«Ленинградские поэты гораздо серьезнее, чем москвичи»

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу. 

ВЗИРЬ ЗÁУМИ: Даниил Хармс и литературный авангард 1920-х годов. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2026. Авторы-составители Жан-Филипп Жаккар, Андрей Устинов. Содержание

ОЧЕРК АНТОНА ШВАРЦА О ВЕЧЕРАХ НА ФОНТАНКЕ, ДОМ 50

НА ЛЕКЦИЯХ И СОБРАНИЯХ В СОЮЗЕ ПОЭТОВ

Небольшая квартира на Фонтанке, 50, дает убежище двум крупным союзам — писателей и поэтов. По пятницам еженедельно Союз поэтов устраивает открытые собрания. Комната размером обыкновенной гостиной набивается народом. Сидят на всем, что только представляет собою возвышение: на стульях, креслах, ручках кресел, подоконниках. Состав посетителей пестрый. Кроме аборигенов Союза приходят учащиеся, военные, рабочая интеллигенция.

Здесь раскрывается тайна стихов. Здесь отвлеченные, типографски оформленные, печатным шрифтом обезличенные слова предстают в своей первозданной наготе и конкретности — в голосе, в ритмической трактовке самого поэта.

Для многих стихов это великое испытание огнем. Тут выясняется, как они написаны: всем существом поэта или изолированным участком мозга — словесным центром.

То, что на бумаге иногда значительно, тут вдруг уменьшается до размеров самого автора. Иногда незаметно простые слова здесь вырастают, будто вскормленные уэллсовской пищей богов.

Поэты читают обычно напевно. Это традиция, идущая от символистов. К счастью, она постепенно иссякает. К счастью — потому, что напевы поэтического чтения берутся из самых дешевых и банальных мелодий.

Зато ритмически читка поэтов всегда интересна. Никакие актеры в этой области с ними не могут соперничать.

Множество поэтов выступало за истекший год в Союзе. От малых до великих. От начинающих до Сологуба.

Вечера Союза пестры и иногда страдают разноголосицей. Столик в центре комнаты, за которым сидит чтец, скорее свободная трибуна, чем кафедра определенных направлений и вкусов.

— А сейчас прочтет свои стихи ***, — провозглашает председатель. И последующий часто абсолютно не похож на предыдущего и работает в совершенно противоположных принципах. Заумники и акмеисты, имажинисты и символисты, футуристы и пролетарцы, эмоционалисты и множество еще всяких «истов», имена же их ты, господи, веси, сменяют друг друга.

Но вот чтение закончено. Усиленно задымили папиросы, и публика кинулась в буфет. Горе пирожным и кошелькам!

Однако передышка не велика. Через четверть часа глашатаи созывают обратно в зал.

Второе отделение всегда посвящается обсуждению прочитанного.

«Товарищи, кому угодно высказаться?»

Молчание.

— Товарищи, если никто не попросит слова, мне придется объявить «мобилизацию критиков».

Молчание. Кое кто на цыпочках удирает в соседнюю комнату.

— Ах так! — возмущается председатель. — В таком случае, товарищ Нельдихен, слово за вами.

Названная фамилия действует магически. Отказаться уже невозможно. Критический лед сломан. Остальные говорят добровольно.

Критики независимо от их серьезности делятся на две группы:

— «Как это сделано?» и «Кому это нужно?».

Формалисты и социологи.

Критикуют долго и с удовольствием. Остроты перемешиваются с резкими словами, парадоксы с банальностями. Эйхенбаумианство соперничает с коганианством и уайльдизмом.

Заседания всегда переваливают за полночь.

Расходятся, комментируя прочитанное, злословя и сплетничая о выступавших.

Над Фонтанкой стоит белая ночь. Кони барона Клодта, резко очерченные на фоне немеркнущего неба, лишний раз подтверждают, что, несмотря ни на какую критику, поэзия жива.

СТАТЬЯ ИННОКЕНТИЯ ОКСЕНОВА О «ПЯТНИЦАХ» СОЮЗА ПОЭТОВ

ЛЕНИНГРАДСКИЕ ПОЭТЫ

Ленинградский Союз поэтов, существующий третий год под бессменным председательством Ильи Садофьева, имеет свою молодую историю, свои порядки и обычаи. Начало Союза было положено весной 1924 года на организационном собрании, состоявшемся в Доме печати, помещавшемся тогда еще на улице Плеханова. Еженедельные «пятницы» Союза происходили в течение первого года в Центральном доме искусств. О существовании Союза знали тогда немногие, и пятницы посещались двумя-тремя десятками «гостей», не считая членов Союза. На вторую зиму Союз перебрался на Фонтанку, под крыло Союза писателей, — организации почтенной, но относившейся к поэтам с некоторым недоверием. Это недоверие было, впрочем, вполне заслуженно, потому что стиль «пятниц» был бесконечно далек от академичности «суббот» Союза писателей.

Известность Союза поэтов росла, на «пятницах» набивалось много десятков гостей, гостям не хватало стульев, гости стояли, шумели, иногда срывали намеченную программу, требуя Приблудного или «заумников». Наконец гости «разговорились», стали участвовать в прениях, и часто очень жестоко «крыли» поэтов. Дальнейшее сожительство с Союзом писателей оказалось невозможным, и с весны 1926 года поэты переехали в Дом печати (в б. Юсуповский дворец). Здесь и происходят теперь ставшие уже традиционными «пятницы». Количество «гостей» все растет, и аудитория у Союза горячая, готовая если не на все, то на многое. Большинство гостей — молодежь, социальный состав очень пестрый: учащиеся, вузовцы, рабочие, крестьяне, интеллигенты.

До сих пор приходится иногда слышать разговоры о «перепроизводстве» поэтов. Ленинградский Союз насчитывает в своих рядах круглым счетом 60 активных членов. Для города с полуторамиллионным населением эта цифра, как хотите, более чем скромна. Правда, Ленинградский Союз поэтов предъявляет высокие требования к вступающим в его ряды. Основное требование — безусловная формальная «грамотность» — в то же время не единственное. Для начинающего поэта необходим еще хотя бы зачаток собственного голоса, своей манеры, своего подхода к материалу. Лишь при наличности этого минимума Союз считает возможным принять в свой состав нового члена. Как организация профессиональная, Союз включает поэтов всех направлений, от «неоклассиков» до «заумников». Надо сказать, что в Ленинграде, сравнительно с Москвой, — минимальное количество поэтических школ и течений. С тех пор, как распался «орден имажинистов», выступавший в свое время весьма агрессивной и крепко сплоченной группой, внимание может остановиться разве только на «заумниках», кстати сказать щеголяющих изумительными головными уборами в виде отличительного «формального признака». Так называемая «петербургская школа» поэтов — наследники акмеистов — все более теряет свои специфические особенности формы, а в отношении тематики и Всеволод Рождественский, и Елизавета Полонская давно ушли от своих былых учителей. Ленинградская группа пролетарских поэтов («лапп’овцы») также не представляет в отношении обработки материала чего-либо единого: Виссарион Саянов, Евг<ений> Панфилов, Борис Соловьев идут каждый своим путем.

Ни один из немногих, издававшихся до сих пор в Ленинграде, журналов и альманахов, не давал полного представления о работе ленинградских поэтов. Все ленинградские редакции в полной мере заслуживают упрека в отсутствии местного «патриотизма». Н. Тихонов, И. Садофьев, В. Рождественский — вот немногие «признанные» ленинградцы; остальные ленинградские поэты вынуждены были до сих пор скромно уступать журнальные и альманашные страницы именитым москвичам вроде Н. Асеева, А. Жарова, В. Маяковского и др. Между тем нет никакого сомнения, что средний уровень поэтической работы в Ленинграде гораздо выше, чем в Москве, что наши поэты относятся к своему творчеству гораздо серьезнее и внимательнее, чем москвичи. Это справедливо и в отношении «больших» поэтов: ни у одного из ленинградских «имен» нет той халтуры, которой нередко снабжают ленинградские редакции московские «светила». Чтобы судить об общем уровне поэтической культуры наших столиц, достаточно сравнить сборники стихов, изданные в текущем году московским и ленинградским Союзами поэтов.

Широкие читательские массы хорошо знают относительно крупных поэтов. Однако не всем быть Тихоновыми. В рядах ленинградского Союза есть немало менее выдающихся, но достаточно интересных для читателя поэтов, которые хорошо известны только постоянным посетителям «пятниц». С их произведениями аудитории приходится знакомиться главным образом в устной передаче, потому что большинству членов Союза просто негде печататься. Стихи в чтении авторов производят, однако, не всегда должное впечатление — в зависимости от индивидуальных недостатков и особенностей читки. «Громкая» популярность заумников, в частности Д. Хармса, объясняется главным образом его «песенным» методом читки. Теперь, когда Д. Хармс стал отходить от «зауми» и начал писать почти «понятные» стихи, по фактуре приближающиеся к К. Вагинову, его «популярности» грозит крах, а на самом деле поэт идет вперед. Думается, что отношение аудитории к Хармсу было бы обратным, если бы его стихи можно было читать, а не только слушать.

Но положение с изданием стихов было до сих пор таково, что лишь с большим трудом, при товарищеской поддержке, удалось выпустить в 1926 г. две тоненькие книжки таких бесспорных, почти сложившихся поэтов, как К. Вагинов и Ник. Браун. Евгений Панфилов, печатающийся уже лет пять, только нынче дождался своего сборника. Сравнительно «повезло» Висс Саянову, интересному поэту, чей сборник «Фартовые годы» выпущен Ленотгизом. Но почти никому неизвестно свежее дарование Людмилы Поповой, прирожденного лирика (книжка «Разрыв-трава», еще ученическая, издана в 1925 г.). Леонид Борисов — поэт «малых вещей», имеющий свой голос, но не имеющий сборника, известен читателю только по своим пародиям на современных поэтов. М. Комиссарова, Григ<рий> Сорокин, С. Спасский кое-где печатаются, и следящему за литературой читателю эти имена знакомы. В менее выгодных условиях — еще не вошедшие в «большую» литературу такие культурные, серьезно работающие над словом поэты, как М. Фроман и В. Эрлих. А дальше идет «молодняк» Союза (Л. Аверьянов<а>, Анат<олий> Браун, Б. Соловьев и др.), среди которого время произведет свой отбор.

ОЧЕРК АЛЕКСАНДРА МЕЙСЕЛЬМАНА О ЛЕНИНГРАДСКИХ ПОЭТАХ

ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЛЕНИНГРАД ЛЕНИНГРАДСКИЙ СОЮЗ ПОЭТОВ

Четвертый год существования этого культурного объединения делает возможным некоторый подсчет в работе и достижениях союза. В союз входит 58 членов, из числа которых 35 живут исключительно литературным трудом.

Поэты работают в клубных кружках, редактируют худож<ественным> отд<елы> в профорганах и т. д. В массе поэты — вузовцы или производственники; они воспитаны Октябрьской революцией, и этим объясняется отсутствие преемников, продолжателей школы у поэтов старшего поколения — членов союза.

Преобладание лапповцев дает им некоторое руководящее положение, но обвинительная политика союза игнорирует внутренние группировки, и т<аким> о<бразом> они существуют лишь условно (лапповцы, чинари, заумники, неоклассики, «содружество» и т. н. старики). Такая политика союза устраняет опасность фракционных розней и может быть только приветствуема. Необходимо вспомнить что, в отличие от Москвы, «поэтический» Ленинград не знал «упадочничества», «есенинщины» и т. д. и в значительной мере был свободен от «богемы». Именно на ленинградском примере видна полная обреченность богемных претензий, под какой бы личиной они ни выступали. Поэтический молодняк союза так же далек от брезгливо асоциальных поэтов прошлого, как молодой мейерхольдовец от бесконечно томного и бесконечно дряблого профессионального актера старой школы.

Работа союза идет под лозунгами «улучшение качества» и «продукцию в массы». Через литбюро месткома союз связан с Культотделом Губпрофсовета, и поэты выезжают на фабрики, в воинские части и вузы; принимают участие в днях «печати», «работницы» и т. д. совместно с Федерацией писателей. Союз активно работает в федерации, литфонде и Доме печати, посылая своих представителей в постоянные органы литобъединений. Кроме открытых вечеров, собирающих до 150–200 ч<еловек>, союзом устраиваются вечера самокритики, и т<аким> о<бразом> идет подготовка профсмены, теперь уже выступающей самостоятельно.

Необходимо, чтобы союз помог этой группе быть услышанной и прочтенной. Эта и более зрелая молодежь обязана союзу тенденцией к постоянному преодолению поэтических влияний «из дали времен» и аналитически продуманной разборчивостью в заимствованиях революционного периода. Лирические поэты научились строить лирику в условиях отбора эмоциональных раздражителей и на волнении, близком расширенному кругу эстетически здоровых и свободных от изысканности читателей.

Поэтам, у которых тематика определяет и задачу, и меру воздействия, союз не смог дать идеологического руководства, но, бесспорно, выработал в них стойкость идеологических противопоставлений. Наиболее действенно на поэтический молодняк союза влияет Тихонов. Тихоновская стиховая система еще не доработана им до конца, а потому и не враждебна вариантам и подобиям, которые появляются в среде поэтов. Его техника уже неотделима от стиха, и понятно, что пользоваться, напр<имер>, только синтаксисом или тихоновской связью образов — нельзя, т. к. при этом неотторжима и сама плоть стиха. Это явление, одинаково свойственное Тихонову и Пастернаку, объясняется мерой их участия в создании современной стиховой структуры и всей их неразрывностью с нею. Т<аким> о<бразом>, следование этим двум поэтам, одно из наиболее характерных за последние годы, может быть понято как прохождение естественных этапов русской поэзии, овладевание высотами, переросшими свое техническое значение, усвоение образцов языковой и образной культуры. В то время как другие крупные поэты заняты культивированием своих стихотворных жанров — по характеру своему работа индивидуальная, — Тихонов нарочито ведет общее дело стиховой реформации по линии уточнения словесного материала и создания ясных композиционных принципов. Не безрезультатны среди поэтов «припадания» к народной песне (явление более или менее общее) или ее рудиментам — профессионально-песенным сопровождениям труда (Ричиотти, отчасти Лукницкий) и наконец к литературному романсу (Рождественский). В союзе выросло оригинальное дарование К. Вагинова, у которого образы иронической архаики пропущены сквозь голос. Некоторые ленинградские поэты приходят к ясной революционной целеустремленности в результате порывания с относительной идеологической беспринципностью в прошлом; т<аким> о<бразом> поэт вступает в новую полосу во всеоружии умелого управления стихом (Н. Браун) и подготовленный идейно. Такой выход нам кажется более правильным, чем направление на «общечеловечность» (антроподицея И. Оксенова). В соответствии с лирико-эпическими тенденциями в союзе укрепляется крупная форма — роман в стихах, историческая поэма, производственная баллада и т. д. В отличие от московских крупных жанров, ленинградские более однородны. В них революционное прошлое уже не ряд самостоятельных картин, но внятное целое, последовательно обоснованное данными советской историографии («София Перовская» — <Вольфа> Эрлиха). Но вследствие своей исторической тенденции Ленинградский союз поэтов редко откликается на значительную злободневность. Возможно, впрочем, что тому виной отсутствие периодического органа. Издательская деятельность союза ограничилась двумя сборниками, т. к. союз до сих пор не располагает средствами кроме ничтожных членских взносов. Эта сторона жизни союза обстоит наиболее плачевно. Продукция залеживается. Редакторы отдельных изданий не сходятся во вкусах и взглядах на предлагаемый материал. Стихи в периодической прессе печатаются туго, и, кроме «Лен<инградская> Правды» и «Звезды», союз нигде не может осуществлять свои контрольные функции.

В результате ознакомления с работой союза необходимо поставить на очередь: 1) продолжение полит<ически>-просветительной работы среди членов союза; 2) проведение профессионально-поэтических кампаний в форме широкой, распространенной дискуссии; 3) необходимость оказывать постоянное влияние на живые газеты, на эстраду и на профобразование рабкоров поэтов. Союз обладает достаточным активом для проведения в жизнь этих пожеланий.