Издательство «Ладомир» в серии «Литературные памятники» выпустило книгу Элия Аристида «Надгробные речи. Монодии» в переводе и с комментариями С. И. Межерицкой. В качестве приложения в издание включены надгробные речи других древнегреческих авторов. С разрешения издательства «Горький» публикует фрагмент «Элевсинской речи» Аристида, в которой рассказывается история знаменитых Элевсинских мистерий.

Элий Аристид — греческий ритор II века нашей эры, представитель Второй софистики. Литературное направление, к которому принадлежал Аристид, называют аттицизмом, оно ориентировалось на возврат к стилистическим нормам классической эпохи. Об этом риторе рассказывают, что своим красноречием он убедил Марка Аврелия пожертвовать крупную сумму на восстановление города Смирны, разрушенного землетрясением, — местные жители за это воздвигли ему бронзовую статую.

Надгробные речи — особый жанр древнегреческого красноречия, они были составной частью погребального обряда и произносились не только в честь людей разных сословий и званий, но и разрушенных статуй, храмов и даже городов. «Элевсинская речь», фрагмент из которой мы публикуем, была произнесена в июне 171 года из-за пожара в ограбленном элевсинском храме — в Грецию тогда вторглось племя костобоков (вероятно, фракийского происхождения). Надгробные речи содержат множество деталей и подробностей, касающихся разных сторон античной культуры и быта, но посвященная Элевсину речь особенно интересна: разглашать подробности ритуалов, связанных с культом Деметры и Персефоны, запрещалось, а Аристид, который сам, судя по всему, прошел обряд посвящения, рассказывает пускай и мифическую, но все же историю знаменитых мистерий.

***

Многим поколениям мужей и жен выпало счастье увидеть неизреченные таинства Мистерий. Что же до общеизвестного, то все поэты, логографы и историки говорят следующее: однажды дочь Деметры пропала, и богиня в ее поисках обошла всю землю и море. И нашла она ее, лишь придя в Элевсин, и оттого так названо это место. Обретя дочь, учредила Деметра Мистерии, и даровали обе богини афинянам пшеничное зерно, а уже от афинян распространилось оно среди прочих греков и варваров. Также в этом мифе повествуется о Келее, Метанире и Триптолеме, а еще — о запряженных драконами крылатых колесницах, которые носились над всею землей и морем. Первыми из чужеземцев в Мистерии были посвящены Геракл и Диоскуры. Первое в Аттике гимнастическое состязание тоже состоялось в Элевсине, и наградою в нем служили новоявленные пшеничные зерна: так люди стремились узнать, сколь великую силу они обрели благодаря выращиваемой ими пище. Каждый год эллины отвозили первый отборный урожай в Афины, ставшие для них как бы праотчизной и являвшиеся родиной зерна. А Эвмолпиды и Керики, чьи предки восходят к Посейдону и Гермесу, были верховными жрецами и факелоносцами. Таковы события, описанные в мифах.

Позднее, когда Гераклиды вернулись на Пелопоннес, дорийцы пошли войной на Афины. Но, оказавшись в Элевсине, они испугались (а лучше сказать — устыдились) и покинули его. Благодаря этому походу была заселена наша Иония. Когда же нагрянуло мидийское войско и великая опасность нависла не только над Элладой, но и надо всей землею за пределами Персидского царства, были сожжены многие эллинские храмы, и в довершение всего — твердыня Эллады, город афинян. Элевсин же война не затронула, так что он не только остался, как говорится, невредимым, но сам Иакх, когда началось морское сражение, явился союзником эллинов: с той стороны, где находился Элевсин, налетела туча и обрушилась сверху на корабли под торжественную песнь, каковую обычно исполняют участники Мистерий. Пораженный сим, Ксеркс бежал, и царство мидийцев сокрушилось.

Когда же в Элладе началась междоусобная война и всё пришло в смятение, один Элевсин каким-то чудом не был ею затронут. Ни беотийская конница, ни вторжение лакедемонян и пелопоннесцев не нарушили его границ, и никто из них не смотрел на храм иначе, чем с почтением, как это подобало. Когда позднее Сфодрий двинулся из Феспий, одного лишь вида факелов оказалось достаточно, чтобы погасить огонь его дерзости. Все прочие священные перемирия были нарушены. Сначала во время Пифийских игр захватили Кадмею. Затем аргосцы, участвовавшие в общей процессии на Истмийских играх, с оружием в руках напали на коринфян. О битве при Алфее я умолчу; скажу лишь, что тогда мужество и победа тех, кто лишился законных прав, стали явным знаком воли Зевса. И только перемирия на время Мистерий оставались в силе, только во время Элевсинских празднеств Эллада приобретала былую крепость. Сей всенародный праздник был самым верным очищением от безумия и всех невообразимых бедствий.

Нужно ли перечислять все эти события? Впрочем, и Филиппы, и Александры, и Антипатры, и вся эта вереница позднейших правителей, ставших причиной многих потрясений для Греции, считали Элевсин единственным местом, поистине для них недосягаемым и превосходящим их собственное величие. Я уже не говорю о галлах, ворвавшихся в довершение всего в Грецию, и обо всех тех событиях, каковые можно сюда причислить. Но все эти беды миновали святилище, которое всегда оставалось невредимым. И для города, и для всей Эллады оно было единственным напоминанием о времени их былого расцвета и могущества. Морские и пешие сражения, законы и государства, их спесь и наречия — всё, как говорится, ушло в прошлое, а священные таинства существуют по сей день.

Остальные всенародные праздники справляются каждый пятый или каждый третий год, но Мистерии превосходят их все, ибо проводятся ежегодно. Только во время Элевсинских празднеств все участники собирались в одном месте, и это — самое что ни на есть великое и божественное в Мистериях, ибо число людей в городе и в Элевсинском храме было равновеликим. Кто не восхитился бы при виде скульптур, картин и общей красоты даже на улицах? Чего только здесь нельзя было увидеть, не говоря уж о самом главном! Однако польза от этого всеобщего праздника не только в той радости, которую он приносит, не только в избавлении и спасении от прежних тягот, но и в более светлых надеждах, питаемых людьми по поводу смерти, — что они перейдут в лучший мир, а не будут лежать во мраке и грязи, каковая участь ожидает непосвященных. Так было вплоть до этого страшного дня.

Разве аргивский погребальный плач, разве песни египтян и фригийцев сравнятся с тем, чтó божество послало нам нынче увидеть и воспеть?! Какой элевсинец Эсхил сложит об этом хоровую песнь?! Можно ли сравнить «огненные ловушки Навплия», как выразился Софокл, с этим пожаром?! О факелы, что за люди вас погасили? О, страшный и темный день, уничтоживший светоносные ночи! О, священный огонь, в одночасье превратившийся в губительное пламя! О, мрак и тьма, в которые погрузилась Эллада! О Деметра, некогда нашедшая здесь свою дочь, — ныне тебе приходится искать храм свой!