В «Издательстве Ивана Лимбаха» выходит книга словенского философа и психоаналитика Младена Долара «О скупости и связанных с ней вещах: тема и вариации». Публикуем фрагмент, посвященный «Венецианскому купцу» Шекспира.

Младен Долар. О скупости и связанных с ней вещах: тема и вариации. Перевод со словенского Александры Красовец. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2021. Содержание

Шекспир написал «Венецианского купца» в 1596—1597 годах, в 1600 году пьеса была впервые опубликована. К этому времени в его послужном списке уже было около дюжины пьес, среди которых — пользующиеся большим успехом «Ричард III», «Ромео и Джульетта» и «Сон в летнюю ночь». Он был в самом расцвете своих творческих сил, в своем золотом периоде. Пьеса основана на переплетении и контрапункте двух сюжетных линий (которые поддерживаются второстепенными эпизодическими сюжетными линиями): с одной стороны, история о выборе Порцией жениха и ее свадьбе с Бассанио; с другой — история о Шейлоке и его ссуде Антонио, венецианскому купцу, — знаменитая ссуда с фунтом мяса. Обе сюжетные линии пересекаются, высвечивают и отражают друг друга, вступают в лабиринт отношений, которым не видно конца. В сплаве обеих линий речь идет о медитации на тему связи, союза, долга, дара, обмена, договора: в первом грубом обобщении, на одной чаше весов оказывается связь любви и дружбы, которые основываются на даре и милости; а на другой — мир экономики и прибыли, чьей опорой являются договор, закон, требование. Бельмонт, Аркадия любви и дружбы против Венеции, места жестокой торговли и дохода. Если первый мир является метафорой христианства, то второй — метафора еврейства; если первый — это метафора caritas, то второй — avaritia. Но ни о первом, ни о втором мире нет однозначной правды, контраст представляет в то же время переплетение, блокаду, все элементы показывают свою амбивалентность, в этой истории нет героев. Кажется, что две контрастирующие истории оказались на ленте Мебиуса и незаметно переходят одна в другую. Общий итог, которым, по крайней мере на первый взгляд, оборачивается все происходящее, желает превознести первое в противовес второму, показать триумф любви, христианства, caritas, но в то же время это итог с двойным дном, так что мы должны постоянно спрашивать себя, где произведение говорит с нами «всерьез», а где с иронией или же почему оно постоянно делает и то, и другое. Самая главная причина данной амбивалентности кроется в образе Шейлока, того самого, на ком в конечном результате держится вся пьеса, во всех ее ключевых моментах он наполняет ее своим присутствием и одновременно подрывает, фатальным образом выбивает из равновесия, и хэппи-энду так и не удается его восстановить. Как бы ни погорел в финале Шейлок, как бы жестоко его ни унизили и ни списали со счетов, литературная победа все же остается за ним. Шейлок, этот наиболее аллегоричный еврей в мировой литературе, эта кристаллизация еврейства — слишком крупная фигура для данного произведения, из него он перешел в повседневную речь, в фольклор, в фантазматическое подполье нашего общества — так же, как Эдип?

Начнем, однако, с Бельмонта. Там живет Порция, прекрасная наследница, у которой есть всё: прелестная красота, большое богатство, острый ум, чувство юмора и якобы добродетель. Но к чему все это, если отец поставил условия в выборе мужа, если у нее связаны руки в знак верности умершему отцу и установленному им закону, завещанной им воли. Условие же таково, что все претенденты на руку девушки должны пройти испытание, такое, что оно призвано отогнать всех легкомысленных, для которых важна лишь видимость, всех охотников за приданым и прожигателей жизни. Испытание состоит в выборе между тремя ларцами (caskets, chests), золотым, серебряным и свинцовым, руку Порции получит тот, кто выберет правильный. <...> Здесь между тремя ларцами необходимо выбрать тот, в котором скрывается сокровище, но это сокровище не что иное, как прекрасная дочь вместе с ее богатством, словом, и то, и другое. Порция владеет всеми благами этого мира, всё у нее есть, но она лишена самого существенного — свободы выбора избранника своего сердца. «Я не смею ни выбрать того, кого хочу, ни отказать тому, кто мне не нравится: воля живой дочери порабощена волей умершего отца!» (I/2). Порцию связывает завещание (лат. testamentum), ветхий «тестамент», как во многих языках называют Ветхий Завет, тот самый, который располагается под вывеской грозного облика Отца. Тот самый Ветхий Завет, перед которым будет присягать Шейлок, он точно так же является отцом, который притесняет свою дочь Джессику, дочь, которая должна будет найти Новый Завет. Перекличек между двумя историями предостаточно, но об этом ниже.

Свадьба Порции ознаменована фигурой мертвого отца, который предоставил ее «лотерее» (дословно the lottery): она поставлена в положение ставки, фунта мяса, в деловой транзакции между отцом и будущим женихом. Отец не отдаст сокровище (которое он старательно хранил и приумножал всю жизнь) первому попавшемуся пройдохе и не доверится рассудительности своей блестящей дочери — в конце концов, речь идет о деньгах, в которых женский ум ничего не смыслит. В испытании претендент должен доказать, что он способен отказаться от сребролюбия и не выносить суждение лишь на основании внешнего вида. Претендентов хватает, сумма выигрыша в лотерее высока <...>. Порция говорит о кандидатах с сарказмом и жестокой иронией, и поскольку среди них появляются представители многочисленных народов — неаполитанец, француз, англичанин, шотландец, немец, Европейский парламент в миниатюре, — то в ее неистощимой фантазии в достатке присутствует всякого рода шовинизм. Для каждого народа свое шовинистическое клише, но это всего лишь пародия, легкое ироническое преддверие того, что будет обращено к еврею. Чтобы кандидаты отнеслись к делу всерьез, действует дополнительное условие: если они ошибутся, то не будут иметь права жениться ни на одной женщине. Претенденты на руку и сердце также должны дать в залог свой фунт мяса, из-за чего их ряды тут же сильно редеют. Рискнуть готовы только трое — Марокканский принц, Арагонский принц и Бассанио.

Первым делает выбор Марокканский принц, который отдает предпочтение золотому ларцу с надписью «Со мной получишь то, что многие желают». Выбор, конечно же, ошибочный, в ларце череп и сообщение: «Gilded tombs do worms infold» — «Червь в злаченом гробе скрыт». Всеобщий мотив: золото лишь видимость, которая скрывает противоположность — по Фрейду, испражнения, здесь — смерть. Арагонский принц выбирает серебряный ларец с надписью «Со мной получишь то, чего достоин ты», но в нем его ожидает изображение дурака («a blinking idiot», «a fool’s head») — его зеркальное отражение? «Пришел с дурацкой головой, / — Две их уношу с собой».

Третий на очереди Бассанио, и если прежде Порция побуждала претендентов поспешить с решением, а они оттягивали его, то теперь дело получает иной поворот, теперь вдруг она хочет замедлить ход событий, желает насладиться обществом Бассанио, намекнуть ему на правильный выбор, но не имеет права. Его взгляд ее уже заворожил и разделил, и таким образом она совершает знаменитую оговорку по Фрейду:

…О, проклятье взорам,
Меня околдовавшим, разделившим!
Две половины у меня:
одна Вся вам принадлежит; другая — вам…
Мне — я сказать хотела; значит, вам же, —
Так ваше всё!

Дословно оговорка по Фрейду — а именно оговорка, которую Фрейд, по замечанию Ранка, использует в «Психопатологии обыденной жизни» как исключительный пример обмолвки в качестве доказательства того, что многие великие литераторы использовали оговорки для достижения определенного художественного результата <...>. Шекспир как прото-Фрейд?

Бассанио выбирает свинец, ларец с надписью «Со мной ты всё отдашь, рискнув всем, что имеешь», и его выбор оказывается правильным:

Thy paleness moves me more than eloquence...

Ты бледностью своей красноречив...

Бледность (paleness), блеклый и неблестящий цвет свинца, металла без сияния, стоит гораздо больше, чем вся блистательная красноречивость. Другой вариант текста говорит о plainness, простоте, даже некрасивости, отсутствии обманчивого вида. Но и скромный вид обманывает, прикрывает свою противоположность, необходимо было увидеть именно то, что любой вид обманчив — блестящий так же, как невзрачный. В ларце оказывается портрет Порции со следующим побуждающим сообщением:

На внешность ты не стал смотреть, —
Столь же будь удачлив впредь!
Если рок так повелел —
Оцени ты свой удел;
Коль по сердцу он тебе,
Ты рай нашел в своей судьбе:
Ты красавицей своей
С поцелуем завладей!

Бассанио не нужно долго уговаривать. Итак, они счастливо жили до конца своих дней и у них было много детей? Но что если Бассанио, чтобы добиться руки Порции, взял взаймы три тысячи дукатов у своего лучшего друга, венецианского купца Антонио, а тот был вынужден одолжить их у ростовщика Шейлока — и заложить фунт собственного мяса в случае, если не сможет вернуть сумму в надлежащий срок. Фунт мяса за друга, и, поскольку в силу неудачного стечения обстоятельств долг не был возвращен вовремя, теперь друг должен расплатиться фунтом собственного мяса.

Ответ на вопрос, почему Бассанио не занял деньги сам, очень прост: он уже и так был весь в долгах, до такой степени жил на широкую ногу и не по средствам, транжирил и наслаждался венецианской светской жизнью, что никто не дал бы ему взаймы. Кроме Антонио, которому он и так был должен больше всего, — но у Антонио доброе имя и большой торговый оборот, он может взять сумму взаймы вместо своего друга. Ответ на вопрос, почему Бассанио хочет жениться на богатой наследнице Порции, прост: чтобы расплатиться с долгами. Порция — это и есть план «...как от долгов очиститься совсем». Так же как отец Порции, Бассанио рассматривает женитьбу как деловую транзакцию, business venture, только с противоположным знаком. Отец Порции в конце концов требовал прохождения испытания именно для того, чтобы избавиться от таких, как Бассанио, охотников за приданым, только Бассанио достаточно умен и знает, что нельзя попасться на первый же крючок, угодить в первую же ловушку, он достаточно хитер, чтобы, будучи ловким в расчетах, не распознать отцовскую выкладку, чтобы, как хороший бизнесмен, не обвести вокруг пальца другого бизнесмена, не раскусить его игру. В эту игру видимостей Бассанио вступает вооруженный видимостью: он берет в долг лишь потому, что нуждается в соответствующем антураже, помпе, чтобы произвести впечатление, создать подходящий внешний вид, прикрыть свое действительное положение, квалифицировать себя в качестве достойного доверия претендента, а не задолжавшего картежника и салонного льва. Не менее лукавая Порция, вероятно, все это заметила, но ей показалось это не столь важным, лишь бы выкрутиться из тисков отцовских условий и заполучить мужчину, который бы ей нравился хотя бы внешне и своей смышленостью. Триумф истинной любви? Шекспир незаметно ухмыляется.

Необходимо добавить еще следующее: Бассанио — аристократ, в отличие от купцов Антонио и Шейлока. Аристократу подобает жить на широкую ногу, его игра всегда рискованна, он не ломает голову из-за долгов, а успешно перекладывает их на мещан, купцов, на тех, кто торгуется и просчитывает, что было бы ниже его достоинства. Но, как аристократ, он хорошо знает, что такое любовный код, как следует вести себя в любовных делах, с материнским молоком он впитал в себя истории о придворной любви. Поэтому решение дается ему легко: любовь не может быть тем, чего желают многие мужи, и не тем, чего кто-то заслуживает. Единственное действие, которое отвечает любовному кодексу, начиная с трубадуров: ты все отдашь, рискнув всем, что имеешь (give and hazard all he has), только это возможно, согласно его аристократической душе. В конце концов, это уже было условием для принятия участия в испытании, кандидаты должны были отказаться от дальнейшей женитьбы, таким образом, необходимо было рискнуть всем, это игра лишь для аристократов, а не для купцов, и если первые два принца ошиблись, то, без сомнения, лишь потому, что оба они были иноземцами. Разъединение между аристократами и купцами, а также между венецианцами и иноземцами таким образом четко обозначено.