которому душа-голова умершего близнеца выросла на тыквенном дереве.
Кстати, запад символизировал черный цвет, а восток — красный. И упоминания в мифах этих цветов тоже вовсе не случайны: они указывают на конкретные страны и соответствующих богов.
В селениях майя продолжает почитаться та самая сейба — опора мира, южное древо, ставшее главным еще в древности. Сейба была связана с югом и желтым цветом. Поскольку юг в принципе символизировал жизнь, то со временем именно южное желтое дерево превратилось в центральную опору мироздания — мировое древо. Сейба становится частью тварного мира, вокруг которой разворачиваются события. Так, например, в мифе о Карлике из Ушмаля именно под ней проходят все встречи и соревнования, правитель и карлик договариваются о состязании и проводят его. Летучие мыши, живущие в дереве, помогают карлику.
Более удивительно, что во многих мифах появляется некое живописное цветное древо, покрытое съедобными плодами. Это дерево-кормилица, которое отождествляют с матерью и мифологической женщиной-покровительницей. До сих пор в Гватемале дерево, укрывающее людей и дающее пищу, так и называют — чичигуа, «кормилица».
У бри-бри есть миф о дереве-кормилице, или какао, из цикла о Сибо. В нем рассказывается, как однажды Сибо превратился в уродливого старика и отправился искать себе жену. Он встретил трех или четырех сестер, живших в доме у реки. Цура, младшая из них, пожалела старика и дала ему еды, а остальные лишь посмеялись над ним. Затем Сибо и Цура отправились к реке купаться. И тут Сибо обратился в красивого мужчину и предложил девушке выйти за него замуж, пообещав, что она станет самым важным деревом. И он выполнил обещанное: Цуру превратилась в дерево какао, а ее сестры стали дикими деревьями. Поэтому ветви дерева какао никогда не используются для растопки, а готовить и подавать в традиционных обрядах напиток из его бобов могут только женщины.
Однако на древних изображениях майя часто встречается и вовсе удивительный сюжет: человек-дерево — или дерево-человек. Причем голова, упирающиеся руки — это питающиеся девственной водой мироздания корни. А вверх поднимаются туловище и ноги — ствол с ветвями дерева, а на них висят плоды какао... Казалось бы, художественный прием. Но нет, это цельный, совершенно забытый сюжет, который мы видим в «понятном» изображении. Правда, понятно оно для далеких современников, но не для нас.
Интересно переосмысление мирового древа в версиях мифов у майя мексиканского штата Чьяпас, что бытуют сегодня. Конечно же, этим главным деревом продолжает оставаться сейба. Но ей придаются черты «суперсейбы» — она самая могучая, самая древняя, у нее самый толстый ствол, самые мощные и высокие ветви. Она называется почота. При этом в густой кроне к обычным обитателям — птичкам, летучим мышам и змеям — добавляются еще и маленькие человечки-духи, которые в ней живут, а по ночам отправляются гулять по городу, по тайным подземным туннелям. Современный миф, со ссылкой на военачальника и по совместительству известного колдуна, добавил и такую деталь: раньше на сейбе вешали преступников. Эта деталь свидетельствует о переосмыслении древних представлений о богине-веревочнице, которая спускала веревки для душ умерших. Такой неприятный факт в судьбе сейбы привел к тому, что она начала себя странно вести — по ночам укладывалась поперек дорог так, что никому через нее было не перелезть. Видимо, случалось подобное нечасто — так как рассказ сводится к истории, как молодые люди, возвращаясь ночью домой, не смогли через нее перескочить. Один из них привязал свой платок к ветке. А утром сейба стояла на своем месте еще более пышная. И весь город потянулся смотреть на этот платок, чтобы убедиться в подтверждении городской легенды. Однако в целом история кончилась печально: наутро самого героя нашли мертвым в своем доме.