Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Рэй Монк. Роберт Оппенгеймер. Жизнь в центре. М.: Издательский дом «Дело», 2022. Перевод с английского Анны Васильевой. Содержание
23 июля 1945 года, всего через неделю после испытания «Тринити», военный министр США Генри Л. Стимсон записал в своем дневнике разговор, который состоялся у него в тот день с Джорджем Маршаллом, начальником штаба сухопутных войск. Они сошлись во мнении, что «теперь, с нашим новым оружием, нам больше не понадобится помощь русских, чтобы завоевать Японию». На следующий день Трумэн сказал Сталину об атомной бомбе. Вернее, как он потом вспоминал: «Я мимоходом упомянул Сталину, что у нас появилось новое оружие необычайной разрушительной силы». К большому удивлению Трумэна, Сталин не проявил особого интереса. «Он сказал лишь, что он рад это слышать и надеется, что мы сможем „с пользой использовать его против японцев“». Сталин, конечно, уже многое знал о Манхэттенском проекте, и в мае Фукс сообщил Советам, что испытание бомбы запланировано на июль, а Трумэн и его советники не знали, что в Советском Союзе уже ведется собственный проект создания атомной бомбы, ускорившийся благодаря полученной от Фукса, Грингласса и других информации.
В тот же день, когда у Трумэна состоялся этот странный короткий разговор со Сталиным, директива, составленная Гровсом и одобренная Маршаллом и Стимсоном, была передана генералу Карлу Спаатсу, новому командующему Военно-воздушными силами стратегического назначения, которые должны были отвечать за доставку бомбы. Военно-воздушные силы, говорилось в директиве, доставят «первую специальную бомбу, сразу же после 3 августа, как только позволят метеорологические условия, к одной из следующих целей: Хиросима, Кокура, Ниигата и Нагасаки». Два дня спустя была опубликована Потсдамская декларация, призывающая японцев сдаться и определяющая условия капитуляции, приемлемые для США и Великобритании — в последней в тот же день к власти пришел новый премьер-министр Клемент Эттли, уверенно обошедший Черчилля на всеобщих выборах.
«Огромные наземные, морские и воздушные силы Соединенных Штатов, Британской империи и Китая, — говорилось в декларации, — изготовились для нанесения окончательного удара по Японии». И поэтому: «Мы призываем правительство Японии провозгласить теперь же безоговорочную капитуляцию всех японских вооруженных сил и дать надлежащие и достаточные заверения в своих добрых намерениях в этом деле. В противном случае Японию ждет быстрое и абсолютное уничтожение». Трумэн проинструктировал Стимсона, что директива от 24 июля, предписывающая генералу Спаатсу применить бомбу после 3 августа, сразу, как только позволит погода, «останется в силе, если я не сообщу, что японцы согласились с нашим ультиматумом». 28 июля Токийское радио объявило, что японское правительство будет продолжать сражаться. Официальный ответ японцев звучал как «Мокусацу» — значение этого слова вызвало много споров у историков. США истолковали его как «игнорировать», но оно может означать и «относиться с молчаливым презрением». Ни то, ни другое значение, конечно, не могло расцениваться Трумэном как приемлемое, и поэтому Японии теперь предстояло столкнуться с «быстрым и абсолютным уничтожением», обещанным Потсдамской декларацией.
В Лос-Аламосе к этому времени эйфория от испытания «Тринити» сменилась мрачными настроениями, когда они приступили к подготовке настоящей бомбы. Многих настигло ужасное осознание того, что, как выразился Сэм Аллисон: «Они собираются взять эту штуку и поджарить сотни японцев!» От той поступи победителя, которой Оппенгеймер, по мнению Раби, шел сразу после «Тринити», ничего не осталось. Его секретарша Энн Уилсон вспоминает, что он выглядел скорее подавленным, чем торжествующим, как будто думал: «Господи, что же мы наделали! Вся эта работа, чтобы убить тысячи людей». Однажды, заметив, что Оппенгеймер выглядит особенно подавленным, Уилсон спросила его, в чем дело. Тот ответил: «Просто не могу перестать думать обо всех этих бедных маленьких японцах».
Yoshio Takahara / Hiroshima Peace Memorial Museum
В день испытания «Тринити» корпус «Малыша» был отправлен на Тиниан, остров в западной части Тихого океана, к югу от Японии, откуда ВВС США собирались производить вылеты на атомные бомбардировки. Вскоре после этого самолетом отправили обогащенный уран, который нужно было поместить внутрь, а окончательную сборку бомбы должна была выполнить команда из примерно шестидесяти человек из Лос-Аламоса, включая Дика Парсонса, Луиса Альвареса, Фила Моррисона и Роберта Сербера. Для выполнения этой особой задачи ученых облачили в военную форму и присвоили звания: Сербер, к большой своей гордости, был произведен в полковники, Альварес — в подполковники, а все остальные — в капитаны. Два барака на военно-воздушной базе служили «лабораториями» — одна для «Малыша», другая — для «Толстяка».
Какой из четырех японских городов, упомянутых в директиве генералу Спаатсу, бомбить первым, решили лишь за несколько дней до налета. 30 июля Спаатс телеграфировал в Вашингтон, что он слышал, что Хиросима — единственная из четырех, где нет лагерей военнопленных из числа союзников. В ответ он получил приказ: «Первоочередное внимание следует уделить Хиросиме». В тот же день завершили сборку «Малыша», и генерал Фаррелл доложил Гровсу, что все готово для вылета на следующий день, 1 августа. Однако не позволила погода — из-за тайфуна вылет был невозможен.
Пилотом бомбардировщика Б-29, который должен был сбросить бомбу, выбрали полковника Пола Тиббетса. 4 августа, спустя три дня, проведенных в напряженном ожидании подходящей погоды, он собрал на предполетный инструктаж экипажи семи самолетов, которые должны были участвовать в миссии (один для бомбы, три для оценки облачности над целями за день до удара, два для фотографирования и наблюдения за бомбардировкой, а седьмой в качестве запасного на случай, если первый выйдет из строя). Члены экипажей были поражены, когда, прибыв на инструктаж, обнаружили, что помещение охраняют военные полицейские, вооруженные винтовками. Еще больше они удивились, когда Тиббетс представил им Дика Парсонса и тот сказал, что бомба, которую они собираются сбросить, — самое разрушительное оружие из когда-либо созданных. После Парсонса Тиббетс произнес перед своими людьми короткую речь о том, что им выпала честь принять участие в рейде, который «приблизит конец войны по меньшей мере на полгода».
Экипаж «Энола Гэй». В центре — пилот Пол Тиббетс
На следующий день Тиббетс назвал самолет, который он выбрал для полета, именем своей матери — «Энола Гэй» — и нашел художника, который успел написать это имя буквами высотой в один фут на носу под остеклением кабины. Несколько часов спустя, в 2:45 утра 6 августа, новоиспеченная «Энола Гэй» взлетела с Тиниана в направлении Хиросимы. В воздухе Тиббетс объявил экипажу, что оружие, находящееся в бомбовом отсеке, — на самом деле атомная бомба. Полет занял больше шести часов. В 9:14 по времени Тиниана (8:14 утра по местному времени) экипаж произвел сброс бомбы на Хиросиму. «Ребята, — объявил Тиббетс по внутренней связи „Энолы Гэй“, — вы только что сбросили первую в истории атомную бомбу». Члены экипажа увидели ослепительную вспышку; затем последовали две ударные волны такой силы, что им показалось, будто в них попали из тяжелого орудия. После второй ударной волны, вспоминал Тиббетс: «Мы обернулись, чтобы взглянуть на Хиросиму. Город скрыло это ужасное облако... бурлящее, похожее на гриб, страшное и невероятно высокое».
Глядя назад, члены экипажа с благоговейным ужасом наблюдали, как на месте, где только что находился город, теперь был, по словам одного из них, «котел кипящего черного масла». Самый лучший обзор был у хвостового стрелка Роберта Кэрона:
Я пытался описать гриб, эту бурлящую массу. Я видел, как в разных местах вспыхивают пожары, словно языки пламени, вырывающиеся из углей. Меня попросили их пересчитать. Я переспросил: «Пересчитать?» Черт возьми, я сдался на пятнадцати, они вспыхивали слишком быстро, чтобы их можно было сосчитать. Я до сих пор вижу это — и гриб, и бурлящую массу, похожую на лаву или мелассу, покрывшую весь город; казалось, она течет наружу, в предгорья, где маленькие долины переходят в равнину, и повсюду загорались пожары, так что очень скоро из-за дыма было трудно что-либо разглядеть.
При мощности в 12 500 тонн тротила хиросимская бомба была далеко не такой мощной, как испытанный в Тринити «Толстяк». Однако для жителей Хиросимы это была разрушительная сила, существование которой никто из них прежде не мог представить. Температура в эпицентре взрыва была немыслимой — 3000°С: этого достаточно, чтобы сжечь всех в радиусе двух миль. Не только жар и мощь взрыва привели в ужас и смятение население города (оцениваемое в 255 000 человек), но и внезапность освобождения этой силы. «Я просто не мог понять, — рассказывал впоследствии один из свидетелей, — почему окрестности в одно мгновение так изменились». Кошмар, пережитый населением Хиросимы, с обжигающей интенсивностью и живостью передал писатель Джон Херси в длинной статье, основанной на рассказах очевидцев, которая была опубликована в New Yorker в августе 1946 года. Журнал посвятил этому материалу весь номер, чего никогда не делали ни до, ни после. В данном случае, как объяснили редакторы, они так поступили «из убеждения, что мало кто из нас осознает всю невероятную разрушительную силу этого оружия, и каждому нужно найти время, чтобы обдумать ужасные последствия его применения».
Статья стала настоящей издательской сенсацией. Номер был распродан всего через несколько часов после выхода, статью целиком прочли по радио, немедленно вышла книга, которая тут же стала бестселлером. В какой-то мере повествование Херси о Хиросиме было воплощением той надежды, которую Бор внушил Оппенгеймеру. Когда выяснилось, что нет реальной опасности, что немцы первыми создадут атомную бомбу, эта надежда послужила ему обоснованием и для продолжения работы над бомбой, и для согласия на ее применение против гражданских лиц; надежда на то, что шок от немыслимой мощи этой бомбы будет настолько велик, что вынудит народы и правительства мира объединиться в международном сотрудничестве, чтобы положить конец войне.
Конечно, мало что может быть ужаснее тех сцен, которые Херси описывает очень сухо, отчего они впечатляют еще сильнее. Не пытаясь описать разрушения, он сосредоточился на историях конкретных людей, например, преподобного Киоши Танимото, который в момент взрыва помогал своему другу перевезти вещи в дом в двух милях от города, где они были бы в безопасности, поскольку, как и все жители Хиросимы, они боялись и ждали предстоящих бомбардировок (Хиросима была единственным большим городом, кроме Киото, который до сих пор не подвергся тяжелым бомбардировкам). По пути они услышали сирену воздушной тревоги, предупреждавшую о приближении американских самолетов, а затем прозвучал сигнал отбоя, когда стало ясно, что летят всего три самолета. Затем, все еще не успев зайти в дом (примерно в двух милях от эпицентра взрыва), они увидели ужасающую вспышку света. Танимото бросился на землю. Когда он снова встал, то увидел, что дом его друга рухнул. Он побежал в город, думая, что сможет помочь людям. По пути к центру города он встретил сотни сильно обгоревших людей, бегущих в противоположном направлении. Он видел вокруг только разрушенные здания, пожары, раненых и умирающих. Чтобы спасти людей, отрезанных огнем на песчаных отмелях парка Асано, он нашел лодку, в которой, к своему ужасу, обнаружил пять почти голых и сильно обгоревших мертвых мужчин. Молясь и принося извинения, он освободил лодку и начал переправлять раненых подальше от пожаров. На одной отмели Танимото увидел группу примерно из двадцати мужчин и женщин и, как пишет Херси:
Он подогнал лодку к берегу и стал уговаривать их подняться на борт. Они не двигались, и он понял, что они слишком слабы, чтобы подняться самостоятельно. Он наклонился и попытался, взяв за руки, помочь женщине залезть в лодку, но у него в руках осталась только ее кожа, соскользнувшая, как огромные перчатки.
Akira Onogi / Hiroshima Peace Memorial Museum
Впоследствии было опубликовано множество свидетельств очевидцев, которые подтверждают ужасающие рассказы Херси и добавляют душераздирающих подробностей. Один человек вспоминает, что улицы были заполнены людьми с обгоревшей, свисающей клочьями кожей. «Многие из них умерли по дороге — я до сих пор вижу их перед собой как ходячие призраки». Среди других ужасов были «женщина без челюсти, с висящим изо рта языком», «люди с вылезающими кишками и мозгами», «лежащий мертвый ребенок, через которого как бы переползал еще один, кажется, пытающийся убежать, оба обуглившиеся до черноты». Еще одного человека больше всех этих ужасов потрясло, что, когда он поднялся на холм и посмотрел вниз, он увидел, «что Хиросима исчезла... Хиросимы не было — вот что я увидел — Хиросимы просто не было». Почти все здания в городе (по официальным оценкам, 70 000 из 76 000) были повреждены или полностью разрушены. Что касается жертв, то здесь есть некоторые разногласия, но наиболее достоверная оценка, по-видимому, составляет 135 000 человек, из которых 66 000 погибли и 69 000 были ранены. Иными словами, потери составили больше половины всего населения. Из людей, находившихся на расстоянии 3000 футов или ближе к эпицентру взрыва, бомба убила более 90%.
Пройдет еще несколько недель, прежде чем шокирующие подробности страданий, причиненных жителям Хиросимы, станут известны ученым, позволившим этому случиться. Даже о самом факте бомбардировки большинство из них узнали только через сутки. Два исключения составили Дик Парсонс, который находился на борту «Энолы Гэй» во время ее исторической миссии и должен был во время полета выполнить последние этапы сборки, и Луис Альварес, летевший на одном из двух самолетов наблюдения, сопровождавших «Энолу Гэй». Первым из тех, кого не было в самолетах, эту новость узнал генерал Фаррелл, находившийся на острове Тиниан. Примерно в 9:40 утра по местному времени — через двадцать пять минут после взрыва — Фаррелл принял радиограмму от Парсонса с «Энолы Гэй», направлявшейся обратно в Тиниан:
Дик — Фарреллу: результаты во всех отношениях убедительные и успешные. Рекомендуются немедленные действия по осуществлению дальнейших планов [то есть подготовке ко второй бомбардировке]. Видимые последствия больше, чем в Аламогордо. Целью была Хиросима. Возвращаемся на Тиниан, борт в норме.