Квир-теория и еврейский вопрос / Под редакцией Даниэля Боярина, Даниэля Ицковца и Энн Пелегрини. М.: Книжники. 2020. Перевод с английского Константина Вантуха. Содержание
Давняя традиция как открыто, так и имплицитно связывать друг с другом гомосексуалов и евреев, по крайней мере в рамках антисемитского и гомофобного дискурса, прослеживается и сейчас в самых разных источниках: от новых правых до Верховного суда США. Например, в 1996 году особое мнение судьи Верховного суда Скалиа против решения об отклонении антигейской второй поправки штата Колорадо звучало так, будто было взято непосредственно из «Протоколов сионских мудрецов». Скалиа рисовал гомосексуалов и евреев как меньшинство, наделенное непропорционально большими привилегиями и обладающее одновременно финансовым капиталом и политическим влиянием, значительно превосходящим любые разумные ожидания.
Важно то, какие выводы сделать из этой аналогии. Как активистам реагировать на подобные унизительные сравнения? И, учитывая то, какую реакционную силу имеют такие аналогии, когда используются правыми, как нам воспринимать ее применение в прогрессивной политике, где она стала более или менее общим местом? Например, на Вашингтонском марше за равные права для лесбиянок, геев и бисексуалов 1993 года часто можно было увидеть лозунги, аналогичные использовавшимся во время Марша на Вашингтон 1963 года. Эти аналогии использовались, чтобы продемонстрировать необходимость мер по защите гражданских прав сексуальных меньшинств, сходных с действующими в отношении расовых меньшинств. Подобное применение аналогии показало свою эффективность в определенном смысле, но оказалось проблематично в другом: попытки уподобить расу и сексуальную ориентацию критиковались с разных позиций — от обвинений в «присвоении повестки» до упреков в потере исторической точности.
Без сомнения, подобная аналогия способна быть мощным инструментом в контексте как прогрессивной, так и консервативной политики. Для сторонников первой она может использоваться как доказательство, что одна форма политического угнетения или борьбы против него подобна другой. Например, если аудитория уже согласна, что расизм не имеет оправдания, тогда, проведя аналогию между сексуальной ориентацией и расой, мы покажем, что гетеросексизм точно так же недопустим. Эта аналогия часто используется как аргумент в суде, чтобы показать, например, что одна форма дискриминационных действий подобна другой, когда та, другая, уже определенно запрещена законом. Таким образом, показав, что одна форма дискриминации подобна другой, уже запрещенной законом, мы способствуем тому, чтобы выиграть иск.
Использование этой аналогии особенно действенно еще и потому, что оно опирается на довод о равенстве, занимающий центральное положение в нынешнем политическом дискурсе. В своем важном труде «Гегемония и социалистическая стратегия» Эрнесто Лакло и Шанталь Муфф продемонстрировали, как аналогии заключают в себе логику эквивалентности, при помощи чего оправдываются различные направления борьбы. Лакло и Муфф также считают, что при помощи этих аналогий можно связывать движения друг с другом. Они заявляют, например, что в девятнадцатом столетии аргументы в защиту равенства полов и прав женщин строились через аналогию с уже устоявшимся дискурсом «прав человека». Так, Мэри Уолстонкрафт «сменила повестку дня с равенства между гражданами на равенство между полами». Говоря о правах женщин как подобии прав граждан (мужчин), мы тем самым признаём женщин равными мужчинам, подобно тому как граждане равны друг другу. В результате общественные движения тоже становятся равными друг другу. Если женщины равны мужчинам, подобно тому как граждане равны между собой, то женщины также эквивалентны гражданам, а движения за демократию (равенство граждан) и женские права (равенство женщин) тоже эквивалентны. С точки зрения Лакло и Муфф, подобная логика эквивалентности позволяет объединять различные общественные движения ради общей борьбы за равенство и демократию.
Мы видим, что анализ Лакло и Муфф оказался отчасти справедлив для социальных движений Америки. В требовании равенства заключена огромная сила, несомненно проявлявшая себя в общественных движениях — феминистских, правозащитных, международных, — которые раз за разом успешно строились на его фундаменте. Благодаря логике эквивалентности требования равенства и прав стали переходить от одного движения к другому. Однако она не показала себя эффективным средством их объединения.
Более того, сам акт построения аналогии и переноса логики равенства с одного на другое способен разделить движения, хотя на первый взгляд призван их соединять. Он может создать движение за права женщин в качестве изолированного поля деятельности, отдельного от других форм борьбы за права, хотя и равного им. Если эквивалентность приводит к созданию изолированных полей деятельности, тогда использование аналогий в рамках логики эквивалентности может разрушить союзы между движениями, вместо того чтобы стимулировать их создание.
Но вместо того чтобы обеспечивать логику эквивалентности, аналогии часто используются, чтобы создать склонность к объединению, а именно способствовать росту солидарности путем формирования эмпатии между людьми, обладающими различным опытом. Как замечают Тина Грилло и Стефани М. Уайлдмен в своей критической работе, посвященной аналогиям,
аналогии — необходимые средства обучения и объяснения, позволяющие лучше понять опыт и реальность других людей. Нет другого способа понять чужую жизнь, кроме как выстраивая аналогии с нашим собственным опытом. Таким образом, аналогия представляет собой как ключ к более совершенному пониманию, так и опасность понять неправильно.
Далее Грилло и Уайлдмен говорят, что, прибегая к аналогии в различных ситуациях, они пришли к осознанию «опасностей, присущих методу, вначале представлявшемуся творческим и способствующим появлению солидарности, — проведению аналогии между дискриминацией по сексуальной ориентации и по цвету кожи. Эти опасности заслонялись тем соображением, что, обсуждая и сравнивая угнетенное положение различных меньшинств, можно прийти к созданию коалиций и укрепить взаимопонимание». Они утверждают, что аналогия заключает в себе три основные взаимосвязанные проблемы, на которые другие критики также обращали внимание. Во-первых, даже если значение первого термина в аналогии (сексизм) зависит от второго, в подобие к которому оно ставится (расизм), аналогия имеет тенденцию ставить в центр внимания первый термин, при этом анализ второго производится в минимальном объеме, если производится вообще. Поэтому, например, если мы говорим, что сексизм подобен расизму, мы досконально анализируем сексизм, но не обязательно уделяем достаточное внимание расизму, разве что в том объеме, в котором он задает рамки для рассмотрения сексизма. Мы не узнаём ничего нового не только о расизме, но и о связи между сексизмом и расизмом. Таким образом, аналогия сводит отношения между различными видами угнетения к неким общим чертам, а их сложные взаимосвязи ускользают от исследователя.
Во-вторых, подчеркивая черты сходства указанных видов угнетения, аналогия может создать впечатление, будто она объясняет все относительно опыта переживания любых форм угнетения, так что страдания, вызванные определенным видом сексизма, будут упущены из виду в ущерб тем, которые подобны переживаниям жертв расизма. Таким образом, часто специфические черты, присущие конкретным формам угнетения, теряются в ущерб обобщенному чувству угнетения как такового, в рамках которого все виды угнетения подобны друг другу. Более того, пострадавшие от сексизма, но не расизма могут думать, будто их опыт дает им понимание расизма. Таким образом, основываясь на подобных аналогиях, обобщенные процессы типа отчуждения или маргинализации начинают обозначать механизм угнетения вообще, в то время как историческая специфика расизма и сексизма утрачивается.
В-третьих, аналогия имеет тенденцию создавать две отдельные группы. В примере Грилло и Уайлдмен женщины, страдавшие от сексизма, образуют самостоятельную категорию по отношению к пострадавшим от расизма цветным. Такой ход имеет тенденцию игнорировать пересечение категорий, создавая печально известное словосочетание «женщины и цветные», отказывающее в праве на существование цветным женщинам и одновременно подразумевающее, что все женщины белые. Как только подобные категории созданы, становится гораздо труднее формировать альянсы, поскольку «женщины» теперь воспринимаются как «белая» категория, отдельная от «цветных», и любое желание альянса уничтожается через утверждение автономии. Более того, другие потенциально чреватые осложнениями, но заключающие в себе возможность альянса категории — например, социальный класс и религия, существенные и для сексизма, и для расизма, — тоже игнорируются. Антисексистские и антирасистские движения тоже оказываются, таким образом, концептуально изолированными друг от друга аналогией, несмотря на долгую историю их взаимодействия. Этот контекст взаимосвязи, с неизбежно сопутствующими ей неоднозначностями и сложностями, обеспечивает необходимые кирпичики для построения альянса между понятиями, уподобляемыми через аналогию, или между обозначаемыми ими движениями — и тем не менее действие аналогии состоит именно в том, что она заслоняет подобную специфику.
Ни один из этих терминов: сексизм, расизм, гетеросексизм — не является строго однозначным или полностью изолированным от других, хотя использование каждого из них чревато присущими только этому случаю последствиями. Фундаментальная сложность — основополагающие для политики термины и взаимосвязаны (и потому сопротивляются точному определению), и имеют свои особые последствия — такова, что использование аналогии слишком узко, чтобы ее учесть. Я отнюдь не пытаюсь сказать, что бесполезно давать имена настолько отличным друг от друга областям и рассматривать последствия подобного именования, а скорее, что использование слишком простых и поспешных аналогий, вероятно, заслонит специфические черты сравниваемых сущностей, особенно в смысле их взаимосвязи, и таким образом вряд ли сможет послужить основой для альянса.
Трудности, порожденные аналогией, могут иметь весьма ощутимые политические последствия. Давайте на секунду вернемся к примеру с Вашингтонским маршем за равные права для лесбиянок, геев и бисексуалов 1993 года и использованным на нем аналогиям с Маршем на Вашингтон 1963 года. Его организаторы обосновывали необходимость защиты гражданских прав геев и лесбиянок, не прибегая к активному построению аналогий между антирасистскими и антигетеросексистскими движениями, — хотя и признавали, что подобная защита для категории расы тоже необходима. Несмотря на старания самых разных сил, публичный образ марша, как можно увидеть, например, на пленках, снятых Национальной рабочей группой геев и лесбиянок и Кампанией (тогда Фондом) за права человека, часто никак не ассоциировался с преимущественно афроамериканскими движениями за гражданские права. Вместо этого был создан образ «гей-сообщества», существенно отличавшегося от своего афроамериканского предшественника по борьбе, на которого теоретически оно должно было бы походить. В своем отличии это гей-сообщество выглядело практически так, как преобладающая аудитория этой аналогии: преимущественно белое, с четко отделенным афроамериканским меньшинством. На пленках с видео просматривается много аналогий с маршем 1963 года; при этом видно, что афроамериканцы сегрегированы внутри «более широкого» (читай — белого) гей-сообщества. Фильм рабочей группы, озаглавленный «Марш за свободу» (Marching for Freedom), начинается с отсылки к афроамериканским борцам за свободу — звучит соответствующая песня, — а затем переходит к интервью с участниками марша, преимущественно белыми, утверждающими, что они нормальны и подобны обычным людям. В фильме Кампании за права человека «Прелюдия к победе» (Prelude to Victory) отсылка к расовому многообразию дается через последовательность эпизодов, в которых цветные всегда окружены белыми.
Использование аналогии сузило спектр возможных отношений между различными видами дискриминации до единственного — подобия. В рамках такой формулировки лесбиянок и геев дискриминируют, «как афроамериканцев». При этом аналогия упускает из виду исторические отличия — например, тот факт, что расовая сегрегация опирается не только на дискриминацию черных как таковую, но и на историю рабства. Более того, подобная аналитическая редукция позволяет правой части политического спектра оспаривать требования защиты гражданских прав геев и лесбиянок, просто указывая на исторические отличия между расизмом и гетеросексизмом. В крайне правом фильме «Права геев, особые права» (Gay Rights, Special Rights) использован именно этот прием. Он чрезвычайно успешно заставил афроамериканцев избегать политических альянсов с движениями за права геев, и успех этот главным образом вытекает из проблематичной в самой своей природе аналогии между сексуальной ориентацией и расой, к которой прибегали защитники прав геев. В этом случае использование аналогии прогрессивными движениями сыграло на руку правым.